Роника спросила:
— Как тебе кажется, его трудно будет уговорить?
Резчица пожала плечами:
— Понятия не имею… Совершенный абсолютно непредсказуем. Сегодня он с тобой во всем соглашается, а на другой день или через неделю меняет свое мнение на противоположное. И ничего не поделаешь, нам придется с этим считаться…
— Совершенным мы займемся, когда черед дойдет. Для начала нам нужно, чтобы Давад Рестар добился от Ладлаков согласия так или иначе уступить его нам.
— Думается, как раз этим я могла бы заняться, — сказала Роника, и был в ее голосе отзвук холодной стали. Кефрия на миг даже посочувствовала Даваду. — Полагаю, не позже чем завтра к полудню я получу определенный ответ… Зачем бы откладывать? Надо сразу брать быка за рога!
Брэшен тяжело вздохнул.
— Значит, договорились, — сказал он. — Я приду завтра ближе к вечеру… Роника, Кефрия, спокойной ночи… Доброй ночи, Альтия.
Внимательный слушатель мог бы заметить, что с Альтией он попрощался чуть-чуть иным тоном, чем с остальными.
— Доброй ночи, Брэшен, — отозвалась Альтия.
Янтарь тоже распрощалась со всеми. Альтия собралась было проводить их до двери, но тут поднялся мальчишка, и Кефрия в который раз осудила младшую сестру за способность действовать по первому побуждению.
— Альтия, тебе еще надо придумать, где мальчика уложить, — сказала она.
Однако паренек покачал головой:
— Не-а! Моя с ним уходи! — И он мотнул головой в сторону Брэшена.
— Я сказал — нет, — проговорил Брэшен тоном решительного отказа.
— Моя свободный, так? — уперся бывший невольник. И склонил голову, уставившись на Брэшена исподлобья: — Твоя не моги меня останавливай!
— Не очень-то на это рассчитывай, — зловеще предупредил Брэшен. Но потом смягчился: — Слушай, парень, недосуг мне еще и о тебе думать. У меня даже дома нет, чтобы тебя с собой взять. Шляюсь, знаешь ли, сам по себе…
— Моя тоже, — заявил мальчишка спокойно.
— Да пусть идет, — вступилась Янтарь. Странная задумчивость отражалась на ее лице. Она кривовато улыбнулась и добавила: — Плохая примета — дать от ворот поворот первому же члену команды, да еще такому, кто больше всех жаждет служить!
— Тетка прав! — тут же заявил нахальный мальчишка. — Эл не уважай того, кто не рискуй! Твоя рискни — возьми моя. Твоя не пожалей!
Брэшен плотно зажмурился и затряс головой. Но, когда он пошел к выходу из комнаты, мальчишка последовал за ним, и Брэшен больше не пытался отделаться от него. Янтарь смотрела на них, чуть заметно улыбаясь.
— Как ты думаешь, они вправду могут вернуть папу домой? — тихо спросила Малта, когда гости вышли.
Пока Кефрия думала, что на это ответить, заговорила Роника.
— Деньги у нас тают, милая. Так что нет никакого смысла отказываться от этого риска. Если получится, значит, семейное состояние удастся спасти. А если нет — значит, быстрее пойдем на дно. Только-то и всего…
Кефрия про себя ужаснулась — как можно открывать ребенку такую жестокую правду! — но, к ее удивлению, Малта медленно кивнула.
— Я о том же думала, — сказала она.
За весь минувший год они с бабушкой в самый первый раз согласились на чем-то. И разговаривали друг с другом уважительно и спокойно, как подобает членам семьи.
ГЛАВА 20
ПИРАТСТВО
При виде добычи все ее сомнения рассеялись, словно утренний туман под лучами жаркого солнца. Совместные духовные поиски с Уинтроу, его заботы и четкие нравственные принципы — все спало с нее, как спадает недолговечная краска с пробуждающегося диводрева. Стоило ей услышать крик впередсмотрящего, увидеть вдалеке парус — и нечто древнее зашевелилось в ней, внятно подсказывая: «Настало время охоты!»
Когда пираты на палубе подхватили донесшийся с мачты яростный крик, она присоединилась к ним, издав пронзительный вопль ястреба, пикирующего на свою жертву. Потом сделалось возможно разглядеть не только парус, но и сам корабль, отчаянно удиравший от «Мариетты». «Мариетта» под командованием Соркора гналась за ним, как охотничья собака за дичью. «Проказница» до поры скрывалась за мысом, но вот настало время — и она присоединилась к погоне.
