– Чего? Он ведь твой отец!
– Ты не понимаешь… Да, граф провёл ночь с моей матушкой, но и только. Я не знаю, что между ними было, может быть, это была минутная мужская прихоть, может, что-то большее, но воспитывала меня она одна. Граф знал о моём существовании, но для него я была просто девчонкой из замковой челяди, каких полным-полно. Я ни разу не слышала от него ласкового слова, не получила даже пустякового колечка в подарок. Правда, он платил монахам, которые учили меня, но ведь это просто выгодное вложение денег, понимаешь? Девица, знающая грамоту и счёт, стоит дороже.
– Всё-таки давай подойдём. Сейчас война, и отношения между людьми меняются к лучшему, ты сама это видишь. А вдруг вам больше не представится возможность поговорить, ведь предстоит сражение, а твой отец – воин, правая рука графа Тулузы.
Альда побледнела.
– Я не подумала об этом… Тогда пойдём скорее, пока отец не ушёл!
К счастью, граф был занят разговором с кем-то из рыцарей и пока не собирался покидать храм. Де Фуа выглядел неплохо. Он заметно похудел и осунулся, хромота пропала, лицо покрывал бурый крестьянский загар. Увидев Альду, граф извинился перед своим собеседником и повернулся к нам.
– Как, и ты здесь? Вот не ожидал! – граф, не скрываясь, разглядывал дочь. – Хм, а ты изменилась и, пожалуй, к лучшему. Ну, да это понятно… – граф скользнул взглядом по мне, – из лягушонка превратилась в…
– Отец! – укоризненно воскликнула Альда.
– Отец, отец, – ворчливо сказал граф. – Конечно, отец. Я разве отказываюсь? Ты что же, думаешь, я не знаю, что бывает, когда девица становится женщиной? Выходит, ты и правда любишь своего мужчину, раз до сих пор не сбежала. И ты, грек, сдержал слово, не бросил девку. Надо же, и среди греков попадаются порядочные люди! – хохотнул он. – Ладно, не хмурься, я просто пошутил. Деньги нужны? – спросил он, обращаясь к Альде. Та отрицательно покачала головой.
– Надо же! Первая баба из рода Фуа отказывается от денег! Воистину пришли последние времена. Ну, ладно, денег не надо, вы же богачи, это сразу видно! А что надо? Говори, пока у меня есть время, а то потом закрутится тут…
– Скажите, отец, вы отстоите Тулузу? – неожиданно спросила Альда.
Граф помрачнел.
– Не знаю. Обещать не могу. Но ты слышала, я поклялся, что город не брошу, а в роду Фуа клятвы не нарушают. Так что, сама понимаешь… Скоро здесь будет дьявольски опасно, поэтому вот что я тебе скажу, грек: забирай девчонку, и пока кольцо не замкнулось, беги со всех ног. Для начала в Фуа, а там Эсклармонда поможет перебраться через Пиренеи, до Арагона Монфор не достанет. Ну, или возвращайся в свой Константинополь, там всяко безопаснее.
– Простите, мой господин, но мы не уедем, – ответил я.
– Да? А что тебя тут держит, ромей? Ты великий воин? Или у тебя за спиной отряд в двести копий? Не будь идиотом и сбереги мне хотя бы дочь!
Тут граф увидел, что к нему через толпу пробирается какой-то рыцарь, и буркнул:
– Ну, всё, моё время вышло. Ты понял, грек? Проваливайте из Тулузы! Чтоб ноги вашей здесь не было!
Не дождавшись ответа, он отвернулся и сразу же забыл о нас.
***
Блокада Тулузы не была, да и не могла быть такой плотной и жестокой, как осада Безье или Каркассона – у Монфора просто не хватило бы на это сил. Поэтому между крестоносным лагерем и городом втихую сновал разнообразный люд – разносчики съестного, мелкие торговцы, маркитантки, просто шлюхи. У каждого находилось тут или там дело, каждый хотел заработать монету-другую. Хватало, конечно, и соглядатаев, поэтому планы Монфора для осаждённых секретом не были. Он решил действовать как привык, то есть захватить город одним ударом, не дожидаясь прибытия осадных машин и подкреплений.
И вот, на заре, когда утренний туман скрыл от тулузцев лагерь Монфора, отряд крестоносцев незаметно подобрался к воротам Монтолье и перебил наружную стражу. Вначале французам сопутствовала удача: они открыли ворота и ворвались в город. Теперь уже таиться было незачем. С криками «Святая Мария, спаси нас!» крестоносцы бросились вперёд. Отряд вёл сын Монфора Амори, увлекая рыцарей своим примером. Тулузская пехота, набранная из простых горожан, дрогнула и побежала, не выдержав напора умелых в бою воинов, защищённых шлемами и кольчугами. Судьба города повисла на волоске. Ещё немного – и через захваченные ворота хлынет всё войско Монфора, тогда Тулузе конец. Однако навстречу людям Амори уже бежали провансальские рыцари под командой Роже Бернара.
