Потом… Да что было дальше, ты и сам, верно, знаешь. Татары разбили войско Генриха Благочестивого. Сам силезский князь пал в битве. Казимир тоже погиб. А один из его слуг, Францишек – может, помнишь его, он на страже стоял перед домом Ирвина – уцелел. Вернулся в Легницу, забрал меня с собой в Куявию. Там я приглянулась брату Казимира Куявского и сыну Конрада Мазовецкого Земовиту. Ну, тому, которого зашиб сегодня на ристалище тайный рыцарь.
– И?
– А что «и»? Францишек – кнехт. Земовит – князь. Вот и смекай, кому я могла достаться.
Бурцев встряхнул головой, разгоняя сгущающийся туман.
– Погоди, выходит, ты приходишься невесткой Конраду Мазовецкому?
– Так уж и невесткой? – невесело усмехнулась Ядвига. – Венчаться‑то мы с Земовитом не венчались. Но пояс верности для меня он своему кузнецу – искусному пленному пруссу заказал.
Бурцев хмыкнул. Ни фига ж себе! Такую страстную любвеобильную особу – и в пояс верности!
– Земовит, верно, сошел с ума?
– Ну, – Ядвига чуть опустила ресницы. – Скажем так, у него были основания для подозрений и ревности. В качестве посла Казимира Мазовецкого Земовит частенько отлучался в орденские земли. А при куявском дворе так много славных рыцарей. И храбрых оруженосцев. И милых слуг. И мальчиков‑пажей. И…
Глава 50
Бурцев тихонько смеялся. И от выпитого. И от смущенных признаний Ядвиги. И от того, что тягомотная тоска по Аделаиде постепенно отпускала. Благословенное рейнское и милая собеседница сделали свое дело: образ краковской княжны таял и растворялся где‑то в густых хмельных парах. Славный парень Вольфганг фон Барнхельм, заявивший, что и не подумает препятствовать любовным похождениям обожаемой избранницы, если та сама станет их инициатором, спал в своих санях со счастливой улыбкой на устах.
Бурцев постарался поскорее забыть о «херувиме» с глазами поэта. В конце концов, рейнец популярно объяснил, что испытывает к даме сердца Ядвиге Кульмской исключительно платонические чувства, а Бурцев вступал сейчас на совсем другую территорию. Так что проблема подруги друга перед ним не стояла. И даже если все не так… Пьяный мир плыл перед глазами, а с наивно‑развратной, но привлекательной Ядвигой было так хорошо.
Она уже обнимала его. Он тоже машинально положил руку на упругое бедро девушки. Железа там Бурцев не нащупал.
– Кузнец – добрая душа – внял моей просьбе: тайком от Земовита он выковал второй ключик к поясу верности…
Язык у Ядвиги тоже начинал заплетаться. Но это лишь придавало необъяснимое очарование ее незамысловатым откровениям.
– Поэтому, когда было надо, я ходила в княжеских веригах. Когда нет – щелк‑щелк – и пояс мне уже не мешал.
– Интересно, чем же ты расплатилась с кузнецом за столь щедрый подарок?
Лукавая улыбка…
– Понятно. Можешь не отвечать.
Все‑таки хорошо, блин, что конкистадоры еще не завезли из Нового Света сифилис, а СПИД – это чума не наступившего пока века. Иначе легницко‑кульмская милашка со взглядом ненасытной нимфоманки, душой отчаянной шалавы и навыками опытной жрицы любви могла бы попросту и не дожить до сегодняшнего дня. Бурцев искренне посочувствовал тому несчастному счетоводу, которому на Страшном суде предстоит считать грехи сладострастия Ядвиги Кульмской.
– Земовит как‑то привез меня с посольством в Кульм, – продолжала девушка свой рассказ. – Здесь я попалась на глаза Герману фон Балке. Ну, он и предложил мне послужить на благо братства Святой Марии и во спасение собственной души. Я согласилась, осталась. Земовит был в страшном гневе. Обещал меня убить, и убил бы, наверное, да только Кульмский замок, где я укрылась, – не по зубам польскому княжичу. И ссориться с фон Балке мазовский выродок побоялся.
– Ты, я смотрю, не пылаешь любовью к княжескому сыну.
– Он надел на меня пояс верности, Вацлав! На меня, представляешь?!
Бурцев снова улыбнулся:
– Не‑а, не представляю. Зато, я подозреваю, что это именно ты натравила на Земовита тайного рыцаря во время вашего ночного свидания.
Ядвига вздохнула. Кажется, с сожалением:
– Ошибаешься. У тайного рыцаря с Земовитом свои счеты. Какие именно, он мне, правда, так и не сказал. Но пообещал, что поквитается и за меня тоже.
– Вот даже как? Интересно! И странно! И таинственно – жуть! Но вообще‑то вы два сапога пара: тайный рыцарь, шпионка…
– Я не шпионка! – оскорбилась Ядвига. – Просто служу в меру своих сил братству Святой Марии.
