— Да, — твердо ответил Набусардар, — Исма-Эль будет повышен и займет пост Наби-Иллабрата. Тебя же я назначаю начальником лучников.
— Это большая честь для меня, светлейший, но мне и в голову не приходила такая возможность, я дал тебе совет, не ожидая награды.
— Я отличил тебя, мой Итара, за твои способности. В них я не сомневаюсь. Вот взяв в свое время Сан-Урри помощником к себе, вверив ему вавилонский отряд, я действительно допустил промах.
— Ты все еще подозреваешь его в измене, светлейший?
— Уверен, что это так. Сан-Урри больше всего радел о своем честолюбии, предпочитая дешевый блеск и сомнительную славу. С людьми считался, когда это было ему выгодно, царя признавал лишь такого, который блюл бы его интересы. Богам поклонялся, только нуждаясь в их помощи. Он и родину продал ради корысти. Похитив план Мидийской стены, он определенно передал его персам. Взять ее иначе они не могли.
— Возможно, время подтвердит твою правоту, — отозвался Итара.
— Но я хотел бы поговорить с тобой еще об одном деле, — он сделал небольшую паузу, — это поручение вавилонской знати. Ходят слухи, будто крестьянка из Деревни Золотых Колосьев пленила тебя и ты забыл о народе, обрекая его на гибель. Вельможи верят тебе все меньше и меньше.
Набусардар вспыхнул, но ценой невероятного усилия сдержался.
— Какие из моих поступков позволили им так судить обо мне? — спросил он. — Разве не я создал халдейскую армию?
— …которую, по их словам, ты столь легкомысленно теперь послал на смерть…
— Это о разгроме двадцати тысяч воинов под Холмами?
— Да.
— Но где же тут моя вина?
— Твоя вина в том, что ты необдуманно доверил войско неопытному царю.
— Но разве я в ответе за то, что в нашем государстве слово неопытного государя значит больше, чем ум двухсот сановников?!
— Ты сам должен был возглавить войско. Отчего ты этого не сделал?
— Я предвидел исход этого сражения и не мог взять на душу такой грех.
— Прости, но я и в самом деле не понимаю тебя, светлейший.
— Когда-нибудь вы все поймете, да поздно будет. А у меня готов сорваться упрек — как жаль, Итара, что я ошибся в тебе. Да ведь и его ты припишешь наущению этой девушки.
— Откажись от нее, Набусардар. За тем я к тебе и пришел. Таково желание вавилонских вельмож, об этом они просили уведомить твою милость. Иначе знать отвернется от тебя.
— Народ не отвернется, — воскликнул Набусардар, — и если вельможи не считают своим долгом защищать родину, ее защитит простой народ! На него я возлагаю свои надежды. Поэтому я вооружил его. А вавилонским вельможам передай, что последний раб из рудников для меня дороже, чем они.
— Но ведь и я — вельможа, Набусардар! — вскричал оскорбленный Итара.
— Так же, как и я, Итара. Неужели ты в самом деле не понимаешь, что сейчас важнее всего?!
— Я давно не видел тебя, ты сильно изменился. Для тебя нет ничего святого — ни богов, ни особы царя.
— Не секрет, что я не питал и не питаю почтения к идолам и недалеким правителям. Увы, Валтасар — последний царь из рода Набонидов, и поневоле приходится оказывать ему почести. Но коль скоро боги послали нам царя, лишенного разума и благородства, будем же хоть мы мудры! Или ты тоже подозреваешь меня в стремлении захватить престол и с недоверием относишься ко всему, что я делаю?
— Вельможи поговаривают, будто ты для того и отослал Валтасара на север, чтобы тем вернее погубить его и захватить престол.
— Что еще? Что еще говорят обо мне вавилонские вельможи? — не выдержав, вскричал Набусардар. — Быть может, им любопытно будет знать, что я думаю о них? В таком случае, Итара, грешно тратить драгоценное время на пустые разговоры. Ступай и скажи им, какого я о них мнения. Тот, кто доверяет мне, пусть остается в армии, остальные могут поступать, как сочтут нужным. И не было случая, чтобы простой народ предал родину. Я пойду с простым народом.
Едва сдерживаясь, Итара встал, чтобы уйти и передать эти слова вельможам. Скрестив на груди руки, он склонил голову.
Прощаясь, Набусардар сказал ему:
— И ты, Итара, решай сам, что тебе больше по душе, но помни — волк и тот не покидает свою стаю, когда на нее нападает враг.
Итара снова скрестил руки на груди и склонил голову.
Словно избитый плетьми, смотрел Набусардар ему вслед, смутно ощущая, как подступает дурнота, похожая на ту, от которой он искал избавления в целебном источнике на холме Колая. Он противился ей из последних сил. Нет, нет, он не поддастся. Поборет ее. Теперь не время, теперь…
Набусардар сделал несколько шагов, чтоб убедиться, что сознание не оставило его, глубоко вздохнул, — нет, еще жив.