Два рыцарских отряда с лязгом и грохотом столкнулись, началась схватка грудь в грудь; рубились беспощадно. Звон мечей был слышен по всему городу, маленькая площадь у ворот и прилегающая улица были завалены телами убитых и раненых. Волнами налетали крики «Монфор! Монфор!» и «Тулуза! Бернар!». Наконец, воины с крестами на коттах дрогнули и бросились бежать. Провансальцы на плечах отступающих кинулись вперёд, надеясь ворваться в лагерь и захватить самого Монфора.
Израненные, усталые и перепуганные французы бежали, не разбирая дороги, падали во рвы, тонули или натыкались на заострённые колья. От полного разгрома их спасло только то, что Монфор успел выстроить своё войско в боевой порядок, и разгорячённых победой провансальцев встретили ровные ряды воинов, закованных в доспехи и ощетинившихся копьями. Теперь уже пришла очередь нападающих спасаться бегством.
Через несколько дней подобная же попытка была повторена крестоносцами против ворот Сен-Субра, и она также оказалась неудачной.
Позже мы узнали, что именно тогда Монфор впервые за время похода впал в уныние и почувствовал неуверенность в своих силах.
– Счастье отвернулось от меня, – говорил он. – Тулузу, которую я хотел покорить крестом, отнимают у меня мечом.
В довершение неудач Монфор стал получать частые известия о выходе из-под его власти ранее завоёванных городов Лангедока. Страну охватило восстание. Все долгие труды, вся кровь крестоносцев не принесли плодов, всё завоёванное висело буквально на волоске. Дух рыцарей пал, они были готовы разойтись по домам, и Монфор уже ничего не мог с этим поделать. С налёта взять Тулузу не удалось, предстояло начинать серьёзную осаду.
Необдуманные попытки захвата города серьёзно проредили крестоносное войско, и тогда Алиса де Монморанси, которая разделяла с супругом все тяготы похода, отправилась ко двору короля Филиппа Августа просить его содействия, а известный проповедник Иаков Витрийский отправился в Германию – набирать новых крестоносцев. Рассчитывать на помощь Рима больше не приходилось: великий боец католицизма Иннокентий III сошёл в могилу, а новый папа, престарелый Гонорий III, не обладал его энергией и воинственностью.
К длительной осаде готовился и гарнизон Тулузы. На стенах города появились камнемётные машины, люди углубляли рвы и укрепляли стены. Как и в начале осады, старики, женщины и дети помогали мужчинам.
Монфор, безуспешно пытаясь казаться равнодушным, приказал собрать совет из рыцарей и прелатов. Епископ Фулькон предлагал дождаться прибытия новых крестоносцев.
– Тогда, – предсказывал он, – погибнут под остриём меча мужчины и женщины и даже грудные дети еретиков, а оставшиеся в живых будут разосланы по монастырям.
Однако со своего места поднялся крестоносец Роберт де Пекернэ и холодно возразил ренегату:
– Ваш совет пагубен, – сказал он. – Графу Раймунду улыбнулось счастье, и война разгорается всё серьёзнее. Мы – завоеватели, и сердца жителей не на нашей стороне. Победитель рискует потерять завоёванное, ибо военное счастье изменчиво. Мы, французы, всегда имеем успех в начале борьбы, но когда достигаем цели, становимся надменными и беспечными. Гордость губит нас и с высоты опрокидывает в пропасть. Всё, что мы приобрели некогда храбростью, мы теряем из-за скверного управления. От французской надменности погибли в Испании Роланд и Оливье. И если теперь граф наш лишится этой земли, то лишь только потому, что мы были плохими властителями. Граф отдал страну в управление людям, которые возбудили против себя народ мздоимством и жестокостью. И вот Бог, который всегда справедлив, услышал их вопли и увидел ежедневные наши несправедливости. Тулуза терпела столько мучений, что её возмущение неудивительно. За то, что мы посадили правителями лакеев и негодяев, теперь приходится расплачиваться; на французов стали смотреть как на разбойников. Вот почему, господа, наступил конец нашим успехам.
– Всякие разговоры в таком случае – потерянное время, – заключил один из крестоносцев речь де Пекернэ. – Осадой мы наживём себе беды на десять лет.
Услышав такие дерзкие, но честные слова, Фулькон наложил на крестоносца де Пекернэ суровую епитимью. Но и сам Монфор теперь был не прочь во избежание тягот долгой осады с неопределённым результатом войти в сделку с Тулузой, вступить в переговоры с Раймундом. Однако он далеко не всё значил в лагере крестоносцев, там была и другая сила.
