— Маклауды? — опешил Скаб. Ну, конечно! Кто же еще мог соответствовать гордому званию достаточно чистокровной пары для Каллума?! — Пф, ты знаешь, что магглы сняли про вас фильм? — сконфуженно выдавил он, потому что не знал, что сказать. Сондра цепко держала его руку и испытующе смотрела в глаза. С какой-то странной эмоцией, разгадать которую ему пока не удалось. Вероятно, она ждала, когда он скажет что-то… нормальное. Что ж, сама напросилась.
— Я… не часть семьи, мне явно дали это понять тринадцать лет назад, — покачал головой Крейг. Руку его она не отпустила, и это теплое, внезапное и потрясающее в своей искренности прикосновение жгло его пальцы.
— Если бы он так действительно считал, то не пришел бы на суд, — прошептала Сондра. Зеленые глаза смотрели на него с надеждой. — Прости его. Ты знаешь Каллума. Ты знаешь Гленну. Ему многого стоило переступить через себя.
Скабиор коротко фыркнул и попытался освободиться из захвата. В конце-концов, держать долго руку чужой жены не очень-то прилично. Да и от Гермионы, подозрительно тихой, вдруг стали исходить странные эманации. Ревность?!
— Попробуй, — еще раз настойчиво сжала пальцы егеря Сондра перед тем, как отпустила его руку и откинулась на спинку. — Я и сама переживаю с тех пор, как узнала. Но дети скучают по бабушке, — невесело улыбнулась Сондра, краем глаза поглядывая за ползающим в траве Дугласом.
— Что с ней? — немного помолчав, спросил Скабиор.
— Спятила, — пожевала губы Сондра. — Бредит наяву. Кричит. Мы возили к лучшим колдомедикам, но они не знают. Говорят, нервное истощение.
— Она видит тебя, — подала голос Гермиона. — Зовет.
Крейг рассеянно кивнул.
— Говорит про склеп, — добавила Сондра, тревожно разглядывая враз помрачневшего парня.
— Закройте склеп? — криво усмехнулся Крейг, яростно сверкнув глазами.
И Сондра, и Гермиона согласно покачали головами.
— Это последнее, что она сказала перед тем, как метнула в нас Авадой, — егерь вновь погрузился в не самые приятные воспоминания. Он покосился на лежащую на кушетке женщину. Жалкую и беззащитную. Теперь.
— Просто попробуй, — вновь прошептала Сондра. Крейг про себя подивился настойчивости дамочки. Но она ему нравилась, эта Сондра. Что-то было в ней… Теплое. "Мы семья". Он хотел поерничать, но не смог. Своим простым и искренним порывом она будто привила ему странное чувство. Совсем-совсем забытое. Крейг посмотрел на ползающего в траве ребенка. Семья.
Он перевел взгляд на Гермиону, в эту секунду ожидая от нее поддержки сильнее, чем за весь этот крайне непростой день. А она…
— Попробуй, — серьезно кивнула Грейнджер, стиснув свою руку у него на колене.
И тут вернулся Каллум, перед ним парил поднос с декантером и бокалами. С крайне недовольным видом он присел на оставшийся стул, рядом с женой, на максимальном удалении от егеря. Губы он уже залечил, а вот на скуле еще красовался небольшой фиолетовый синяк.
— МакМанус тридцатилетней выдержки. Дед Драммонд закатывал, — все же снизошел до объяснений Каллум, разливая янтарный скотч по трем бокалам из четырех. Скабиор взял бокал и погонял напиток по стенкам, оценивая цвет, консистенцию и аромат. Запах обещал чертовски хороший скотч! Как он соскучился!
— А мне? — вдруг насупилась Сондра, когда вместо виски Каллум наколдовал ей воды.
— Агуаменти! Ты кормишь, — возразил старший МакНейр, протягивая бокал.
— Покажи мне шотландца, которому бы помешал скотч! Мой отец нам в чай подмешивал с десяти лет! — ехидно усмехнулась Сондра. Скабиор поймал едва вырвавшийся смешок и посмотрел на брата. Тот покорно налил жене виски на самое донышко бокала. Только язык окунуть. Но подход оценил.
Гермиона тоже взяла свой бокал с небольшим количеством виски внутри. День выдался непростой, нервы сдали. Подготовка к суду, суд, а теперь еще и местные разборки весьма утомили. Организм просил пощады, а ведь сегодня еще полнолуние…
— За успешный суд, — бодро провозгласила Сондра, чокаясь бокалами.