Итара бесшумно вышел, лишь сквозняком взметнуло полы его плаща.
Дверь осталась открытой, потоки воздуха шевелили шерстяные занавесы. С улицы донесся голос, требовавший пропустить в дом командования армии.
Безошибочно узнав его, Набусардар приказал страже отворить ворота.
— Нанаи! — только и смог вымолвить он, когда посетительница переступила порог и дверь за нею затворилась.
Она стояла перед ним в шлеме и длинном плаще, надетом поверх женского платья.
— Я явилась к тебе, мой господин, прости мне этот поступок, — проговорила она серьезно. — Правда, нынче такое время, что тебя уже ничто не удивит. Я переоделась воином и на коне прискакала из Борсиппы…
Набусардар окаменел. Слезы любви блеснули в его глазах.
Нанаи негромко продолжала:
— …не потому, что опасалась за тебя, — о, могла ли я опасаться за моего Набусардара?! Прошу, выслушай меня, господин.
Она выждала, но, не получив ответа, взяла Набусардара за руку и, усадив на скамью, обняла за плечи.
— Ты недоволен моим приездом, господин, но и не гонишь меня?
Он судорожно стиснул кулаки, пытаясь унять глухую тревогу и боль.
— Ты так молчалив, — нежно проговорила она, — но я понимаю. Не один раз касалась я ладонью твоего лица, твоей груди, я знаю, как тебе трудно. Тяжелое время переживаешь ты, потому я и пришла к тебе, потому и прошу, выслушай!
— Нанаи, моя единственная, несравненная, — проговорил Набусардар, заставив себя улыбнуться, — говори, говори, быть может, твой животворный голос исцелит меня.
Прижавшись щекой к его плечу, она сказала:
— Целыми днями не выхожу я из комнаты, где ты позволил устроить мою мастерскую. Четыре стены да чистое небо над головою. На полу — бочки с глиной, мокрая холстина, инструмент, которым Гедека учит меня работать. На стенах — самые лучшие мои друзья, барельефы из жизни славного Навуходоносора, при котором жили и умерли мои предки. Посреди комнаты на подставке — изваяние матери с младенцем на коленях. Скоро я закончу его. Стоит тебе увидеть ее — и ты забудешь обо всем на свете. Мать обращена лицом на восток, и когда поутру восходит солнце, она улыбается его первым лучам. Улыбается, как улыбалась бы я сама, кормя своего сыночка.
Не удержавшись, Набусардар порывисто обнял Нанаи. Наперекор чванливой вавилонской знати, наперекор всему миру он будет слушать ее и не выпустит ее рук из своих.
— Так, мой Непобедимый, день за днем проводила я безмятежно, наедине со своей скульптурой, со своей мечтой. А сегодня, когда я вошла в мастерскую, мне показалось, что там кто-то прячется, хотя, ты знаешь, никому, кроме меня, входить туда не дозволено. Мне почудилось, будто за мной наблюдают. Но в комнате никого не было. Я протянула руку к ларцу из черного дерева, который ты заказал для моих инструментов, и, к удивлению, вместо железного резца нашла там кинжал, нашу семейную реликвию, у нас ее передают из рода в род… Тот самый кинжал, с которым я пасла овец. Не знаю, как он туда попал, но я схватила эту драгоценность и стала рассматривать. На рукоятке ее выбита надпись: «Жизнью пожертвуй, Гамадан, во имя чести и народа». Прочитала я это и забыла об улыбке «Матери с младенцем». Кровь вскипела во мне, словно бурный поток. Я бросилась во дворец и застала там Теку. Она как увидела кинжал, так глаз с него не спускала.
— Ты что-нибудь знаешь об этом кинжале? — спрашиваю ее с подозрением.
— Tсc… — Она остановила меня, приложив палец к губам. — Его посылает тебе добрая Таба, которую ты считала умершей. Ты единственная продолжательница рода, и он принадлежит тебе по праву наследства.
— А что с отцом? — спрашиваю я, зная, что Эсагила, испугавшись твоей угрозы, отпустила его… Правда, однажды ночью, в праздник богини Иштар, они подожгли наш дом. Отец вернулся на пепелище. Он не жаловался, не сетовал — просто решил таскать ил и глину из канала, чтобы построить новый дом. Ничто не сломило его, он был тверд, как и подобает Гамадану! Такими Гамаданы были всегда, такими мы и останемся! Но сейчас не об этом речь. Не за этим я к тебе приехала. Да, чуть не забыла — я послала отцу немного денег, не сердись…
— Ты правильно сделала, моя бесценная, — кивнул Набусардар, сжимая в своих ладонях ее руки. — Сознаюсь, мне было известно, что дом ваш сожгли, но я не хотел печалить тебя злой вестью. Я давно предлагал твоему отцу поселиться в моем дворце, но он отказался. Просил отпустить его на землю предков. Не взял и денег; надеюсь, он примет их от тебя.
