0 час. 32 мин. Возобновилось сжатие льда по всей кромке о левого борта и большой силы по корме.
0 час. 45 мин. В кормовой части судна был слышен сильный удар. Лед торосится вблизи руля и винта.
0 час. 50 мин. Сжатие прекратилось. Образовались торосы вышиной до 3,5 метра по корме и против трюма № 3. Убрали палатку для гидрологических работ...»
На некоторое время наступила тишина. Льды давали нам небольшую передышку. Застучал «Червоный двигун». При свете электрических ламп мы тщательно осмотрели весь корабль. Никаких повреждений не обнаружили. Я даже радовался тому, что теперь сжатие само создало вокруг кормы огромный ледяной барьер, которой мог послужить нам защитой от новых атак пака.
Но радость эта была преждевременной: уже через час послышался знакомый стеклянный звон осыпающихся льдинок, и, выскочив на палубу, я увидел, что весь лед вместе с только что нагромоздившимися торосами быстро отходит от судна на запад. Из наших защитников эти торосы превращались в самых заклятых врагов: при новом сжатии они должны были сыграть роль таранов.
Запись в вахтенном журнале гласит:
«У левого борта судна осталась кромка старого льда шириной у кормы около 1-2 метров и до 5-6 метров в средней частя судна. Торос льда остался у судна только против трюма № 3. В пределах видимости по румбам StW через W до NtO крупно- и мелкобитыи лед с обломками полей - 8 баллов. Далее видно водяное небо... ».
Обстановка стала чрезвычайно серьезной. Вся ответственная вахта в течение суток была разделена на две части: между мной и Андреем Георгиевичем, Я должен был не спать с 8 часов вечера до 8 часов утра, Андрей Георгиевич - с 8 часов утра до 8 часов вечера. Официально это было так, Фактически же приходилось спать лишь урывками, на ходу - по 2-3 часа в сутки. Впрочем, и все члены экипажа теперь работали почти без сна. Авралы следовали один за другим.
* * *
В 18 часов 28 декабря «Седов» находился на 81°29',4 северной широты и 4°24' восточной долготы. То сжимаясь, то расходясь в стороны, мощные ледяные поля увлекали наше судно все дальше и дальше на юг. Вахтенные отмечали в журнале:
«28 декабря. 8 часов. Лед продолжает разводить. 10 час. 46 мин. На разводье образовался молодой лед толщиной в 2 - 3 сантиметра.
17 часов. Молодой лед отошел от кромки старого. Разводье расширяется.
17 час. 30 мин. Ширина между старым льдом и образовавшимся с утра достигает 70-100 метров.
19 час. 40 мин. Над разводьем началось сильное испарение.
20 часов. Началось сжатие молодого льда на разводье.
24 часа. Подошло вплотную к кромке льда у судна несколько старых льдин размерами по 30-50 квадратных метров. Во льду по правому борту почти параллельно судну проходит трещина в расстоянии около 6 метров от борта. Трещина, уходя с севера на юг, соединяется с разводьем по левому борту.
29 декабря. До 6 час. 30 мин. с небольшими перерывами происходило сжатие молодого льда в разводье по левому борту. В 6 час. 30 мин. к кромке старого льда подошло несколько больших льдин, и сжатие прекратилось.
16 час. 30 мин. Начало разводить молодой лед на разводье по левому борту.
17 час. 30 мин. Разводье в молодом льду достигает ширины 100 метров.
21 час. 45 мин. По корме слабое сжатие молодого льда на разводье. Лед приподнимается. Против носовой части судна на разводье чистая вода.
22 часа 15 мин. Сжатие молодого льда по корме прекратилось.
23 часа. Сжатие возобновилось...»
Льды играли с кораблем. Все время приходилось быть начеку, все время надо было ждать новых и новых сюрпризов.
В час дня 29 декабря во вспомогательном котле началось парообразование, а еще два часа спустя давление пара уже достигло полутора атмосфер. Теперь было бы совсем нетрудно в случае нужды довести его до нормального уровня и пустить в ход мощные водоотливные средства и вспомогательные механизмы.
* * *
После того как лед треснул у правого борта, «Седов» мог с часу на час оказаться со своим крохотным ледяным островком посредине широкого разводья. От правой до левой кромки осколка льдины, державшейся вокруг корабля, оставалось каких-нибудь 20 - 25 метров. Необычайно твердый, многолетний лед, спрессованный сжатиями, перемешанный со шлаком, консервными банками, кусками леса и прочим мусором, накопившимся за годы дрейфа, цепко держал судно в своих объятиях.