— М-м-м, — не смог удержаться от возгласа Скаб. Во-первых, это был первый виски, который он пил за месяц заключения. Во-вторых, он был божественный. Дед Драммонд знал толк! Такой скотч не грех подождать тридцать лет. Хотя "Ножки Пенелопы" ничуть не хуже. Интересно, до какой выдержки скотч успел дойти за его отсутствие? Волна острой тоски по дому охватила его душу. Надо закончить здесь и убираться… Домой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Отличный купаж! — похвалил Крейг, довольно зажмурившись. Хоть дедов скотч не обладал чудесным эффектом "Без предисловий", но тоже приятно пронесся по венам, даря спокойствие и покой. Егерь уставился на кушетку, где мирно спала Гленна. Попробуй. А чего, собственно, ему терять? Мать он потерял тринадцать лет назад. А теперь вот распивал дедов скотч вместе с братом и его женой. Он не боялся Гленну. Не должен был, во всяком случае. Он волк, а она всего лишь немолодая женщина. Исход подобных поединков изначально предрешен.
— Что нужно делать? — вдруг решившись, спросил Крейг у Сондры. Та пожала плечами.
— Я ее разбужу. Вдруг, ну если она увидит тебя и поймет, что ты жив… Не знаю, — покачала головой Сондра. Каждое пробуждение последний год заканчивалось одинаково, но Сондра решила не говорить этого вслух.
— Ты согласен? — подозрительно уставился на него Каллум и сделал еще один глоток.
— Попробую, — дернул уголком губ Скаб, встречая одобрительный взгляд Гермионы. Поднялся со стула и направился к кушетке. К дракклу! Надо все это закончить. И уйти. Домой.
— Я сам, — жестом Каллум остановил супругу. Сондра откинулась на спинку стула и подмигнула Гермионе. Ай, да Сондра! Обвела вокруг пальца двух МакНейров! Гермиона пригубила скотч, находя его слишком горьким и дымным, на свой вкус. "Ножки Пенелопы" нравились ей больше. Дамы принялись наблюдать. Обе знали, что ждет Крейга впереди.
Братья подошли к спящей на кушетке матери. Оба достали палочки. Каллум, чтобы снять сонное проклятие. Крейг, чтобы чувствовать себя увереннее. В прошлый раз он еще был несовершеннолетним и не мог отбить Аваду. Что ж, урок усвоен. Крепче перехватив древко, Крейг напряженно уставился на Гленну, не зная, чего ожидать. Призрачная пока еще шерсть вздыбилась на загривке. Чуйка напрягла тело.
— Финита, — взмахом палочки Каллум вывел Гленну из сонного состояния.
Сначала ничего не происходило. Женщина зашевелилась, будто потягиваясь. Открыла глаза, уставилась в безупречное баллатерское небо. Крейг сцепил зубы. Конечно, он не боялся. Гленна была безоружной, обычной старой женщиной. Которая, да, чуть не убила его много лет назад, но сейчас…
Сейчас она медленно села, цепляясь тонкой рукой, с выступившими венами за спинку кушетки. Скованные движения выдавали ее болезненное состояние. Светлые глаза, похоже, еще не сфокусировались на чем-то конкретном. Седые волосы растрепались по плечам. Гленна выплывала из волшебных снов. Что ей снилось там? Он не знал. И не хотел знать. Нужно закончить это.
Крейг набрал в грудь воздуха, чтобы произнести простые слова, которые он уже никогда уже не собирался произносить в жизни. Но они застряли в глотке. Ну давай. Ма-ма. Это же просто!
— Мама, — выдавил он, все еще держась от Гленны на расстоянии.
Та непонимающе завертела головой, будто в поисках, будто слышала голос, доносящийся издалека. Будто светлые глаза ничего не видели. Крейг услышал, как рядом судорожно выдохнул Каллум. Да, хреново, наверное видеть в таком виде человека, которого любишь. Мерлиновы яйца, сам он подобных проблем не испытывал в эту секунду.
— Мама, — еще раз позвал Крейг, уже более уверенно делая несколько шагов навстречу.
Заметила. Светлые глаза вцепились в него. По коже пробежал морозец. Она узнала. Скаб сцепил зубы, весь покрываясь инеем под этим взглядом, абсолютно далеким от вменяемости.
— Крейг? — жалобно спросила Гленна хриплым, надтреснутым голосом.
— Да, это я. Крейг, — прошептал Крейг, отчаянно цепляясь за свое другое имя. Скабиор. Он Скабиор. Крейга она хотела замуровать в семейном склепе и убить. Она? Растрепанные волосы, ломанные движения, слепые глаза. Она даже с кушетки встать не могла. Только цеплялась за спинку, но сил явно не хватало на большее. Жалкая. Гленна стала жалкой. В ней не было той властной, решительной женщины, которая была его матерью тринадцать лет назад. Ненависть к которой, он считал одним из своих непреложных атрибутов. Он всегда считал, что имел право презирать ее, ненавидеть ее за то предательство и позор.
