— Я всегда молю Бога, чтобы человек себя не узнал, когда другие про него рассказывают, — пробормотала мисс Адель. — Но, по-моему, они почти никогда и не догадываются.
Полено повернулось, как спящий в постели, и отсвет пламени залил всю комнату. Словно прожектором, он высветил в толпе мистера Питтса, взирающего на свои часы.
— Как все нереально, — еле слышно сказала Лоурел.
— Конец жизни человеческой на земле — весьма реальная вещь, — сказала мисс Адель.
— Нет, то, о чем все разговаривают.
— Они просто пытаются рассказать про жизнь человека и что жизнь эта кончилась. А как же иначе, по-вашему?
Здесь, в собственном своем доме, беззащитный перед людьми, которых он знал и которые знали его с самого детства, ее отец — так казалось Лоурел — в эту минуту подвергался самой большой опасности за всю жизнь.
— Да вы слышите, что они говорят?
— У них просто не очень-то складно выходит. Должно быть, оттого, что они думают о вас.
— Они говорят, что он был весельчак. И крестоносец. И ангел во плоти, — сказала Лоурел.
Мисс Адель улыбнулась, глядя в огонь камина.
— Им ведь тоже нелегко. И знаете, Лоурел, их немного подстегнуло чувство соперничества, здесь, в этой комнате, — сказала она. — В конце концов, когда Чизомы свалились нам на голову, нашим захотелось показать, что они тоже…
— Соперничество? При отце, когда он здесь лежит?
— Да люди ведь только люди, Лоурел.
— Но это его дом. И они — его гости. Они выставляют его в ложном свете, они его фальсифицируют, как сказала бы мама. — Лоурел как будто выступала в защиту отца, словно его вот-вот начнут судить, а не просто прощаться с ним в гробу. — Он не позволил бы говорить неправду. Ни за что. Никогда.
— Нет, позволил бы, — сказала мисс Адель. — Если бы правда могла кого-нибудь зря обидеть.
Я его дочь. Я хочу, чтобы сейчас люди говорили только правду.
Лоурел медленно повернулась спиной ко всем и слегка отстранилась даже от мисс Адель. Она скользнула взглядом поверх гроба и посмотрела в другую комнату, библиотеку отца. Его письменный стол был закрыт барьером зелени… Ей были видны только два книжных шкафа позади стола, похожие на два старых заплатанных бархатных плаща, повешенных на стену. Целая полка Гиббона тянулась через один шкаф, как тяжелый пояс. Она так и не прочла отцу ту книгу, которую ему хотелось. Не то она ему читала, не то!.. Она поняла свою последнюю ошибку, и эта ошибка тенью легла на прошлое рядом с другими.
— Ведь могли бы они ради него сделать хоть эту малость — постараться помнить его, каким он был, — сказала Лоурел.
— Какая же это малость, — сказала мисс Адель. — Я всей душой верю, что это главное. — Вдруг ее голос зазвучал предостерегающе: — Полли!
В эту минуту Фэй ворвалась в гостиную. На ней переливался блеском черный шелк. Глядя в одну точку, она пробежала среди расступившихся людей прямо к гробу.
Мисс Адель неприметным, легким движением притянула Лоурел к себе, освобождая дорогу для Фэй.
— Нет! Остановите, остановите ее! — сказала Лоурел.
Фэй добежала до гроба и обхватила подушку.
— Ой, какой же он красивый стал, как убрали эти жуткие мешки и эту жуткую повязку с глаза! — надрывно прокричала она.
— Не тратит времени даром, погодите, вот-вот даст себе волю, — сказала миссис Чизом. — Даже меня не заметила.
Фэй с воплем оглянулась.
Сис, огромная, грузная, поднялась с места.
— Я тут, Ванда-Фэй, — сказала она. — Иди ко мне, поплачь у меня на груди.
Лоурел закрыла глаза, внезапно поняв, почему Чизомы показались ей такими знакомыми. Она могла их встретить и в ту ночь, в больничной приемной, в любую горькую минуту, в прошлом или в грядущем — огромное путаное семейство, скопище людей, которые не могут понять смысла того, что с ними происходит.
— Отойди! Кто это их сюда позвал? — закричала Фэй.
— Я! — сказал майор Баллок, сияя от восторга. — Разыскал без малейших хлопот! Клинт все их адреса записал за день до приезда в Новый Орлеан, в конторе, и мне оставил.
Но Фэй уже повернулась к нему спиной. Она налегла на край гроба.
— Ой, миленький, вставай, поднимись! — затянула она.
— Прекратите же это! — сказала Лоурел, обращаясь ко всем.
— Ничего, ничего, — сказала мисс Теннисон тем, кто стоял у гроба.
— Убивается, — сказала миссис Чизом. — Точь-в-точь как я. Бедная крошка, бедная Ванда-Фэй.
— Ох, судья, за что же ты меня так наказал? — запричитала Фэй, и тут из-за зеленой стены появился мистер Питтс и положил руку на крышку гроба. — Ох, судья, зачем ты ушел, зачем бросил меня одну? Где же твоя справедливость?
