все вижу, все понимаю, но не скажешь же ей: что там, дома?
– А Генка?
– А Генка вообще не понимает ничего. Стоит, смеется, песню слушает. Короче, приехала электричка, мы сели, а тетка отвела меня в тамбур, и говорит: «Маму слушай, только пива не пей, и все будет хорошо».
– А потом?
– Приехали назад на вокзал, попрощались. И в Лигово уже на зеленой «собаке» прибыли.
Я потом домой звонил, перепуганный. Но самое смешное, что на карте Ленинградской области никакого «Гуляй-Лета» нет. Я искал ее, хоть что-то похожее, куда мы могли приехать. И Генка искал. Прикинь, да? Я с тех пор, кстати, пива не пил. До того случая, в «Ромашке». Сейчас вот думаю, если бы тогда пива не пили, может, быть все по-другому пошло…
– Пива не пьешь, а заливаешь, – хохотнул Том.
– Да пошел ты. – Монгол отвернулся.
– Ладно, извини.
– Ты, Том, аккуратнее на поворотах. Мать – не тема для шуток.
– И дома ничего не произошло?
– Я ж говорю, что нет. Мать жива. – Монгол снова повернулся к Тому. – Я тебе зуб даю, что все так было. Что-то непонятное происходит иногда. Случается.
– А отец?
Монгол не ответил.
Холостяцкий салат
День на остановке начался рано, с гомона первых пассажиров. Солнце уже позолотило море длинной широкой дорогой. С каждой минутой она наливалась платиной, пока не рассыпалась отдельными блестками по сине-зеленой, бездонной, как небо, глади.
Спрыгнув с крыши, они не спеша побрели вдоль трассы.
– Куда теперь? – спросил Том.
– А поехали в Планера! – внезапно спохватился Монгол. – Говорят, что там вроде любовь братская.
– Думаешь, она еще там?
– Кто? Любовь? – Монгол сделал вид, что не понял.
– Да ладно! – Том засмеялся, хлопнув приятеля по плечу.
Они шли, раз за разом поднимая руку, но автостоп совсем не работал.
Вскоре вдоль дороги потянулся укрытый густыми зарослями дачный поселок. Крохотные маленькие домики аляповатым винегретом лепились-наползали друг на друга, прячась в увитых виноградом заборах.
– Есть хочется. Пошли, в гости зайдем, может, накормят? – предложил Монгол.
Они подошли к воротам поселка. На них висел видавший виды замок с кодом.
Том взял его в руки, повертел колесики с цифрами, и замок открылся.
– Ну ты прям апостол Петр! – восхитился Монгол.
– Замок старый, места под нужными цифрами вытерты.
За воротами потянулась между участками узкая разбитая грунтовка.
– Тихо как! Вымерло все.
– Так сегодня понедельник. – сказал Том.
– Откуда знаешь? – удивился Монгол.
– Народ в машинах мрачнее обычного.
– Кукаре-ку-у! – Неожиданно раздалось совсем рядом.
За забором, буквально в метре от них, сидел в клетке большой рябой петух. Людей вокруг не было. Быстро перемахнув через калитку, они подошли к клетке. Она была большая, добротная, из мелко переплетенных стальных прутьев. На дверце курятника висел большой амбарный замок. Петух при их появлении беспокойно закудахтал и замахал крыльями.
– Эх, жаль, что кусачек нет, а то бы с нами пошел, – сказал ему Монгол. Петух тревожно дернул головой, явно не желая куда-то отправляться.
Не спеша пройдя по участку, они нарвали болгарского перца, дернули пару луковиц, взяли несколько зрелых помидоров и небольшую дыню.
– Живем! – Том довольно хлопнул по своей потяжелевшей сумке. – Теперь можно хоть на край света!
– Мы уже давно на его краю. Дальше некуда…
– Эй! Стой, раз-два. Кто такие? – резкий окрик застал их врасплох.
