— Как, позволь узнать?
— Я преодолел стену своего замка, будучи новообращенным месяца от роду, без каких-либо приспособлений и без подготовки, — напомнил фон Вегерхоф. — Она, конечно, была существенно ниже, однако и я уже не тот… Когда разделаюсь со стражем, я сброшу тебе веревку. Постарайся не сучить по стене ногами слишком часто — в ночи трение подошвы о камень будет просто оглушающим. По возможности подтягивайся на руках. Достанет сил?
— Вполне. А твои подошвы? Лезть по стене — не идти, здесь все твои выкрутасы работать не будут, и твои охотничьи сапоги будут шуршать не меньше моих походных.
— Значит, полезу без сапог вовсе; не забивай голову не своими проблемами. Думай о том, что должен сделать ты. Тебе предстоит преодолеть тихим шагом полпути до стен, после чего оставшуюся половину проделать ползком. Очень медленно. Так медленно, как только хватит у тебя терпения. Если на стенах только люди, тебе это удастся.
— А если нет? — хмуро уточнил Курт, и тот пожал плечами:
— Если нет — не удастся никому из нас.
Глава 25
Земля была холодной, как камень, и такой же твердой — вырубавшиеся десятилетиями деревья и кустарник пустили всю свою силу в корни, сплетясь ими в крепкий жесткий панцирь под тонким слоем дерна. Сухие столбики скошенной прошлым летом травы, обрубки торчащих из земли ветвей цеплялись за одежду, царапая толстую кожу, пытаясь не пустить дальше, остановить, задержать, словно уже здесь, на подступах, была первая линия обороны, ограждающая замок. И на миг вообразилось даже, как, стоя на кромке стены, ночное создание простирает руку, повелевая земле, и вот-вот выхлестнутся из ее недр прочные, как корабельные канаты, корни, обвивая и душа пришельца, посягнувшего на темнеющую впереди твердыню…
Тело начинало уже леденеть, ладони давно промерзли, не защищенные тонкой кожей перчаток от земного холода, зато от зябкого ночного ветерка укрывала наброшенная сверху, скрывая его целиком, толстая рогожа, и в этом был несомненный plus. Minus состоял в том, что вот так, ползя по земле запрятанным под утыканную прошлогодней листвой и мелкими ветками рогожку, чувствовал он себя полным идиотом. Курт напоминал себе ребенка, схоронившегося под одеялом и пребывающего в уверенности, что никто его не видит, когда в действительности никого и ничего не видит он, включая приближающуюся, быть может, опасность. Изредка приподнимая голову, он различал стену перед собою, корректируя линию движения, во все остальное время видя лишь сухую траву у самого лица и мрак. Как знать, быть может, его приметил уже какой-то особенно остроглазый страж, обладающий таким же привычным к темноте, а оттого довольно неплохим ночью зрением, как и он сам. «Я увижу», — отмахнулся фон Вегерхоф, когда Курт спросил, как тот узнает о его приближении. Не наблюдает ли за ним в этот момент с дозорной башни, снисходительно усмехаясь, Арвид или его оставшийся в живых птенец — наблюдает со злорадством и издевкой, не желая просто пустить стрелу в хорошо им различимую спину, ожидая, пока их гость проделает весь путь и порадуется своему успеху, дабы убить уже тогда?..
Когда он поднял голову снова, до стены были считанные шаги, и прямо перед ним темным силуэтом на фоне алого факельного пятна замер страж — тот стоял, пригнувшись, опершись о камень стены и явно глядя вниз. Курт застыл, не шевелясь и стараясь не дышать, пытаясь представить себе, как это выглядит — рогожный обрывок на фоне травы в темной ночи, пытаясь понять, смотрит ли страж на него, уже увидев и лишь пытаясь разобраться в том, что видит, или попросту остановился, навалившись на стену, дабы дать передохнуть ногам.
Сколько истекло времени, он не мог сказать — минуты, часы, вечность; наконец, на стене чуть в отдалении возникла другая тень, и солдат вздрогнул, приняв боевой вид и распрямившись. Тень приблизилась к стражу, приостановившись, до слуха донесся короткий диалог на чуть повышенных тонах — вероятно, проверяющий также заметил это небольшое нарушение устава — и тень удалилась. В безмолвии миновала минута, другая, и силуэт стража внезапно опрокинулся назад, в полной тишине исчезнув и более не появившись.