— Будьте храбрым маленьким солдатом, — сказал майор Баллок, приближаясь к Фэй, — я уверен, вы все можете.
— Ей-то нужен был такой муж, Ванде-Фэй. Потому и надо бы ему в живых остаться. Конечно, он был обузой, ни на минутку она от него не отходила, да ведь ты бы хоть сейчас опять за это взялась, правда, деточка? — спросила миссис Чизом, тяжело поднимаясь. Она раскрыла объятия и, переваливаясь, пошла к дочери. — Если бы он к тебе вернулся, вот сейчас, а?
— Боже мой, — прошептала Лоурел.
Фэй крикнула прямо в гроб:
— Судья! Ты надо мной надсмеялся!
— Попрощайтесь-ка с ним, да и дело с концом, душа моя, — сказал майор Баллок, пытаясь обнять плечи Фэй и слегка теряя равновесие. — Самое лучшее — поцелуйте-ка его…
Фэй замахала руками, удары посыпались на майора Баллока, на мистера Питтса и на Сис; она чуть было и на мать не набросилась с кулаками. Огрызнувшись на Лоурел, она вывернулась из рук у подоспевшего на помощь пастора и бросилась поперек гроба, вслепую тыкаясь губами в лицо, лежащее на подушке. Но тут мисс Теннисон Баллок силой оттащила вопящую Фэй от гроба и увела в библиотеку, за стену зелени. Позади осталось лежать опрокинутое кресло судьи Мак-Келва.
Лоурел стояла, не сводя глаз с неподвижного лица покойника, а голос миссис Чизом заглушал переполох в библиотеке:
— Вся в мать пошла, в меня. Но я не так-то легко отступилась от ее отца. Меня голыми руками не возьмешь. Я весь дом разнесла, когда меня оттаскивали от гроба.
— А где же доктор? Прячется? — спросила старая миссис Пийз.
— Ничего с ней не будет, — сказал доктор Вудсон. Кроме Тома Фарриса, который сидел и спокойно ждал, и майора Баллока, последовавшего за Фэй, все мужчины сгрудились в прихожей.
— Дайте мне свои ручки, — донесся из библиотеки голос майора Баллока.
— Кусается! — (Сестра Фэй.)
— И неудивительно. Легко ли расстаться с воплощением добра? — (Майор Баллок.)
Услышав его голос из другой комнаты и не видя его, Лоурел поняла, что он здорово напился.
— А почему же он такой злой? — взвизгнула Фэй. — Почему сделал мне такую гадость?
— Не плачь! Сейчас пристрелю гадкого дядьку. Где тут гадкий дядька? — прозвенел голосок Венделла. — Только не плачь!
— Нельзя его застрелить, — сказала Сис. — Я тебе говорю, понял?
— Тряхните-ка ее хорошенько, — рассудительно сказала миссис Чизом.
— Наверно, она давно ничего хорошего не ела, ни домашней еды, ни свежих овощей не пробовала, — проговорила мисс Теннисон Баллок. — Вот и сказалось. Шлепните-ка ее легонько, и все.
На минуту все стихло, и Лоурел в последний раз посмотрела на своего отца — лишь она могла видеть, каким он стал. Мистеру Питтсу удалось добиться только одной иллюзии: казалось, прожитой жизни судьи все еще угрожает опасность. Но ведь сейчас уже все прошло.
— Он любил мою маму, — произнесла Лоурел в тишине.
Она подняла голову; Тиш подошла к ней, встала рядом, Том Фаррис все так же ждал в глубине комнаты. Мистер Питтс терпеливо стоял за зеленью. Когда он вышел из укрытия и приступил к своим обязанностям, Тиш едва заметно подмигнула Лоурел, словно помогая ей снять с себя наконец тяжесть этой крышки, дать гробу закрыться.
Потом мистер Питтс, словно двигаясь силой собственной неуязвимости, провел гроб сквозь расступившиеся ряды и последовал за ним; в мгновение ока гроб был завален цветами. Последней подошла мисс Адель — очевидно, она все время была здесь, сидела в кресле судьи, прислонив усталую голову к старой коричневой спинке.
Лоурел, мисс Адель и Миссури вместе вышли, следя, как выносят гроб. Игравшие во дворе дети и тявкающая собачонка смотрели, как выплывает гроб и как следом выходят люди. Двое детишек забрались на крышу грузовика и махали Венделлу. Руки у них были полны цветов. Они оборвали все «Серебряные колокольчики».
Пресвитерианскую церковь в Маунт-Салюсе выстроило семейство Мак-Келва, и лестницу они сделали самую крутую во всем городе, чтобы не уступала по высоте лестнице ратуши, стоявшей напротив. Лоурел со своего места на скамье, издавна принадлежавшей их семейству, слышала, как семь человек — члены коллегии или их сыновья и Буба Чизом в своей штормовке — вносят наверх неимоверную тяжесть — судью Мак-Келва в гробу. Ей было слышно, как они спотыкаются.