Команда ринулась на мачты и погнала «Проказницу» так, как еще никто и никогда не гонял ее. Они добавляли и добавляли парусов, пока мачты и реи[29] не начали постанывать от напряжения. Крылатый размах парусов, бешеный ветер, со свистом бивший в лицо… В недрах памяти дрогнули тени воспоминаний, не имевших никакого отношения к опыту человеческих жизней, поглощенных в свое время Проказницей. Она простерла руки вперед, словно пытаясь достать ими убегающий корабль, и пальцы сами собой скрючились наподобие когтей. В ее теле, лишенном сердца и крови, зародилось неистовое биение. Проказница исступленно тянулась вперед, доски корпуса шевельнулись, плотнее прилегая одна к другой, сглаживая самомалейшие неровности. Команда отозвалась возбужденными криками: их любимица еще быстрее полетела вперед. Белоснежная пена двумя крыльями разлеталась из-под форштевня[30]…
— Вот видишь? Видишь? — торжествующе прокричал Кеннит, стоявший на баке, у носовых поручней. — Это у тебя в крови, красавица моя, и я с самого начала все знал! Вот ради чего ты появилась на свет! Таскаться потихоньку туда-сюда с грузами, точно какая-нибудь деревенская баба с ведерком воды, — это не для тебя! За ними, девочка моя, за ними! Ага!.. Они заметили тебя, они тебя заметили! Смотри, как заметались! Вот только им все равно уже ничто не поможет!
Уинтроу стоял рядом с капитаном, до боли в пальцах стискивая поручни. Бешеные поцелуи соленого ветра выжимали слезы из глаз. Он не произносил ни звука — стоял, крепко сжав зубы и столь же крепко удерживая в себе неприятие происходившего. Однако сердце неистовыми ударами гнало по жилам кровь, наполняя все его существо азартом погони. Как он ни сражался с собой, душа так и трепетала в ожидании неминуемой схватки. Он мог сколько угодно отгораживаться от собственных чувств. Но скрыть их от Проказницы было свыше его сил.
Кеннит с Соркором выбрали для нападения отнюдь не первое подвернувшееся судно. Слухи о «Заплатке» достигли ушей Соркора еще много недель назад; когда Кеннит стал выздоравливать, он поделился новостями со своим капитаном. «Заплатку» водил по морям капитан Эвери. Этот человек во всеуслышание хвастался — и в Джамелии, и в нескольких портовых городах помельче, — что, мол, ни один на свете пират, каким бы тот ни был праведным или дерзким, не вынудит его отказаться от работорговли. Узнав об этом, Кеннит сразу пошел к Проказнице и рассказал ей о глупой похвальбе Эвери. Репутация этого последнего была и так всем известна. Он перевозил далеко не абы какой груз — только самые ценные и дорогие товары. В частности, лучшее, что производила Джамелия: драгоценные курения, изысканные вина, благовония, ювелирные изделия из серебра. А также образованных невольников, годных работать в качестве учителей, домашних слуг и управителей имений. У него даже были в Калсиде постоянные покупатели, заранее знавшие, что Эвери доставит только самое лучшее. Имея с ним дело, за ценой они обычно не стояли.
Уж что говорить — добыча что надо. Правда, в обычной жизни Кеннит вряд ли выбрал бы «Заплатку» для преследования и нападения. Чего ради связываться с очень быстрым, хорошо вооруженным судном, на котором к тому же плавает отлично вышколенная команда? Море большое — можно полегче жертву найти… На свою беду, Эвери последнее время трепал языком очень уж часто. И очень уж бесшабашно. Подобную наглость далее терпеть было нельзя. У Кеннита тоже имелась репутация, которую он не мог позволить себе подмочить… В общем, большую глупость сотворил Эвери, за глаза бросив ему вызов.
Кеннит несколько раз ездил на «Мариетту», подробнейшим образом согласовывая с Соркором план захвата «Заплатки». Проказнице было известно, что они обсуждали наилучшее место для засады, но ничего определенного ей не сообщили. Она любопытствовала, задавала вопросы. Ответы были очень уклончивыми.
И вот два пиратских корабля сходящимися курсами неслись на добычу, и Проказница поневоле припомнила то, что накануне вечером сказал ей Уинтроу. Разговаривая с ней, он без обиняков осудил Кеннита.
«Он охотится за этим кораблем не из жажды справедливости, а только ради славы, — сказал Уинтроу. — На других работорговых судах перевозится гораздо больше невольников, причем в совершенно жутких условиях… ну да ты сама знаешь. Эвери же, как я слышал, своих рабов хоть и помещает в трюм, но никогда не заковывает, и у них всегда в достатке еды и питья. Поэтому он довозит свой живой товар здоровым и полноценным и, соответственно, выручает за него отличные деньги. Так что Кеннит решил погнаться за Эвери не из ненависти к рабству, а ради славы и богатой добычи…»
