Аббат Сито пришёл в страшное негодование, лишь только ему намекнули о переговорах с осаждёнными. Епископ при всех бросил в глаза Монфору обвинение, которое было невыносимо для его гордости, задев военные дарования и личную храбрость старого военачальника. Хитрый прелат отрезал графу пути отступления.
– Клянусь вам Святой Девой, — сказал Монфор легату, – что я или возьму Тулузу через восемь дней, или погибну при её штурме.
Между тем к осаждающим стали прибывать давно ожидаемые подкрепления из Оверни, Бургундии и Фландрии. Католическая церковь ещё раз помогла французскому завоеванию.
Время проходило в мелких стычках на аванпостах, причём некоторые вылазки осаждённых были весьма удачны. Крестоносцы начали роптать, ведь продолжительная осада была тяжким испытанием для их терпения. Тогда по приказу Монфора начали строить невиданную ранее машину, которая должна была метать в город греческий огонь.
– Это ромейское оружие, секрет которого был раскрыт нами после взятия Константинополя, даст себя знать всей Тулузе, – говорил Монфор. – Мы подкатим сифон к городским стенам и зажжём дома, а греческий огонь невозможно потушить. Обещаю, что мы будем пировать в Тулузе и разделим поровну и честь, и добычу.
Это обещание вызвало в большинстве рыцарей восторг, но в некоторых зародило сомнение. К числу последних принадлежал граф Амори де Крюн.
– Никто и ничто не даёт вам права лишать людей наследия их предков, – сказал он. – Если бы я заранее знал ваши тайные умыслы, то никогда ни я, ни мои люди не были бы здесь.
Расчёты Монфора не сбылись. Медный сифон с греческим огнём был подбит удачными выстрелами из тулузской катапульты. Большая часть прислуги, которая была при машине, сгорела заживо. Тогда Монфор велел исправить огнемёт и попытаться поджечь город ещё раз. На этом громадном орудии основывались его последние надежды. Наверное, Монфор предчувствовал, что события принимают роковой для него характер.
В Тулузе тоже сознавали, что решительный час близок. Повреждения, сделанные в укреплениях, были заделаны, горожане поочерёдно несли службу на стенах.
Как-то раз, обходя выделенный мне участок стены, я услышал песню. Голос у певца был хрипловатый и не всегда попадал в ноты, но слушали его с удовольствием и даже подпевали.
Рим! Твой новый планВершить пошли французы,Их военный станУ самых стен Тулузы.Бесом обуян,Ты чести снял обузы,Но тулузский граф,К счастью, жив и здрав,И других державЕщё вольны союзыОбуздать твой нрав.
Рим! Ногой поправВсе заповеди богаИ святых устав,Ты сатане подмога,Глуп ты, хоть лукав.От дел твоих тревогаИ напасти ждутНаш крещёный люд.Козни всё растут,Раймунду-графу многоЗлых обид несут.
Рим! А всё же судГосподний есть над нами,И французы мрут,Устлав поля телами.Графа ратный трудНесёт им смерть и пламя.Граф на бой не звал,Ссор не затевал,Но торжествовал,Своё воздвигнув знамяНа сражённых вал.
Рим! Ты вор в ворахИ, что себе ни сцапайТы в чужих краях,Всё держишь цепкой лапой.Воровством пропахДавно ты, вкупе с папой.Ты, с чумою схож,Миру смерть несёшь,И не скроет ложьТу смерть под яркой вапой.[204]Что ж, Господь, ты ждёшь![205]
Я подошёл поближе. У костра сидел паренёк в костюме пажа, ещё недавно богатом и нарядном, а теперь изрядно помятом и испачканным. Длинные волосы певца были растрёпаны, на щеке алела царапина, но его это не волновало. Он распевал стихи, сложенные кем-то из трубадуров и воодушевлённо пилил смычком виеллу. Горожане, отложив в сторону пики, дубины и охотничьи луки, весело подпевали. Это была последняя ночь перед сражением, в котором должна была решиться судьба Тулузы.
***
Битва началась на заре. Рассчитывая отвлечь внимание неприятеля, Раймунд приказал сделать вылазку со стороны Мюре.
Лагерь крестоносцев только просыпался. Священники служили раннюю мессу. Искренне набожный, как все малограмотные люди, Монфор слушал богослужение. Вдруг послышались крики: «Тулуза или смерть!» Они становились громче и громче. Им стали вторить другие: «Монфор, Монфор!» Бой разгорелся в двух противоположных местах, но главные силы тулузцев были направлены на машину, стрелявшую греческим огнём. Её нужно было уничтожить во что бы то ни стало. Этим отрядом командовал граф де Фуа. Несколько далее, по той же линии, на плато Монтолье, завязалась отчаянная конная схватка. Не прошло и часа, как земля была покрыта трупами, а закованные в железо всадники уже изнемогали от жары и усталости. Рога и трубы не умолкали. Обе стороны дрались с одинаковой храбростью, и ни одна не поддавалась. Раймунд Тулузский был в самой гуще сражения, а вот Монфор почему-то не появлялся.