Курт сдвинул себя вперед еще на полкорпуса, проползя уже быстрее, чем прежде, не отрывая от стены взгляда и не видя никого; и наконец, спустя еще одну долгую минуту над кромкой мелькнула тонкая змея, сбросив конец хвоста наземь у подножья стены. Остаток пути он преодолел уже почти не скрываясь, запрятал свернутую рогожу под стену, втоптав в землю, и ухватился за веревку, не чувствуя ее замерзшими пальцами. В осыпающийся камень он не стал упираться ногами, пытаясь, как и велел фон Вегерхоф, использовать для подъема лишь руки, но все же сам морщился от того, как громко шуршит кожа куртки, когда плечо или локоть задевают стену. Веревка поднималась вместе с ним — куда быстрее, нежели взбирался он сам, и когда его плечи поравнялись с границей камня, за шиворот ухватилась ладонь, коротким рывком выдернув его наверх.
Курт присел у стены, прислонившись к ней спиной, отмечая с неудовольствием, что ожидаемой им от себя нервной трясучки или хотя бы легкой дрожи нет, и даже сердце бьется ровно, и боязни, логичной и понятной в его положении, он не испытывает. Это было хорошо — и плохо. Хорошо, потому что колотящееся сердце и разогнавшаяся кровь были бы лишним фактором, способным выдать его Арвиду, плохо — ибо такое спокойствие, такое неестественное хладнокровие означали, что он оценивает ситуацию неверно, не осознавая полностью всех грозящих ему опасностей…
Тело стража лежало чуть поодаль, однако крови Курт не увидел, спустя мгновение осознав, что тот лишь оглушен и пребывает в беспамятстве; от губ солдата нестерпимо несло каким-то дешевым пойлом, а подле него покоилась укупоренная фляжка, которая до того была на поясе фон Вегерхофа. Логично. Обнаруженный проверяющим труп — это тревога, страж же, валяющийся в невменяемом состоянии рядом с опустошенной флягой, есть лишь повод для беснования.
Трезубый крюк стриг закрепил на противоположном краю стены, сбросил вновь смотанную веревку и предупредительно прижал к губам палец, коротко кивнув вниз, где под стеной мельтешили темные тела собак — в темноте, прорезаемой светом редких факелов, было различимо, как они замирают, нюхая воздух и прислушиваясь. Курт подобрался, готовясь ко всему. Если псы натасканы на охрану подступов, тишина останется, пока незваный гость не подвернется им под зубы — такие нападают молча, и слышен бывает лишь крик их жертвы; если же собаки сторожевые, то через считанные мгновения ночной воздух разорвет хорошо слышимый каждому стражу лай.
«Жди и сиди тихо» — наверняка в переводе на человеческий язык грозящий кулак, сунутый под самый нос, и указующий перст обозначали именно это. Ответить фон Вегерхофу, что он в норме, что следит за собой и прекрасно понимает все и сам, на языке жестов не представлялось возможным, посему Курт лишь кивнул, вскинув руки, и стриг отвернулся, скрывшись за стеной со стороны двора. Еще одна минута безмолвия на этот раз истекла скоро; снизу донеслось едва слышное поскуливание, какой-то шорох, снова тихий скулеж, и держащийся за край стены крюк слабо дрогнул, когда стриг дважды дернул за веревку. Спустился он просто — соскользнув по ней ладонями, отметив с невеселой мысленной усмешкой, что в постоянном ношении перчаток имеются и свои преимущества. Крюк, обмотанный ветошью, не скрипнул о камень, когда Курт стряхнул его за веревку, а фон Вегерхоф поймал кошку, не дав ей удариться оземь.
Прячась в тень, он огляделся в поисках собачьих трупов, однако ни одного тела видно не было. «Где?» — молча осведомился он вопросительным взглядом, когда стриг обернулся, и тот махнул рукой в сторону массивной двери подсобного входа. Курт всмотрелся, теперь и сам увидев, как поблескивают в темноте собачьи глаза — псы сбились в кучу под старой каменной лестницей у двери, как щенки под брюхом матери, не пытаясь выбраться наружу и не издавая уже ни звука. Что ж, собаки — твари умные. В отличие от людей, они хорошо знают, когда и с кем лучше всего не связываться.
Факелы освещали пространство перед стеной неверным, редким светом, оставляя довольно тени для того, чтобы преодолеть его незамеченным, подняться по каменной лестнице и остановиться у стены донжона, прижавшись спинами к камню по обе стороны от двери. «Иду первым», — показал фон Вегерхоф молча, и он кивнул, взявшись ладонью за гарду одного из кинжалов, не обнажая пока оружия. Убивать ли сейчас попадающихся им на пути стражей, никто из них еще не решил: в случае, если он прав, если интуиция не подвела его, оставлять за спиной слишком много живых было бы крайне опасно. Однако если Курт все же ошибся, если фогт не имеет отношения к происходящему, то ложное обвинение и проникновение в его жилище померкнут перед убийством личной охраны наместника…
