Джереми резко присел, поправил гипс — что-то неясное шевельнулось в подсознании. Затем вспомнил, где находится. Постой-ка, что это была за мысль…
Отец тем временем продолжал:
— Они устраивают праздники и нечто вроде сражений, называют их «маленькими войнами», где здоровяки себе кровь полируют. Правда, интересно?
— Сновидения — полнейшая чушь. Ты сам так говорил.
— Ну, в моем случае это не так. Даже задаюсь вопросом, что случится дальше? И к тому же там все логично — если не считать последнего раза, в московской гостинице, когда все изменилось. Я увидел другую часть этого же самого места. Какие-то люди оказались гораздо выше. Они раздавали что-то вроде рыцарских доспехов… красные, желтые, зеленые… напоминали латы, только мягкие, вплоть до самых маленьких кусочков. Герметичные, как космические скафандры, хотя снабжают не просто воздухом, защищают не только от холода, но и… Трудно объяснить. Короче, сохраняют тело и душу вместе.
Голос Райана принял благоговейный оттенок, словно отец верил этому полностью, вновь переживал тот момент…
— Тебе приснился кошмар, вот и все, — заявил Джереми. — И ты меня разбудил.
— Я тебя разбудил? А кто пихался гипсовой ногой? — Райан бросил взгляд через плечо. — Джереми, будь человеком. Дорога и без того изматывает. А уж сейчас-то…
От этих слов стало невыносимо больно.
— Но я же слушаю!
— Понимаешь, времени у нас осталось не так много, вот я и подумал… объяснить, что значит иметь сына… поделиться отцовской, с позволения сказать, мудростью…
Джереми не понял, накатил ли на отца приступ жалости к себе, или он просто «выкашлянул» неудачную шутку. (Райан всегда говорил, что неудачные шутки «выкашливают», а не рассказывают. Будто кусок пищи или мокрота попали в трахею: «Если начал шутку и от нее вдруг першит в горле, не вздумай выкашливать! Или шутка неправильная, или зрители не те»).
— Делись, — буркнул Джереми, готовясь страдать в относительной тишине, потому что Райан и вправду умирал. В этом Джереми был уверен, хотя, конечно же, никто не говорил об этом открыто.
— Ладно. — Райан задумался на пару секунд, хмуря брови. — Короче, эти скафандры держат тебя живым в гиблом месте, где нет правил. Но эти люди с маленькими ушками — я и мои друзья — направлялись именно туда, прямо в эту жуткую страну, а начальники — такие высокие ребята — нас одевали. Сами они туда идти не хотели. Может, им нельзя. Может, на это способны только мы, маленькие. Странная история, правда?
— Упасть и не встать, — кивнул Джереми. — Мне такое никогда не снится.
— Меняется жизнь, меняются и сновидения. Когда-то и я видел только нормальные сны… Слушай, а тебе что снится?
— Жабы. — Джереми самостоятельно придумал довольно смешную шутку про то, как жабы решили пересечь шоссе — захотелось рассказать ее отцу, но потом это желание пропало. — Хочу увидеть сон про маму.
— Да…
Некоторое время Райан вел машину, не говоря ни слова.
«Мой отец был толстым. Очень хотел стать комиком», — сказал Джек в клинике Мириам Санглосс.
У отца были редкие рыжие волосы, красное круглое лицо и комплекция докера — крупные мускулы, крупные кости, веснушчатая кожа, над которой так смеялась мама в тот памятный день, когда рисовала на отце цветы и татуировку под монстра для уличного парада в Уокегане. В ту пору она снималась в каком-то фильме — настоящая, оплачиваемая работа, — и они даже задержались на пару недель после окончания съемок, выступали в местном театре… Ну и, конечно, еще был парад, настоящее веселье.
Джереми было двенадцать. На пальцах он подсчитал число дней, которые прошли от парада до ее смерти. Четыре.
«Додж» доставил Райана и Джереми через всю Монтану и Айдахо в Орегон. По дороге остановились в Юджине, где Райан дал несколько представлений в крошечном цирке, чей владелец некогда ухаживал за мамой. Целую ночь они с отцом пили и рыдали друг у друга на плече… «С чего бы это?» — озадачился Джереми.
Из Юджина отправились в Спокан и сейчас пересекали восточную пустыню. Их последняя поездка.
— Все теряют матерей, — сказал Райан. — Это происходит с начала времен. Память — мать каждого из нас, Джереми.
А сейчас — NUNC — он сидит на белом стуле.
— Все имеет значение; нет ничего самодостаточного. Назови себя Джек, потому что это безопасное имя. Стольких зовут Джек — можно запросто спрятаться. Это сильное имя, универсальное.
Странно вот что (в его жизни и без того предостаточно странных вещей): сидя в этой комнате, он вполне готов был поверить, что поездка с отцом действительно была его первым воспоминанием, первым опытом жизни. Произошедшее до того — смерть матери, начало путешествия, сломанная нога — напоминало звук умирающего города за высокими стенами: присутствует, но не убедительно.
— Имеется некий номер, его присваивают томам, расположенным на несуществующей полке во времени, далеко-далеко отстоящем от нас, ждущим своего согласования. Ждущим, пока не будет сделан выбор. Откуда ты пришел в действительности, Джереми? Кто твоя настоящая мать? Почему она тебя разыскивает?
Джинни закрыла глаза. Вернулась в Милуоки, затем вновь очутилась в Филадельфии. Вместе с родителями.
Они редко задерживались в одном месте дольше, чем на месяц-другой. Во время переезда все устраивали так, чтобы не оставить никакого впечатления — чтобы никто их не запомнил. В принципе, семья могла бы вернуться в тот же город через несколько лет, и даже поселиться в прежнем доме — все равно их бы встретили как полных незнакомцев. Впрочем, этим они не занимались.
— Мы не оставляем за собой следов, — говаривала мать, когда Джинни была еще ребенком.
Девушка помнила, с каким старанием пыталась завести себе друзей, познакомиться с мальчиками. Но потом вышло так, что ее семья — измученная, выжатая — слишком долго задержалась в одном городишке, и они нарвались на собственные фокусы с памятью. Матушка куда-то делась — попросту пропала, словно ее стерли с громадной школьной доски. Через пару недель исчез и отец. Возможно, они угодили в лапы сборщиков, типа того мужчины с серебряным долларом. Или Главка. А может, родители принесли себя в жертву, чтобы спасти дочь. Ответа она уже не узнает. Как если бы ее родители никогда не существовали на свете. Этому не было доказательств — если не считать библиотечного камня.
Оставшись сиротой, владея лишь сум-бегунком, она начала видеть странные сны — и узнала, что умеет пермутировать.
Пройден большой путь. Жизнь превратилась в один долгий кошмар: обе ее жизни, здесь и там. Как странно, что из-за того места она очутилась в нынешней ситуации.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