– Ладно, ладно, не обижайся. Скажи лучше, а Вольфганг фон Барнхельм знает о твоей гм… службе? Ты ведь как‑никак его баба сердца.
– Дама сердца, – с несвойственной ей строгостью поправила Ядвига. – Нет, он не знает ничего. Ни к чему огорчать мальчика. Я для него прекраснейшая и добродетельнейшая Ядвига Кульмская. Пусть так и остается. Он молод, ему еще верить и верить в чистую любовь.
Кажется, в словах Ядвиги прозвучала неподдельная грусть. И сожаление о чем‑то упущенном, недостижимом, навсегда утерянном. Бурцев изумился: сейчас – задумчивая и печальная – она была похожа на непорочную девственницу. Но продолжалось это совсем недолго.
Они снова пили. Пили до тех пор, пока в объемистой фляге не осталось ни капли. Собственно, пил, в основном, Бурцев. Ядвига – та больше нежно улыбалась ему. Что‑то говорила. Что‑то спрашивала… И снова улыбалась.
Конечно, рейнское – не сорокаградусная водяра. Но тоже весьма коварная штука. И потом тут все дело в количестве, а принял на грудь он после потери Аделаиды уже немало.
И добился, чего хотел. Напился. Наклюкался. Нажрался… И ничуть не жалел об этом.
Как загорелся костер в очаге, Бурцев не помнил. Как Ядвига скинула платье – тоже. Помнил только обворожительную улыбку бывшей служанки. Офигительная улыбка! Так улыбаются или профессиональные путаны, или путаны прирожденные. Ядвига Кульмская была прирожденной.
То, что она вытворяла на нехитром ложе в заброшенной мельнице, – об этом, наверное, и не всякая проститутка из его современниц додумается. Кто бы вообще мог подумать, что подобное возможно в средневековой‑то Европе! Бурцев не мог. Зато он в полной мере прочувствовал, как удалось этой легницкой девице сделать карьеру постельной шпионки. В постели искуснице Ядвиге просто невозможно отказать. Выдать страшную тайну? Пожалуйста! Предать? Дважды пожалуйста…
Предать…
А и ладно! А и пусть! Он ведь сам этого жаждал! Последний укор совести. До боли знакомые глаза краковской княжны. Глаза, полные невыразимой тоски.
Мимолетный образ возник и пропал. А в голове окончательно смешалось все, что там еще оставалось.
Аделаида… Ядвига… Ядвига… Аделаида…
– Аделадвига, – бормотал он. – Ядвилаида. Губ коснулся нежный пальчик.
– Не волнуйся, глупыш. Сейчас все будет хо‑ро‑шо!
Ласковый, томный, чуть насмешливый голос…
Пальчик скользнул вниз, ниже, ниже… К губам Бурцева вновь прильнули губы. Горячие, ищущие, страстные. И это не были губы его любимой жены.
Но, действительно, все стало хорошо. Настолько, что ничего не стало. Лишь провал в беспамятство и чувственное безумие. Буйство страсти.
И звериная похоть.
Глава 51
Разбудил его стук копыт. Где‑то совсем рядом – за каменной стенкой кто‑то осадил коней. Ну конечно! Незваные гости никогда не приходят вовремя. А он, как назло, лежит под ворохом шкур‑одеял в чем мать родила!
Хмель и гормоны еще гудели в голове. Но чувство близкой опасности трезвит быстро. Бурцев вспомнил, мысленно выругался… Кого там еще принесло в тайный домик свиданий Ядвиги Кульмской? Ведь девчонка обещала, что проклятая мельница – табу для всех добрых христиан, пекущихся о спасении души. Ну, почти для всех… Неужели сам бесстрашный Герман фон Балке, презирающий суеверия, изволил пожаловать к ним среди ночи?
Костер в очаге погас. Лишь перегоревшие угольки слабо освещали безоконное жилище. Было холодно. Во рту – гадко. На душе – мерзко. Недавняя безумная страсть угасла вместе с огнем. Бурцев торопливо глянул по сторонам.
Справа – брошенная на пол в беспорядке одежда. Мужская, женская… Из‑под платья кульмской красавицы и его скомканной льняной рубашки топорщится дареный меч в ножнах. Рядом – у самого ложа – перевернутый в порыве страстного раздевания табурет.
Слева, возле стенки, тихонько посапывает Ядвига. Бесстыжая, голая, счастливая. Укуталась в одеяла из шкур по самый нос. Голова с растрепанными рыжими волосами покоится на плече Бурцева. Ладонь – на его груди.
Бурцев осторожно высвободил руку. Ядвига проснулась. Дернулась встревоженно, испуганно захлопала ресницами, но, проморгавшись, приветливо улыбнулась. Хотела что‑то сказать…
– Тихо! – шепнул он одними губами.
Показал взглядом на дверь. Девушка снова напряглась. Бурцев вытянул из тряпок меч. Мало ли что… Незваные гости – они такие.
