воды, и он, несомненно, делал бы это с большой охотой. И еще, пожалуй, выпускал бы по субботам стенгазету в домоуправлении… Возможно, все это и не так, но несомненно одно: Леонов может ей помочь. Больше того — должен.
— Вы меня не забыли? — спросила Софья Анатольевна, неловко улыбаясь.
— Нет, не забыл…
В тоне ответа Николая она почувствовала ту почтительную сдержанность, которая исключает интимность.
— Мы так редко с вами встречаемся, что и забыть немудрено, — проговорила она. Неловкость ее прошла, и в голосе прозвучала холодная усмешка: — А теперь, видимо, будем встречаться еще реже… Да, представьте, ужасная история…
Леонов не знал, что сказать. С женой Громова было неудобно говорить обо всем этом… Вспомнилось, как после возвращения из Уралограда Сергей Сергеевич прошел по цеху. И всем стало понятно, что здесь ходил уже не тот Громов, который мог когда-то крикнуть: «А что вы, подлецы, делали без меня?»
— Я так рада, что мы встретились! Разрешите взять вас под руку, — проговорила Софья Анатольевна и повела Николая вдоль набережной. — Я давно хотела поговорить с вами. О деле, конечно, — пояснила она, предупреждая возможное недоумение. — Вы знаете, что я осталась одна. Я не поехала с Сергеем Сергеевичем. Надеюсь, мне не надо объясняться по этому поводу. У меня были на то свои причины… Жить сейчас прямо так, без всякого дела, нельзя, просто невозможно. Я решила работать. В свое время я окончила институт, имею диплом инженера…
— О должности инженера трудно сейчас говорить. Единственно, что я могу сделать для вас… предложить какую-нибудь конторскую работу.
— Да, конечно, вы получили теперь возможность сделать кое-что для меня. Очень вам благодарна… да, очень. Вы извините меня, я инженер, — обиженно подчеркнула она, высвободила руку и отстранилась от Николая…
— По диплому, — не удержался Леонов. — Но диплом…
— Вы хотите сказать: бумажка? Согласна. Но бумажка для тех, у кого его нет, — ответила она раздраженно. — А вы, я вижу, неблагодарный…
Николай остановился.
— Лучше нам проститься…
Софья Анатольевна хотела ответить дерзостью, но сдержалась и, некстати смеясь, проговорила:
— Неужели мы встретились, чтобы поссориться? Вы должны меня понять… Я в таком положении… Сергей Сергеевич сейчас на фронте… Чем он может мне помочь?
— Я не знал, — пробормотал Николай, словно извинялся.
— Ко мне приехал отец, художник. Вы его знаете…
— Так это ваш отец? — удивился, краснея, Николай.
— Он пишет портреты… но я не могу жить на его средства, поймите…
— Да, конечно, — согласился Николай. Они остановились у дома, где жили Громовы.
— Не зайдете ли ко мне? — спросила Софья Анатольевна, подчеркивая свою нерешительность. — Впрочем, теперь, когда Сергея Сергеевича нет, вам, возможно, не особенно приятен этот дом. — И она улыбнулась, как бы извиняя: — Таковы люди…
— А дома Анатолий Владимирович?
— А вам как бы хотелось?
— Интересно посмотреть, что у него получается, — неопределенно ответил Николай.
Они вошли.
— А знаете, папы, кажется, нет… Но наброски можно посмотреть и без него. Если хотите…
— Не стоит без хозяина, — отговорился Николай, чувствуя всю неловкость своего положения и догадываясь, что она обманула.
— Лучше я вас чаем угощу.
— Спасибо, я не люблю чай.
— Ничего иного у меня, к сожалению, нет. Разве что у папы…
Николай покраснел, застегнул свой коричневый полушубок с белой оторочкой, схватил шапку.
— Глупость какая-то получается…
— Что с вами, Николай Павлович? — удивилась она. — Я вас чем-нибудь испугала?
