— Я думал, что она только и мечтает их повидать, бедная малютка. И Клинт дал мне списочек, когда уезжал в Новый Орлеан. На случай, если они ей понадобятся.
— Вот и понадобились, — сказала мисс Адель.
— До сих пор не верится! — сказал во всеуслышание майор Баллок, идя рука об руку с мисс Теннисон к старому «крайслеру». — Не могу поверить, что все мы ушли и оставили его там, в земле.
— Руперт, — сказала мисс Теннисон, — послушай-ка меня. Надо поверить. Постарайся поверить. Слышишь, что тебе говорят? Бедный Клинтон сейчас уже на небесах.
Мисс Адель заглянула на кухню, и Миссури зазвенела там стаканами. Мисс Адель на минуту подняла свои ничем не занятые руки и уронила их снова.
Лоурел коснулась ее руки и проводила ее взглядом, когда она уходила.
Часть третья
1
Лоурел, стоя на коленях, возилась с ирисами, которые все еще тянулись неровной цепочкой вдоль заднего фасада дома к кухонной двери. В ее чемодане нашлись темно-синие брюки и голубая кофточка — она захватила их машинально, вместе с блокнотом для рисования. Она чувствовала, как весеннее солнышко ласково припекает ее склоненную шею, и слушала, что говорят ее гостьи. Они сидели в сторонке позади нее, на солнце.
— Ну, из дому мы ее отправили, — сказала мисс Теннисон Баллок. — Фэй-то уехала!
— Погодите радоваться, — сказала старая миссис Пийз.
Пожилые дамы все четверо чувствовали себя в этом дворике как дома. Кардиналы, слетая с нависших веток кизила, поклевывали что-то возле их скрещенных ног. На самой вершине фигового дерева сидел пересмешник, безмолвный, как часовой на посту.
— Сколько я времени даром потеряла, огорчаясь за Клинта. Но он уже на небесах. А раз уж она теперь в Техасе, я могу сидеть себе спокойно на солнышке и радоваться за нас с вами, — сказала мисс Теннисон. Она сидела в старом шезлонге, утопая в нем, как в гамаке. — Правда, майор со дня на день ждет ее обратно.
— Но она же не останется, как вы думаете? Остаться в Маунт-Салюсе без мужа? — спросила миссис Болт, жена пастора. И тут же себя утешила: — Нет, ее ненадолго хватит. Уедет непременно.
— Ну, я бы на вашем месте на это не рассчитывала, — сказала старая миссис Пийз. — Вы же видели, из какой она семейки.
— Подумайте-ка сами, захочет ли она жить под другой крышей или тут остаться, вот и поймете, — сказала мисс Теннисон.
— А при нем чем она тут занималась? — спросила миссис Болт.
— Да ничем, сидела да ела, — сказала мисс Теннисон, — а сама все время притворялась, что ест как воробышек.
— Ей только и оставалось, что питаться. Раз не к чему руки приложить, — сказала миссис Пийз, приподнимая шаль невероятных размеров, которую она вязала в матовом отсвете цветущего дерева.
— Ну что вы, разве не знаете, сколько забот и хлопот в таком огромном доме. — Мисс Адель подняла голову. Почти незаметная насмешка, обычно звучавшая в ее голосе, снова зазвенела в этих словах.
— Ну, не то чтобы в доме был хаос. Впрочем, да! — сказала мисс Теннисон. — В каком состоянии они его бросили, когда уезжали, я и говорить не стану, в каком виде мы с Адель все тут нашли.
— Наверно, и кровать была не застлана? — попыталась угадать жена пастора.
— Что ж, может, он был с ней счастлив. Больше вы от меня ничего не слыхали и не услышите, — сказала мисс Теннисон.
Дикие флоксы, голубые, как озеро, окружали мисс Адель Кортленд, и она сказала:
— О да, он в ней души не чаял.
— Не чаял. Вот именно. Вы точно сказали, — подтвердила мисс Теннисон.
Лоурел продолжала выпалывать сорняки. Протягивая руку к каждому стебельку, она словно слышала голос матери, называвший сорняк по имени: «Крапива», «Это просто бурьян», «Ну-ка вон отсюда, гадкий вьюнок!».
— Если уж и не чаял души, то никак не за игру в бридж. Ей больше по силам в подкидного дурачка играть, — сурово сказала старая миссис Пийз.
— Да он ее просто обожал, все мужчины такие. Мне бы только хотелось, Лоурел, задать твоему дорогому папочке один-единственный вопрос, если бы он сюда вернулся хоть на минутку, — сказала мисс Теннисон. Она с трудом наклонилась вперед и прошипела: — Куда девался его здравый смысл?
— Не так уж он был стар, — подхватила миссис Пийз. — Я ведь старше его. Правда, ненамного.