Гораздо позже, когда битва уже была окончена, о последних её часах рассказал оруженосец Монфора, который был ранен в руку и попал ко мне на перевязку, ибо в тот день против обыкновения тулузцы выносили с поля боя своих и чужих без разбора.
Когда я очистил рану, зашил её и наложил повязку, оруженосец, отдыхая от боли, рассказал, что весь день не отходил от своего господина. Первый гонец нашёл Монфора в походной церкви. Служба ещё продолжалась, хотя лязг оружия и крики сражавшихся уже достигали ушей молящихся. Взволнованный рыцарь сообщил вождю о неблагоприятном ходе битвы и просил его скорее прибыть на место сражения. Но Монфор оставался невозмутим:
– Ты видишь, что я стою у Святых Тайн. Прежде чем уйти, я должен вкусить этот залог искупления.
Не успел он произнести эти слова, как вбежал другой рыцарь.
– Поспешите, граф, – сказал он, – битва стала опасной. Нашим не устоять.
– Я не выйду из храма, пока не увижу моего Искупителя, – повторил Монфор с таким же благоговейным спокойствием. Наконец Святые Дары были вынесены. Симон преклонил колена и произнёс, простирая руки к небу:
– Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову твоему с миром.[206]
— Он приобщился и воскликнул: — Теперь идём, и, если надо, умрём за Него, как Он умер за нас.
Между тем со всех сторон прибывали резервные отряды, ещё не участвовавшие в битве. Появление вождя придало последние силы уже расстроенным французам. Монфор бросил своих людей в атаку, провансальцы дрогнули и попятились. Развивая успех, опытный военачальник ввёл в бой конный резерв. Натиск свежей конницы был подобен урагану, Монфор был уже в одном шаге от победы.
– Ещё один натиск, воины Христа, и Тулуза наша! – воскликнул он.
Но в этот момент защитники города смогли оправиться от страха. Их расчёты вернулись к брошенным в страхе камнемётным машинам и встретили атакующих градом камней и стрел.
Ги Монфор, находившийся впереди, был ранен тяжёлой стрелой, разорвавшей кольчугу и разворотившей бок. Симон поспешил к брату и, нагнувшись над раненым, не заметил, что оказался в зоне поражения метательной машины тулузцев. Камень ударил ему в голову с такой силой, что пробил шлем и почти раздробил череп. Монфор умер мгновенно. Два рыцаря поспешили прикрыть его страшно почерневшее лицо платком. Снять шлем с убитого рыцаря не решились…
И вот, когда оруженосец, почти забыв про рану, описывал этот эпизод сражения, я кое-что вспомнил и, наверное, так побледнел, что парень осёкся. Он приподнялся на здоровой руке и, заглянув мне в лицо, испуганно спросил:
– Эй, эй, мастер, да что с тобой такое? Ты никак помереть собрался?
Я стёр с лица пот и легонько толкнул его обратно на ложе:
– Не дёргайся, лежи спокойно, а то опять кровь пойдёт, и так еле остановил! Я просто устал, да и не мудрено, ведь сегодня на этом ложе до тебя побывало десятка два раненых.
– А-а-а, – успокоено протянул оруженосец, – а то я могу сбегать за другим целителем, ноги-то у меня целы!
– Говорю же: лежи, со мной всё в порядке.
Хотя на самом деле, я с трудом сдерживался, чтобы не завыть от ужаса.
Перед сражением мне и другим целителям категорически запретили браться за оружие и вообще вмешиваться в бой. Во время битвы я должен был находиться на стене и оказывать помощь раненым, которых в тот момент не было. Заскучав, я отошёл к камнемёту и стал следить за его стрельбой. Этой грозной, но тяжёлой и неуклюжей машиной командовала некая дама по имени Роэкс. Говорили, что она из знатной семьи, богата и образована, но тогда эта женщина выглядела как простая кухарка. Растрёпанная, краснолицая и свирепая, как волчица, Роэкс ловко носила кирасу и беспрерывно ругалась хриплым басом. Мужчины, составлявшие расчёт камнемёта, слушались её беспрекословно. По одному слову своего необычного командира они поворачивали тяжёлый станок в нужную сторону, заряжали камнем и выпускали снаряд по неприятелю. Каждое удачное попадание защитники стены встречали радостными воплями.
