— Мне холодно, — пожаловался Снегги. — Мне холодно.
— Ничего, ничего, — машинально сказал Йоссариан неслышным голосом. — Ничего, ничего.
Ему было холодно, его била дрожь. Тело покрывали знобкие пупыри. Он угрюмо рассматривал сокровенную сущность, выплеснутую на пол замерзающим Снегги. Сущностью человека была плоть, материя. Выбрось его в окно, и он упадет. Привяжи над костром, и он сгорит. Зарой его в землю, и он сгниет — как любая неодухотворенная материя. Плоть, материя без духа — прах, вот что открыл Йоссариану Снегги. А рожденье и созреванье несет в себе смерть.
— Мне холодно, — пожаловался Снегги. — Мне холодно.
— Ничего, ничего, — отозвался Йоссариан и дернул кольцо. — Ничего, ничего. — Он накрыл прах — то, чем был Снегги, — раскрывшимся парашютом, словно шелковым саваном.
— Мне холодно. Мне холодно.
— Ничего, ничего.
Глава сорок вторая
ЙОССАРИАН
— Подполковник Корн просил меня передать вам, — с лицемерно радушной улыбкой сказал майор Дэнби, — что сделка остается в силе.
— Какая еще сделка?
— Ваша сделка, — словно бы вскипая от собственного радушия, энергично продолжал майор Дэнби. — Девица, которая вас чуть не убила, была послана нам как добрый подарок судьбы. Все идет прекрасно, и ваша сделка только укрепилась.
— Я не собираюсь идти на сделки с подполковником Корном.
— Но вы ведь заключили сделку, разве нет? — Кипучий оптимизм майора Дэнби вспузырился у него на лбу капельками пота и мгновенно иссяк. — Вот она и остается в силе.
— Я передумал.
— Как же так? Вы ведь обо всем договорились и дали честное слово!
— Я беру свое слово назад.
— Н-да… — Майор Дэнби вздохнул и принялся суетливо, без всякого успеха промокать себе лоб аккуратно сложенным белым носовым платком. — Но почему, Йоссариан? Они же предложили вам очень выгодную сделку!
— Это постыдная сделка, Дэнби. Гнусная сделка.
— Н-да… — Майор Дэнби еще раз, теперь уже тревожно, вздохнул и начал машинально вытирать ладонью свои темные, коротко подстриженные щетинистые кудри, которые промокли от пота.
— Ну а по-вашему-то, Дэнби, разве она не гнусная?
Дэнби немного помолчал.
— Гнусная, конечно, — неохотно признал он. В его слегка выпученных круглых глазах застыла испуганная растерянность. — Да зачем же вы на нее согласились, если она вам так не нравится?
— Я заключил ее в минуту слабости, когда слишком сильно захотел жить, — уныло сострил Йоссариан.
— А теперь вы не хотите жить?
— Очень даже хочу, поэтому и отказываюсь летать.
— Так пусть они отошлют вас домой, и вам больше не придется летать.
— Пусть они отошлют меня домой на законном основании, — сказал Йоссариан. — Не из-за девки, которая пырнула меня ножом, и не из-за моего оголтелого упрямства, а потому что я честно отлетал свою норму.
— Им пришлось бы тогда отправить домой чуть ли не весь полк, — с искренним испугом покачав головой, сказал майор Дэнби. — Ведь у нас почти все летчики отлетали положенное. Если полковник Кошкарт затребует пополнение, чтобы заменить весь летный состав полка, обязательно начнется расследование. Он угодит в собственную западню.
— Меня это не касается.
— Касается, Йоссариан, — озабоченно возразил майор Дэнби, — еще как касается! Если вы нарушите сделку, они отдадут вас под военный трибунал сразу же после вашего возвращения в полк.
— Черта с два! — самоуверенно отозвался Йоссариан и показал майору Дэнби «нос». — Ничего у них не получится, да они и пытаться даже не станут. Зря вы меня пугаете, Дэнби.
— Почему бы это? — удивленно спросил майор Дэнби.
— А потому, что их поднимут на смех. Они же составили официальный рапорт, где говорится, что меня пырнул нацистский убийца, когда я пытался их спасти.
— Господи, Йоссариан, да они же составили и другой официальный рапорт, где говорится, что вас пырнула невинная девушка, которую вы пытались вовлечь в незаконные махинации на черном рынке, включающие саботаж и продажу немцам наших военных тайн.
— Как это — другой официальный рапорт? — испуганно и удивленно пробормотал Йоссариан.
— Ох, Йоссариан, да они могут составить сколько угодно официальных рапортов и выбрать тот, который им сейчас нужен. Неужели вы этого не понимаете?
— Н-н-нда… — в мрачном унынии протянул побледневший Йоссариан. — Действительно.
— Соглашайтесь-ка вы на их сделку, и пусть они отправляют вас домой, — склоняясь к Йоссариану с видом доброжелательного лиса, посоветовал ему майор Дэнби. — Так будет лучше для всех.
