– Он и так не имел формы, – буркнул Джонс, но добавил, что подождет.
– Поезжайте домой, – снова обратился он к Дейзи, когда медбрат ушел.
– Нет, – отрезала Дейзи.
– Ради бога, Дейзи, это глупо, что вы с ребенком сидите здесь всю ночь. Поезжайте, отвезите ее домой, и если вы так волнуетесь, то я позвоню вам позже. Договорились?
Джонс так и не спросил у нее, почему Даниелю захотелось его ударить. Но, видимо, он понимал, что причина в ней. Из-за нее торжественное открытие отеля превратилось в фарс. Дейзи собственными руками перезарядила арсенал нелепой и мстительной Сильвии Роуан. Столько усилий, столько месяцев работы – и все впустую из-за глупого недоразумения.
Сил у Дейзи не осталось. Она посмотрела на усталое, задумчивое лицо Джонса, на тени, отбрасываемые беспощадным светом над головой, и у нее защипало в глазах. Наклонившись, она подхватила сумку с пола и резким движением ноги сняла коляску с тормоза.
– Я думала, он уехал. – Она едва понимала, что говорит.
– Что?
– Даниель. Он сказал, что уедет.
– Куда уедет?
– Домой.
Ее голос зазвенел от досады и горя. Не желая, чтобы он стал свидетелем того, как она теряет самообладание, снова становясь той, прежней, которой она уже не хотела быть, Дейзи повернулась и повезла ребенка прочь.
* * *
Он поселился в Испании. Ушел на покой несколько лет тому назад, позволив совету директоров выкупить его долю в компании по импорту фруктов, которая некогда принадлежала отцу. Он вышел из бизнеса как раз вовремя: в этой индустрии все большую роль играли одна-две международные корпорации. Для семейных фирм, как у него, оставалось мало места. Он не жалел об оставленном деле.
Жил он в большом белом доме, наверное, даже слишком большом, но ему помогала одна милая местная женщина, которая приходила дважды в неделю и иногда по его просьбе приводила двух сыновей – поплавать в его бассейне. В Англию он, видимо, больше не вернется. Слишком привык к солнцу.
Его мать, как он рассказал, понизив голос, умерла от рака, совсем молодой. Отец так и не оправился после ее смерти и несколько лет спустя погиб в пожаре, возникшем на кухне. Глупая смерть для такого человека, как он, но отец не был приспособлен к жизни в одиночестве. Не то что Гай. Он-то привык. Иногда ему даже казалось, что ему нравится одиночество.
Определенных планов у него не было, зато было много денег. И несколько хороших друзей. Не так уж плохо для мужчины его возраста.
Лотти слушала все эти подробности, но слышала мало. Она вдруг поняла, что не может не смотреть на него, привыкнув к этому новому его обличью так быстро, что уже с трудом вспоминала, как он выглядел в молодости; отмечая непривычную меланхолию в его тоне и подозревая, нет, зная, что она созвучна ее собственной.
Ей даже в голову не пришло смущаться по поводу собственного вида, стесняться седых волос, расплывшейся талии, полупрозрачной, пергаментной кожи на руках. Сейчас это не имело никакого значения.
Он махнул рукой в сторону дома, где уже не играла музыка и началась уборка: стулья перетаскивали по полу, включили мощные пылесосы.
– Так это, значит, твоя дочь.
Лотти на секунду замялась, прежде чем ответить:
– Да, это Камилла.
– Хороший человек Джо, – сказал он.
Лотти прикусила губу:
– Да.
– Сильвия писала. Рассказывала, что ты вышла за него.
– И от себя наверняка добавила пару слов. Насчет того, что он заслуживал лучшего.
Оба улыбнулись.
Лотти отвела взгляд:
– А ведь действительно заслуживал.
На лице Гая застыл вопрос. Она запнулась, пораженная тем, что в нем осталось от молодого Гая: он все так же вскидывал брови.
– Все эти годы я на него обижалась.
– На Джо?
– За то, что он не ты. – Голос ее слегка охрип.
– Знаю. Селия ничего не могла поделать, но она… – Он умолк, видимо, не захотел проявить неверность.
У него, как и прежде, были белые волоски. Теперь их труднее увидеть среди седых, но она увидела.
– Знаешь, а ведь она тебе писала. Несколько раз. После того как ты уехала. Но так и не отослала письма. Мне кажется, для нее это было… гораздо тяжелее, чем мы догадывались… Я, наверное, тоже не проявил понимания. – Он повернулся к ней. – Я храню их дома. Ни одного не открыл. Могу отослать тебе, если хочешь.
Она ничего не ответила. Не знала, готова ли услышать голос Селии. И будет ли готова когда-нибудь.
– А ты так и не написал, – сказала она.
– Я решил, что не нужен тебе. Что ты передумала.
– Как тебе такое в голову пришло? – Она снова превратилась в юную девушку, раскрасневшуюся от отчаянной несправедливости.
Он потупился. На горизонте скапливались грозовые облака.
– Ну да, позже я все понял. Я многое понял потом. – Он снова на нее посмотрел. – Но к тому времени я уже знал, что ты вышла замуж.
Мимо шли люди, освещенные заходящим солнцем, они устало размахивали загорелыми руками, наслаждаясь редким сочетанием жары и английского пляжа. Гай и Лотти сидели рядом и молча смотрели на их удлиняющиеся тени, слушая тихий плеск волн. А вдали, на горизонте, сверкнула молния.
– Что мы наделали, Гай! Что мы наделали с нашими жизнями!
Он взял ее руку в свою. Она перестала дышать. Он заговорил, и его голос звучал уверенно:
– Никогда не поздно, Лотти.
Они смотрели на море, пока солнце окончательно не скрылось за их спинами, чувствуя наступающую вечернюю прохладу. Осталось слишком много вопросов, а ответов на них – слишком мало. С возрастом приходит понимание, что не все нужно произносить вслух. В конце концов Лотти повернулась к нему и посмотрела в лицо, каждая черточка которого рассказывала почти все, что нужно знать о любви и потере.
– Это правда, – прошептала она, – что у тебя никогда не было детей?
Позже по крайней мере один из отдыхающих, которые возвращались с пляжа небольшими компаниями, заметил, что не часто видишь, как пожилая женщина, закрыв лицо руками, бурно рыдает, словно ребенок.
* * *
Дейзи долго ехала в темноте, освещенной сначала фонарями двухрядного шоссе, а затем только фарами маленького авто, когда петляла среди сельских дорог, временами бессознательно проверяя в зеркале заднего вида, как там спит малышка. Ехала она медленно, методично, из-за дождя, но не думала, куда едет. Остановилась только один раз заправиться и выпить чашку горького кофе, но лишь обожгла язык и, вместо того чтобы взбодриться, еще больше разнервничалась.
Ей не хотелось возвращаться в «Аркадию», успевшую превратиться в чужой дом. Там наверняка уже разместились первые постояльцы, заполнив комнаты шумом, болтовней и топотом. Она не хотела возвращаться туда со спящим ребенком и объяснять кому-то про Джонса, Даниеля и собственную роль во всей этой неразберихе.