Сзади стоял, пошатываясь, высокий худой дед в широкой соломенной шляпе. На его угловатых плечах висел драный плащ, делая старика похожим на ожившее чучело. В руках, на манер ружья, он держал палку и целился в них.
– Путешественники! – сказал Монгол.
– Музыканты! – добавил Том.
– А! Ну тогда заходите в гости! – человек снова пошатнулся, убрал «ружье» и радостно растопырил угловатые руки. – Заходите, заходите!
– Может, ну его? – шепнул Том. – Вдруг он видел, как мы… Сдаст еще.
– Не видел. Далековато. И на сторожа не похож.
– Да не стесняйтесь. – Дачник подошел ближе, обдав их крепким перегаром. – Мы, крымчане, народ гостеприимный! Я – дядя Гриша. Меня тут все знают.
Его искренняя пьяная улыбка и незамысловатость выражений подкупали. Пройдя несколько участков, они нырнули под увитую виноградом арку и вошли в дом.
– Вот моя берлога, – дядя Гриша широко окинул дом рукой, и потупился. Они удивленно глазели по сторонам. Изнутри все стены дачи составляли один тщательно прорисованный лесной пейзаж. В дремучих чащах прятались медведи, лоси, волки, кабаны. Из-за кресла пугливо глядел заяц, над головой у него, у вешалки, на большой разлапистой ели сидела сова. В соседней комнате спускался у кровати целый каскад водопадов; струи собирались внизу стены в одно большое озеро, поросшее по берегам камышом и небольшими березками. На одной из березок Том заметил искусно спрятанный выключатель. На другом дереве висели часы с кукушкой. Они показывали полдесятого утра. Эффект этих нехитрых и трогательных рисунков был удивительный: маленький дом изнутри казался значительно больше своих размеров.
– Да вы художник!
– Так, балуюсь на досуге! – скромно ответил дядя Гриша, явно довольный произведенным эффектом. – А вы какими судьбами к нам?
– Мы проездом.
– Жилье не требуется? Ялта, Алушта, Гурзуф?.. Да что я говорю? Вы, наверное, голодные! Сейчас мы заделаем холостяцкий салат. Дарю свой фирменный рецепт.
Он метнулся к серванту, мигом достал разделочную доску, надел фартук и стал похож на заправского повара.
– Итак, берем огурцы, помидоры, красный лук. Все мое, все сам вырастил… Добавляем селедку. Вместо селедки пойдет соленая килька или мойва, но у нас есть отличная селедочка. Все это крупно рубим, перемешиваем, добавляем немного масла, солим, и – все.
Через пять минут на столе красовался эмалированный тазик, полный салата.
– От жены остался, – дядя Гриша кивнул на тазик. – Годовщина сегодня. Помянуть надо.
Затем спустился в погреб и вытащил из его недр запотевшую бутылку.
– А вот самогоночка. Тоже своя. – Хозяин разлил самогон по маленьким замызганным стопочкам из темно-зеленого стекла.
Выпили.
– Хорошая была женщина! Грустить не давала, – дядя Гриша прослезился. – Все прошло, как белых яблонь дым… Но хватит о грустном: между первой и второй, и далее – со всеми остановками. Давайте выпьем за мир во всем мире и разрядку международной напряженности.
– Дядя Гриша, еще же десяти нет! – робко проговорил Том.
– Кто не пьет, – тот не ест! – отрезал дядя Гриша, снова наполнив стопки. Салат был прекрасен. Им обоим хотелось наесться впрок, про запас, хотелось проглотить его целиком, не пережевывая эти сочные, переливающиеся в масле растения, эти отливающие металлом розоватые кусочки селедки среди фиолетовых полумесяцев сладкого, хрустящего лука.
– Так! – Дядя Гриша снова взялся за бутылку. – Я же совсем забыл! Сегодня как раз большой праздник!
– Какой?
– Триста лет русской балалайке! –
