и вмешивается не в своё дело.
— Хмм. И как ты считаешь — он действительно сумел бы уладить дело миром с Исааком Комнином?
— Сомневаюсь, мой сеньор. Комнин уже продемонстрировал своё недружелюбие, допустив мародёрство и позволив ограбить потерпевшие крушение суда. Он начал разыгрывать из себя гостеприимного хозяина, когда понял, что на уцелевших кораблях находится более ценный груз, чем на затонувших. Он наверняка попытался бы захватить дромоны, если бы располагал флотом, способным атаковать такие огромные суда. Но у него нет ни флота, ни, судя по всему, настоящей, организованной армии. Поэтому ему ничего другого не оставалось, кроме как попытаться заполучить корабли с помощью обмана. Ваша сестра поступила правильно. Никто не знает, что бы произошло, прими она другое решение. Существовала реальная опасность того, что в руках этого островитянина оказалась бы тогда и военная казна, и две заложницы королевской крови.
— Что-то подсказывает мне, что именно так всё бы и произошло.
Голос Ричарда походил на приглушённое рычание.
— Расскажи мне об этом Комнине. Всё, что мне о нём известно, основано на слухах и давних донесениях, а ты наверняка раздобыл более свежие и точные сведения.
— Да, мой сеньор. Во всяком случае, постарался раздобыть.
Сен-Клер откинулся в кресле и сложил пальцы домиком под подбородком, приводя в порядок мысли и лишь смутно сознавая, как замёрзли ноги в тяжёлых, мокрых сапогах.
— Комнин — странный человек. Я выяснил это сразу. Он — тиран и, как поговаривают, безумен. Большинство подданных не просто не любят его, а ненавидят лютой ненавистью. И есть за что. С народом Комнин обращается просто невообразимо. Родом он, как известно, византиец, его дядя (во всяком случае, так уверяет сам Исаак) был императором Константинополя. Во всяком случае, сюда Комнин действительно прибыл из Константинополя шесть лет тому назад. Никто, похоже, не знает, как ему это удалось, но он сумел прибрать остров к рукам, отбив его у Византийской империи. Именно этот «подвиг», наряду с его предполагаемыми семейными связями, и побудил его назваться императором. Как я уже говорил, народ ненавидит Комнина, но тот правит железной рукой и крепко держится за власть. Молва рисует Комнина человеком алчным и коварным, о его жестокости рассказывают невероятные истории. Я слышал их от де Брюса сегодня утром, а ему многое порассказали жители Лимасола. За шесть лет правления Комнина множество самых видных и состоятельных горожан бежали за море; здесь остались лишь те, кто привязан к своему имуществу и не решается всё бросить, хотя и живёт в постоянном страже перед непомерными поборами и неприкрытым грабежом Исаака.
— Похоже, он чудовище, — проворчал Ричард, не желая замечать, что всё это ярко напоминает его собственные методы сбора средств на войну в Святой земле.
Однако Сен-Клер не обратил внимания на иронию ситуации.
— Это ещё не всё, — добавил он. — Со своими командирами, во всяком случае с младшими, Исаак обращается не лучше. Изводит их наказаниями и штрафами, поэтому войско любит его не больше, чем народ.
— В таком случае почему его не убьют? Не понимаю. Неужели этот глупец не знает, как следует править? Какое безумие побуждает правителя — любого правителя — жестоко обращаться с людьми, без которых он вообще не правитель? Этот субъект, вообразивший себя императором захолустного острова, наверняка безумен. Взять хотя бы, как глупо он поступил с нашими дромонами. Неужели он хоть на миг вообразил, что никто не станет искать потерянные сокровища? Или решил, что те, кто явится за ними, будут слабыми и безмозглыми? Да он просто идиот.
— Может, идиот, а может, и нет, — ответил Сен-Клер. — Многие говорят — и люди в это верят, — что в молодости, будучи храбрым и крепким воином, Комнин служил в византийском войске. Во время войны с Арменией он был взят в плен и продан в рабство. Согласно этой истории, которая на слуху у многих, хотя сам Исаак редко её вспоминает, он много лет провёл в заморских землях, закованный в тяжёлые оковы, как дикий зверь, потому что тогда был сильным и склонным к бунту. Вроде с тех пор он проникся лютой ненавистью к выходцам с Запада — таким, как мы. Он называет нас латинцами и считает виновными в своих страданиях.
Помолчав, Сен-Клер добавил:
— Возможно, это объясняет то, почему Комнин так разозлился, когда два незнакомых латинских корабля в поисках прибежища бросили якорь у его берегов.
— Да, как послушаешь тебя, так начитаешь верить, что истории о Комнине правдивы... Но мне по-прежнему хочется растоптать негодяя, как ядовитого паука. Что ещё ты разузнал? Насчёт кораблей и всего остального.
Андре пожал плечами.
— Судя по тому, что мне удалось выяснить, всё произошло случайно. Налетел шторм, и ветер загнал три дромона сюда, к Кипру. Де Брюс полагает, что это случилось из-за огромных размеров кораблей. Их широкие борта и корма сыграли роль парусов: ветер подгонял дромоны сильнее, чем остальные корабли флота, поэтому и отнёс их дальше. К острову их прибило на рассвете третьего ненастного дня, когда шторм пошёл на спад, но море всё ещё было бурным. Тот дромон, что оказался к побережью ближе других, швырнуло прямо на камни, которые жители острова называют скалами Афродиты; судно застряло среди камней на мелководье, после чего волны и ветер разнесли его в щепы. Два уцелевших судна ничем не могли ему помочь, и лишь немногим находившимся на борту разбившегося корабля удалось добраться до берега и спастись. Как только о крушении узнали местные рыбаки и жители острова, они поспешили на побережье в надежде чем-нибудь поживиться. А когда рыбаки нашли среди обломков золото, эта весть мигом дошла до Комнина. Говорят, сперва он узнал только, что на отмели среди скал выбросило золотые монеты, но этого оказалось достаточно, чтобы распалить его алчность. У рыбаков отобрали всё ценное, включая и вашу Большую печать, которую Комнин сдуру нацепил на шею. А потом ныряльщик обнаружил сундуки и бочки с золотом. — Андре подумал и продолжал: — По-видимому, спустя несколько часов после этого до Комнина дошла весть, что с запада к Лимасолу пригнало
