Но я ценю Нельсона, а он ценит меня. Когда он увидел, что его жизнь рушится, то пришел ко мне, как к родному отцу, и попросил помощи. Я знаю, что он пытался исправить свою ошибку. Он уже восемь месяцев живет вдали от семьи, ходит на курсы, где учат бороться с гневом. Он жил в пустыне с шаманами, психологами и психиатрами, которые лечили его всевозможными способами, чтобы научить контролировать эти вспышки. Во всех случаях, когда он, по вашей версии, должен был находиться в разных местах страны, убивая людей, — сенатор кивнул на обложку доклада, — он проходил терапию с группой поддержки, которая устраивает терапевтические ретриты в пустыне Техаса. Я в курсе его лечения, потому что оплачиваю все расходы и благодаря этому получаю информацию об успехах Брэда за время терапии.
Такер приоткрыла было рот, но закрыла его, придя наконец в себя. Облизнула губы, лихорадочно соображая.
— Сенатор, вы очень великодушны и у вас большое сердце, но имейте в виду, что Брэда Нельсона арестовали, когда он ворвался в дом вашей дочери и внуков с оружием в руках. Он ударил дверь ногой, сэр. Он прошел подготовку как стрелок. Он обеими руками держал заряженный револьвер, — сказала она, соединяя руки, чтобы выглядело более наглядно. — Поймите, ваш зять собирался убить свою семью. Он выстрелил в полицейского, который находился внутри дома. Если у человека добрые намерения, он себя так не ведет.
Возможно, больше всего Такер задела реакция Розенбланта в этот момент. Сенатор недоверчиво покосился на секретаря, словно ему было непросто смириться с подобной некомпетентностью. Затем повернулся к Стелле Такер, бросил отчет в картонной обложке на стол и заговорил с ней как с маленькой девочкой, которой объясняют простейшие вещи:
— Он увидел одного из ваших стрелков в черной форме, засевшего на крыше, и решил, что это воры или убийцы, которые напали на его семью. Не секрет, что враги свободы ненавидят сенаторов. Всем известно, что моя семья живет здесь. Брэд Нельсон — замечательный полицейский, отлично обученный и имеющий право носить оружие. Он защищал свою семью, — сказал сенатор, встал и вышел из зала.
Агент Такер почувствовала, как мир перевернулся у нее под ногами. Ее охватило сильнейшее головокружение. Она сделала два шага назад и опустилась в кресло из жесткой искусственной кожи, но, прежде чем погрузиться во мрак, явственно различила, как секретарь склонился над ней и сказал:
— Готовьтесь к судебному разбирательству.
Агент Эмерсон вышел следом за ним со словами:
— Я с самого начала был против этой операции…
Глава 58
Режим ожидания
Благотворительная больница,
Новый Орлеан
Мартин провел языком по пересохшим губам и заметил, что в уголке рта образовался волдырь. Наконец-то он снова обрел способность мыслить ясно. Сколько же часов продолжалась лихорадка, прежде чем он пришел в сознание? Жара и сырость Нового Орлеана во многом напоминали его забытье и высокую температуру. Слабость и головокружение были отголосками сложного передвижения по воде, а самозабвенный восторг, который у него неизменно вызывала отправка очередной семьи на небеса, сменило беспокойство, ощущение незавершенного долга, которое не будет удовлетворено, пока он не спасет свою настоящую семью. Мартин догадывался, что так плохо ему из-за того, что время истекает, а он отлично понимает, что все эти семьи — всего лишь генеральная репетиция, они не его семья. Он помогает другим, пока его собственный дом рушится.
Вначале появилась лихорадка, но он не догадывался о ней, пока его не начал бить озноб. Он сделал свое дело, выполнил свою часть работы, расправившись с семьей на Шартр-стрит, когда очередная волна озноба пробежала по его телу, удивляя своей силой. Его трясло. Закатав брючину, Мартин все понял. Повязка на ноге набухла и потемнела. Какая-то желтоватая жидкость сочилась сквозь рыхлую марлю, словно под ней пряталась целая колония грибов. Плоть вокруг раны стала гладкой и горячей, приобрела тревожный фиолетовый оттенок и так воспалилась, что повязка отпечаталась на коже. Он плохо помнил, как оказался в Благотворительной больнице, словно вид раны, породившей недомогание, усиливал головокружение и слабость. Мартин вспомнил, как ковылял по улице, как смешался с толпой на площади Джексона, небольшом участке суши, не затопленном водой, как его подобрал катер Красного Креста, как его внесли в больницу через окно — этот момент казался ему сном.
Он много часов провел на полу, прислонившись к стене. Сначала сидел в коридоре в кресле, которое ему уступил молодой человек, сопровождавший умирающую на носилках мать. Но через несколько минут головокружение усилилось; Мартин перебрался на пол и прислонился к стене, защищенный каталкой с лежащей на ней старухой и их общим штативом, на котором висели пакеты с физиологическим раствором. Он открыл глаза и посмотрел на свой пакет: раствора оставалось чуть больше половины. Ему вкололи вакцину против столбняка и антибиотики, а теперь прокапывали уже вторую дозу физраствора. Мартин поднял свободную от иголки руку и пощупал себе лоб. Казалось, жар уже спал. Ему стало намного лучше, но слабость все еще чувствовалась. Нужно было как следует отдохнуть и восстановить силы. Он протянул пальцы и коснулся кожи, выглядывающей из-под повязки. Она по-прежнему была горячая, но краснота сошла, а отек уменьшился.
Он огляделся. Молодой человек, уступивший ему место, плакал, обхватив голову руками. Его мать только что умерла, хотя Мартину пришло в голову, что она, вероятно, много лет была прикована к постели и очень больна: рука, свисавшая с каталки, была кожа да кости. Врач объяснил, что они должны забрать мать как можно скорее — носилки понадобятся для других пациентов. Они перевесили пакетик с физраствором, предназначенный для Мартина, на спинку одного из кресел и забрали каталку. Он видел, как молодой человек побрел вслед за матерью, хотя догадывался, что его не пустят туда, куда увозят ее тело. Мартин подумал, что молодой человек был хорошим сыном, а вот была ли умершая женщина хорошей матерью? Он поймал себя на мысли о своей собственной матери, о том, как отправил ее на небеса, и прочитал короткую молитву за ее душу.
Глава 59
Нана. Беззащитность сантос
Стадион «Супердоум», Новый Орлеан
Нана снова проснулась. Она не знала, сколько прошло времени — несколько минут или несколько часов. Голова кружилась; Нана чувствовала себя слишком усталой, чтобы расстегивать молнию и лезть в сумочку, спрятанную внутри рюкзака, где лежали маленькие золотые часы, которые Бобби уговорил ее взять с собой. Всякий раз, когда она просыпалась, кожу покрывал пот, от которого обезвоживание только усиливалось. Нана чувствовала, как блузка прилипает