— Так будет лучше только для меня, Кошкарта и Корна.
— Для всех, — упрямо повторил майор Дэнби.
— В том числе и для тех летчиков, которым придется летать на боевые задания?
Майор Дэнби в замешательстве отвернулся и несколько секунд неловко молчал.
— Йоссариан, — после паузы сказал он, — вы никому не поможете, если дадите возможность полковнику Кошкарту притянуть вас к суду, который неминуемо подтвердит все его обвинения. Вы на долгие годы попадете в тюрьму и безнадежно испортите себе жизнь.
— А какие он выдвигает против меня обвинения? — с нарастающим беспокойством спросил Йоссариан.
— Постоянное нарушение дисциплины, преступная халатность при бомбардировке Феррары, невыполнение приказов командира на линии огня и дезертирство.
— Так они ведь и раньше могли меня в этом обвинить, разве нет? А вместо обвинения дали за Феррару медаль. Как же им удастся теперь доказать мою преступную халатность?
— Аафрей покажет под присягой, что вы с Маквотом написали лживый рапорт.
— Этот может, что и говорить.
— Кроме того, они обвинят вас в попытке изнасиловать невинную девушку, махинациях на черном рынке, саботаже и выдаче за деньги военных тайн врагу.
— Обвинят-то ладно, а как докажут? Я ведь ничего подобного не делал.
— Они найдут свидетелей, которые будут утверждать, что вы все это делали. И найти таких свидетелей вовсе не трудно, убедив их предварительно, что вас надо изолировать для блага страны. Причем в каком-то смысле они были бы правы.
— В каком же это смысле? — подперев голову рукой, враждебно спросил Йоссариан.
— Видите ли, Йоссариан, — снова выпрямившись на своем стуле и промокая платком лоб, начал Дэнби. Ему было неловко, и он слегка запинался. — Развенчание полковника Кошкарта и подполковника Корна нанесет нашей боевой мощи немалый урон. Ведь если смело смотреть правде в глаза, Йоссариан, то придется признать, что наш полк, независимо от личных качеств командира, эффективно выполняет свой воинский долг. А если трибунал признает вас невиновным, репутация полковника Кошкарта будет подмочена, и другие летчики тоже, вполне возможно, откажутся летать, что пагубно отразится на боеспособности нашего полка. Вот в каком смысле было бы правильно осудить вас, хотя вы и невиновны.
— Да, ловко вы разложили все по полочкам, — едко пробормотал Йоссариан.
— Напрасно вы на меня сердитесь! — протестующе воскликнул майор Дэнби, однако покраснел, смущенно нахмурился, а потом и вовсе отвел взгляд. — Мне-то что? Я просто пытаюсь объективно взглянуть на вещи и найти выход из гибельного для всех тупика.
— А я, между прочим, никого в тупик не заводил.
— Зато могли бы вывести. Да вы и сами сможете выбраться из него только вместе со всеми. Летать-то вы не хотите.
— Я могу сбежать.
— Сбежать?
— Дезертировать. Скрыться. Плюнуть на все и удрать.
— Куда? — с возмущенной озабоченностью спросил майор Дэнби. — Куда вы можете удрать?
— Ну хоть в Рим, это, сами понимаете, нетрудно. А там спрячусь.
— И будете непрерывно трястись от страха, что вас найдут. Нет-нет, Йоссариан, нет и нет! Это было бы слишком опасно и постыдно. Если спрятать голову в песок, тучи над ней не развеются. Я же хочу вам помочь, Йоссариан, помочь, а не навредить, понимаете?
— Вот-вот, именно так сказал и обэпэшник, предлагая своему напарнику разодрать мне рану, — ядовито сказал Йоссариан.
— Я не обэпэшник! — оскорбленно вскинулся майор Дэнби и опять покраснел. — Я университетский профессор с обостренным восприятием хорошего и дурного, мне незачем вам лгать. Я вообще никому не лгу.
— А что вы скажете, если кто-нибудь спросит вас об этом разговоре?
— Я ему солгу.
Йоссариан ехидно расхохотался, а майор Дэнби, все еще красный от негодования, облегченно откинулся на спинку стула, как бы предполагая, что, добившись перелома в настроении Йоссариана, сумеет отыскать и выход из опасного тупика. Йоссариан смотрел на него с презрительной жалостью. Он сел, прислонился к спинке койки и, закурив сигарету, сочувственно разглядывал со снисходительной полуулыбкой затаившийся в глазах майора Дэнби ужас, который охватил того — и, по-видимому, навеки, — когда генерал Дридл приказал вывести его перед бомбардировкой Авиньона из инструктажной и расстрелять. Морщины страха, словно темные шрамы, навсегда взрезали ему лицо, и Йоссариану было немного жалко этого немолодого, деликатного, совестливого идеалиста — так же, как многих других людей с безобидными прегрешениями и несерьезными бедами.
