Тем временем на горизонте уже замаячили паруса флотилии, прибытия которой ожидали до наступления ночи. Не успели суда бросить якоря, как Комнин прислал Ричарду ответ.
Когда представитель императора прибыл с депешей к галере Ричарда, сам Исаак появился перед городом в сопровождении разномастной толпы вояк, которые выставили перед воротами переносные заграждения. Сен-Клер, наблюдавший за происходящим с борта судна и не знавший о переписке Ричарда с Комнином, расценил манёвр последнего как вызов — и не ошибся.
Ответ Исаака на миролюбивое письмо короля был настолько резким и возмутительно высокомерным, что прочитавшим послание королевским советникам оставалось лишь качать головами и бормотать, что этот человек явно безумен. Исаак заявил, что не отпустит своих пленников и не вернёт ни единой золотой монеты. Он написал, что презренные чужаки-латинцы нанесли ему оскорбление, посмев вторгнуться в его владения, и справедливо наказаны заточением и конфискацией имущества, а их сородичи должны смириться со случившимся, признать свою вину и убраться подальше, ибо он больше не желает о них слышать. И пусть латинцы денно и нощно благодарят Комнина за то, что он вообще соизволил ответить на их депешу, ибо императору неуместно переписываться с какими-то там королями.
Несколько человек впоследствии рассказали Андре, что, пока канцлер зачитывал этот ответ, Ричард стоял молча, широко раскрыв глаза от изумления, а потом рассмеялся диким лающим смехом и приказал немедленно высадиться на берег, где в окружении своих людей красовался Комнин.
Высадка трёх сотен воинов под прикрытием двухсот лучников и арбалетчиков состоялась менее чем через час. Ополченцы Исаака попытались было преградить «латинцам» дорогу, но со стоящих близ берега судов на них обрушился смертоносный ливень стрел и арбалетных бортов. Люди Комнина мигом пали духом, во главе со своим императором припустили к городским воротам и укрылись за ними. Поле боя осталось за Ричардом.
Весь день и всю ночь Ричард наблюдал, как на сушу сводят боевых коней. Некоторые из них провели в море целый месяц и застоялись в тесных корабельных стойлах. Вряд ли хоть один конь смог бы сразу пуститься вскачь, не говоря уж о том, чтобы участвовать в сражении. Но ближе к утру Ричард бросил клич, призывая сорок добровольцев отправиться с ним в прибрежное местечко Кол осей, лежавшее в пяти милях от места высадки, — прошёл слух, что там укрылся Исаак со своими ближайшими приспешниками.
Андре, которому не спалось всю ночь, услышал, как глашатай с пирса выкрикивает королевский клич, как ему вторит вахтенный на носу корабля. Молодой человек тут же направился к Турнедосу и заявил, что как вассал Ричарда желает принять участие в вылазке. Но Турнедос возразил: будучи командиром моряков, он не вправе принять такое решение. Раз Андре послушник, ему надлежит просить дозволения у старшего из находящихся на борту служителей Храма.
Андре до сих пор не выпало случая познакомиться с этим известным рыцарем по имени дон Антонио дель’Акила, но молодой человек много раз видел его на корабле. Сейчас Сен-Клер нашёл его на кормовой надстройке: дель’Акила стоял, облокотившись на поручень, неподалёку от сержанта-рулевого и тихо беседовал с каким-то смуглым рыцарем.
Очевидно, оба собеседника были очень заняты, но рыцарь, слегка нахмурившись оттого, что его отвлекли от беседы, и даже не повернувшись в сторону Сен-Клера, выслушал его просьбу... И тут же отказал в ней не терпящим возражений тоном.
И всё же Андре попытался возразить. Он сослался на то, что ещё не принёс присяги ордену — значит, вообще не должен испрашивать разрешения и делает это только из учтивости.
Дель’Акила, или просто Акила, как дружески называли его храмовники, уже вернулся было к прерванной беседе и протянул руку, желая взять товарища за плечо, но замер, услышав слова Андре. Он выпрямился и поднял палец, извиняясь перед собеседником и давая понять, что ненадолго отвлечётся. Затем Акила повернулся к Сен-Клеру. Висящая на переборке лампа отбрасывала на лицо тамплиера колеблющийся свет, и Андре ожидал увидеть на этом лице гнев, но Акила смерил юношу долгим, абсолютно невозмутимым взглядом.
Антонио дель’Акила был воином в самом расцвете сил, лет тридцати с небольшим. Его густая рыжеватая, коротко постриженная бородка в предрассветном мареве казалась чёрной. Поверх кольчуги он носил белую орденскую мантию, украшенную не только удлинённым алым крестом — отличительным знаком храмовников в Святой земле, — но и другим крестом, над самым сердцем. Такой равносторонний чёрный крест служил эмблемой ордена в самом начале, до того как крест на мантиях тамплиеров стал броского алого цвета в знак безвинно пролитой крови Иисуса Христа. Лишь немногим тамплиерам дозволялось носить оба креста одновременно — такого права удостаивались рыцари, отличившиеся в сражениях и тем самым прославившие орден.
Акила некоторое время стоял, глядя на Сен-Клера в упор, прищурив глаза и слегка покусывая верхнюю губу, потом с глубоким вздохом повернулся к своему собеседнику.
— Простите, сеньор Лоренцо, но я должен заняться этим... делом. Если вы подождёте меня в моей каюте, я постараюсь явиться туда как можно быстрее.
Сеньор Лоренцо глубоко поклонился и ушёл, а Акила поманил пальцем Сен-Клера.
— Идёмте со мной.
Андре послушно зашагал рядом с тамплиером.
— Почему вы хотите отправиться с Ричардом? — без обиняков спросил Акила.
— Герцог — мой сеньор...
— Я это знаю, мастер Сен-Клер, но почему вы хотите с ним отправиться?
Андре заморгал, слегка удивлённый тем, что Акила знает его имя, но нашёлся с ответом:
— Таков мой вассальный долг.
— Нет, ваш вассальный долг — повиноваться приказам короля. Но он не отдавал на сей счёт никаких приказов. Он всего лишь выкликнул добровольцев. Теперь позвольте мне повторить вопрос: почему вы хотите с ним отправиться?
— Чтобы... — начал было Андре, но не договорил.
Он вдруг понял, что подыскивает оправдание своим, в общем-то, эгоистическим желаниям, и, не сдержав улыбки, мысленно признал своё поражение.
— Чтобы снова очутиться в седле.
— Очутиться в седле после долгого времени, проведённого в море, хотите вы сказать?
Акила не смотрел на юношу и