В этом мощном льду у самого борта судна мы в течение нескольких суток прорывали глубокую шахту, чтобы открыть доступ воды к кингстону, питающему главные котлы.
Эту трудную работу выполняли Буторин, Соболевский, Гетман, Бекасов и Мегер. Вначале они вырубили в твердом, как камень, льду котлован. Потом, когда котлован был углублен метра на полтора, устроили над ним некоторое подобие шахтного подъемника: через блок была перекинута веревка, на конце которой привязали сплетенную из прутьев корзину. В корзине люди опускались вниз, в ней же поднимали «нагора» вырубленный лед. Сверху шахта освещалась люстрой, спущенной с борта корабля.
Когда глубина шахты достигла 4 метров, работа стала опасной: в любую минуту снизу могла прорваться вода, которая мгновенно затопила бы шахту и находившихся в ней нести ее в кают-компанию. Поэтому пришлось обойтись без елки.
Праздничное настроение с раннего утра подогревали многочисленные приветствия, которые мы получали на этот раз в утроенном объеме. Больше чем когда-либо прибыло и запросов от редакций газет. Только на мою долю пришлось 25 заказов на статьи, очерки и приветствия. Редакция «Полярной правды» предупредительно сообщила даже заголовок статьи, которую я должен был написать: «Здравствуй, Большая земля!» Но при всем желании мне не удалось выполнить и десятой доли всех этих заказов: как раз в канун Нового года мы были чрезвычайно загружены работой.
За несколько часов до встречи Нового года механикам удалось поднять пар в главных котлах. В 18 часов 40 минут ветер резко перешел к востоку и усилился до 6 баллов. Началась пурга. Мы ждали новых подвижек, которые могли освободить корабль от ледяной чаши, и усиленно готовились к пуску машины в ход.
В полночь свободные от работы члены экипажа собрались в кают-компании. Мы провозгласили традиционный тост за отца и друга советских полярников - товарища Сталина и за счастливое окончание дрейфа. После короткой застольной беседы все разошлись по своим рабочим местам. Механики приходили в кают-компанию по очереди, на ходу вытирая замасленные руки паклей. Посидев у стола минут десять, они торопливо возвращались в машинное отделение.
Уже через 55 минут после начала Нового года послышался звон и треск ломающегося молодого льда, - в разводье по левому борту началось сжатие. Временами это сжатие достигало значительной силы, и судно испытывало толчки. До самого утра продолжались подвижки. Только в 7 часов 50 минут наступила тишина, и мы смогли немного отдохнуть.
Всеобщее увлечение авралами, конечно, имело свою положительную сторону. Оно поддерживало в коллективе дух соревнования, заставляло забывать об опасностях, которым мы подвергались, помогало людям сохранять самообладание. Но в то же время нельзя было допускать физического истощения команды. Три арктические зимовки подточили здоровье людей, и такое перенапряжение крайне вредно отражалось на них.
Трофимов, Ефремов и некоторые другие бродили по судну, как тени, еле волоча ноги и буквально засыпая на ходу. Между тем в любую минуту льды могли настолько решительно атаковать корабль, что нам пришлось бы спешно эвакуироваться на лед, унося с собой аварийные запасы, уложенные на палубе. Значит, нужно было поставить дело так, чтобы люди сохраняли максимум работоспособности. И за ужином, когда все члены экипажа собрались вместе, пришлось объявить:
- Пора, товарищи, кончать со штурмовщиной. С завтрашнего дня на корабле вводится восьмичасовой рабочий день. Только чрезвычайные обстоятельства могут нарушить это правило...
Распоряжение о переходе на восьмичасовой день было встречено с явным неудовольствием, но все же после этого круглосуточных авралов в машинном отделении почти не было. Правда, частенько под разными предлогами после официального рабочего дня люди проникали в машинное отделение и что-то там делали, но эти вылазки уже не имели ничего общего о «всенощными бдениями», как у нас шутя прозвали бесконечные ночные работы механиков.
Если нам и не удалось полностью осуществить восьмичасовой рабочий день, то, во всяком случае, восьмичасовой отдых был обеспечен для большинства членов экипажа.
Последние мили
Ледокол «И. Сталин» закончил бункеровку углем в рекордный срок, и вечером 1 января я получил телеграмму:
«В 13 часов вышел из Баренцбурга. Принял 1175 тони угля. Больше сортированного угля не было, ушел недогруженным. В 20 чесов - широта 78° 14', долгота 10°28' восточная, восточный ветер в баллов. Новогодний привет. Белоусов».
Видимо, и на ледоколе «И. Сталин» встреча Нового года прошла не лучше нашей!..