Николаю стало стыдно.
Софья Анатольевна попросила подождать, пока она переоденется.
Он снял полушубок, уселся в плюшевое кресло и начал рассматривать картины, ковры, цветы. В угловом простенке между окон раскинулся высокий фикус, пестревший желтыми листьями. Рядом с ним стояло пианино с позолоченными шандалами.
Вошла Софья Анатольевна — в простом строгом платье с глухим высоким воротником. Она знала, что это платье молодит ее.
— Папины наброски не стали смотреть? — спросила она. — А как вам эти картины нравятся?
— Рамы ничего…
Софья Анатольевна засмеялась.
— Папа говорит то же самое. Но он — из зависти…
— А я — из-за отсутствия вкуса?
— Вы обидчивы, — сказала она, садясь в кресло напротив и чуть склонясь набок, и вдруг спросила: — А женщины вам нравятся?
«Что она, за дурака меня принимает? Неужели я кажусь таким простачком?» — сердито подумал он и, краснея, сказал:
— Те, которые улыбаются всем, не нравятся.
— Это намек?
— Вам лучше было бы уехать с Сергеем Сергеевичем, — неожиданно сказал Николай, не отвечая на ее вопрос.
Она вскинула левую бровь, слегка пожала плечами, словно спрашивала, что это за глупость хотел он сказать. Николай почувствовал это и смутился. Он повторил свои слова, стараясь преодолеть смущение. Софье Анатольевне ничего не оставалось, как только ответить.
— В жизни всякое случается. И потом… Я человек самостоятельный. Хочу сама работать… Вы на меня смотрите так жалостливо, так снисходительно, будто я ангелок с елки… Вы знаете, я нынче осенью дрова заготовлять ездила, вместе с женами рабочих. Мужчины валили деревья, а мы обрубали ветки и сучья… Топор тяжелющий, а совсем ничего незаметно. Посмотрите на руки, ну, посмотрите же! Просто удивительно, как вы меня боитесь!
— Кто вам сказал? — спросил Николай и грубо, до боли стиснул тонкую руку Софьи Анатольевны. — С чего вы взяли, что я вас боюсь?
— Спасибо за доверие! — усмехнулась она, боясь пошевелить онемевшей рукой.
— До свиданья, — вставая, сказал Николай и сильно тряхнул ее побелевшую руку.
Софья Анатольевна едва не вскрикнула от боли, но сдержалась и тоже встала.
— А вы мне нравитесь, — проговорила она. — Вас можно полюбить.
Николай отпустил ее руку, пошел к двери.
— И вы уходите после того, как женщина сделала вам признание?
— Ладно, будет смеяться! — грубовато ответил он.
— А если это правда?
— Погодите, с чего началось? — искренне удивился Николай. — Мы говорили о работе…
— Вы и в самом деле боязливый! — засмеялась Софья Анатольевна.
— Вот что, — проговорил Николай сердито и подумал: «Я тебе сейчас отвечу, не будешь насмехаться!» — Уж если на то пошло, то правильно кто-то сказал, что нехорошо любить женщину, на которой стыдно жениться!
— Вот как! — с иронией, чтобы скрыть обиду, сказала Софья Анатольевна. — Вы поступаете согласно этому совету? Похвально! А вот, например, один товарищ поступил наоборот.
— Какой товарищ? — насторожился Николай.
— Один друг детства…
Приятно видеть растерянность человека, только что оскорбившего тебя. На лице Софьи Анатольевны отразилось победное ликование.
— Меня этим не убьешь, — ответил он, натягивая полушубок. — Да и вообще говоря, не всякая красивая баба имеет право соваться в чужие дела. — Он распахнул дверь и, не давая времени возразить, бросил: — Если насчет работы серьезно, — приходите, поговорим…
Софья Анатольевна остро почувствовала обиду. Ее даже защитить некому, это ужасно… Неожиданная слеза оставила едва заметный след на