— Мужчина может сочувствовать такому ребенку, как Фэй, и все же не заходить так далеко, — сказала мисс Теннисон. Она окликнула Лоурел: — Лоурел, ты знаешь, когда он привез ее в ваш дом, она понятия не имела, как отделить желток от белка.
— И он тоже, — сказала мисс Адель.
— «Сковородки» — она так всю кухонную посуду называла, все вещи, которые остались на кухне после твоей матери, Лоурел. Сама знаешь, такие слухи разносятся по городу в мгновение ока. До чего дошло, даже говорить неприятно, — сказала мисс Теннисон, — но по воскресеньям, когда Миссури нельзя было затащить в дом никакими силами, они прямо из церкви отправлялись обедать в отель, в тамошний ресторан.
Пересмешник на верхушке дерева распушил перышки, и песенка его полилась водопадом.
— Ох, до чего же грустно было на них смотреть, — сказала старая миссис Пийз, согнувшись над своим вязаньем, как краб.
— Мы с майором проходим тут мимо, когда возвращаемся из церкви домой. И вот каждое божье воскресенье мы видели их за грязным оконным стеклом, — сказала мисс Теннисон. — Сидят воркуют, а стол-то без скатерти.
— Как хорошо, что вы мне напомнили про воскресенье, — сказала миссис Болт. — Осталось всего два дня, а мой муж еще не прочел мне свою проповедь. — Она распрощалась и ушла.
— Ишь всполошилась! А между прочим, ее муженек и надгробное слово не мог сказать, чтобы было достойно Клинта, — сказала мисс Теннисон, откидываясь на спинку старого шезлонга. — Тогда я как-то не заметила, только потом до меня дошло.
— Да все в этот день было не на высоте, если уж говорить начистоту, — сказала старая миссис Пийз.
— Ничего, можете говорить. Я знаю, вы в претензии к майору, — сказала мисс Теннисон. — Я и сама никогда не пойму, как он мог настолько забыться, чтобы созвать всех этих Чизомов. Он сказал, что они просто добрые старые англосаксы. А я сказала…
— Баптисты удержу не знают, — сказала миссис Пийз. — Только впустите их, и управы на них не сыщешь, если уж попадут на похороны. Когда эти Чизомы всей семьей закатили концерт, я подумала: хочешь уцелеть в этом бедламе — сиди и молчи, как мышь.
— А по-моему, эти Чизомы вели себя нисколько не хуже нас, — сказала мисс Адель. — Если уж говорить о поведении.
— Адель, как все учительницы, считает, что все себя одинаково плохо ведут, — сказала мисс Теннисон.
— Конечно, они были несколько менее элегантны, — сказала мисс Адель. — Только и всего.
— И, как ни печально, Фэй оказалась нисколько не лучше своей родни. Хотя она и воображает, что им до нее далеко, сказала мисс Теннисон.
— Слышали, как она накричала на сестру? Не пожелала всплакнуть у нее на плече, — сказала старая миссис Пийз.
— Что ж, мы с вами отлично знали, на что Фэй способна, — сказала мисс Теннисон. — Ей все нипочем. Устроила истерику — и не остановить. Мне самой стало плохо, когда я ей закатила пощечину.
— Странно, конечно, — сказала мисс Адель, — но, по-моему, Фэй устроила истерику потому, что решила: так полагается. И вышло у нее на славу — с ее точки зрения, конечно! — добавила она торопливо, прежде чем ей возразили. — Хотела, чтобы ее мужа похоронили как можно лучше — самый дорогой гроб, самый лучший участок на кладбище…
— Самый лучший! У самого шоссе! Грузовики ревели как бешеные, совсем заглушали голос доктора Болта — ни слова не слышно. Даже с наших хороших мест, — перебила ее мисс Теннисон.
— …и самая несчастная вдова, — докончила мисс Адель, — уж она постаралась как можно лучше изобразить убитую горем вдову.
Пересмешник наверху залился нескончаемой трелью, перебивая мисс Адель.
— Мне хотелось ей шею свернуть, — сказала мисс Теннисон.
— А чего же еще ждать от баптистки? Все они такие, их не переделаешь, — заявила миссис Пийз.
— Ну конечно, по-вашему, я тоже баптистка, — сказала мисс Адель, и на щеках у нее появились ямочки.
— Слушайте, Адель, да вам тоже было противно смотреть на Фэй, не меньше, чем нам всем, — сказала мисс Теннисон.
— Так и знала, что вас поставят на место! — торжествующе сказала старая миссис Пийз.
— А я ставлю себе такую же плохую отметку, как и другим, не беспокойтесь, — сказала мисс Адель.
— Ну, я-то за себя нисколько не стыжусь, — сказала мисс Теннисон. — Вот за нее мне до сих пор стыдно: как она ни с того ни с сего махнула нам ручкой и укатила с этими Чизомами. Может, она думала, что мы ее не отпустим. Но мы, кажется, не очень-то упрашивали ее не покидать нас. — И мисс Теннисон поудобнее уселась в своем шезлонге.
