– Тони Аркуэ погиб?
– В результате несчастного случая. Утонул. Тони – последнее увлечение Ольги, они были любовниками, и эта внезапная смерть ее потрясла. Бедняжка хандрила, плохо спала, мучилась мигренями и в конце концов упала без чувств на сцене прямо во время спектакля. Месье Мори вам об этом не рассказывал?.. Я полагала, что Ольгино недомогание вызвано неврастенией. Врач из Опера́ дал ей успокоительное и отправил домой, а я просидела у ее кровати всю ночь. Часам к четырем утра у Ольги началась рвота, она корчилась от боли в животе и кричала, что умирает. Я чуть было не ударилась в панику. По счастью, этажом выше живет доктор Маржери. Он осмотрел ее и диагностировал пищевое отравление. Сказал, съела что-то несвежее, ничего серьезного. Однако у меня возникли некоторые сомнения. Что, если ее хотели убить и подсунули яд?
– У вас есть вещественные доказательства?
– Увы, нет, только свидетельство самой Ольги. Анонимный поклонник прислал ей пряничную свинку с надписью «Съешь меня…» или что-то вроде того. Ольга съела маленький кусочек как раз перед выходом на сцену.
– Не берите в голову, Эдокси. Возможно, это просто чья-то злая шутка. В любом случае я не вижу, чем могу вам помочь. Если боитесь за жизнь подруги – обратитесь в полицию.
– Другими словами, это не ваше дело?
– Не мое. Давайте не будем больше к этому возвращаться, Эдокси. – Виктор вернулся на место и демонстративно уткнулся в программку.
1. «Похоронный марш» Шопена.
2. «Пляска смерти» Сен-Санса. «Аве Мария», поэма г-на Алла, читает автор.
3. Хорал и похоронный марш из «Персов». В исполнении принимает участие г-н Ксавье Леру.
4. «В Катакомбах», поэма г-на Марли.
5. Похоронный марш из Героической симфонии Бетховена[303].
«Да уж, весьма соблазнительно, – хмыкнул про себя Виктор. – Надо было отказаться от приглашения».
Он подобрал с пола миниатюрный букетик, упавший с платья какой-то дамы, и с сожалением подумал о том, что носить такие украшения за корсажем уже несколько месяцев как не модно – теперь дамы крепят их на талии с левой стороны. Расправив стебельки, Виктор пощекотал ими шею сидевшего впереди Жозефа и, когда тот обернулся, пошевелил пальцами – дескать, я намереваюсь потихоньку отсюда смыться.
Часы показывали уже половину первого ночи. Оркестранты начали рассаживаться за пюпитрами – на эстраде было сорок пять человек, и все собрались здесь только ради того, чтобы помузицировать в безумных декорациях на круглой площадке, задрапированной черным крепом. Композитор Ксавье Леру с самоуверенным видом взялся за литавры. Дирижировал оркестром месье Фюре, бывший виолончелист и лауреат, с отличием закончивший музыкальные классы на улице Бержер.
Пока медь и струнные звучали вразнобой, подлаживаясь друг под друга и под взмахи дирижерской палочки, зрители занимали места, образуя группы по интересам. Одинокие и робкие сбились в стайку поодаль от всех, самые шустрые – журналисты – заняли стол, чтобы по ходу концерта чиркать в блокнотах.
Жозеф снова оказался рядом с кудрявой блондинкой, которая так и липла к нему. Поерзав на стуле, она полезла в сумочку и извлекла оттуда фляжку в оплетке и два стаканчика. Из фляжки ощутимо пахну́ло бренди.
– Лучшее средство против окоченения, – заявила дамочка. – Тем ребятам, из которых стены сложены, уже не поможет, а нам в самый раз будет. За твое здоровье, пупсик. Да не дергайся ты так, Клюзель как-нибудь переживет, что я тут с тобой любезничаю. А ты, стало быть, мелодрамы пишешь? Непременно дай мне почитать – обожаю печальные истории, но чтобы хорошо заканчивались. Бр-р, ведь хотела же я разодеться в меха – и чего передумала? Тут такая холодина, правда околеешь.
– Так и нечего было сюда приходить, душа моя, – проворчал услышавший ее Мельхиор Шалюмо и под музыку Сен-Санса, сопровождаемую стихами Казалиса, поскакал дальше между рядами зрителей.
Скелеты белеют во мраке,В саванах пляшут, кривляки…
– Приветствую тебя, Мельхиор, легконогий Гермес! – прозвучал слева баритон. – Это мне?
Жозеф повернулся и увидел, как коротышка с заговорщицким видом вручил сверток в светло-голубой атласной бумаге какому-то бородачу атлетического телосложения и растворился в толпе приглашенных, слушавших концерт стоя. Бородач, зажав под мышкой скрипичный футляр, развернул бумагу и рассмеялся.
Блондинка ткнула Жозефа кулачком в плечо:
– Эй, писака, ты будешь пить или нет? Давай не жмись, пей до дна, сразу взбодришься! – Она сунула ему в руку стаканчик.
Жозеф в отчаянии закусил губу и возвел очи горе́. Отвернувшись от дамочки, он поймал взгляд того самого скрипача, присмотрелся к розовощекому лицу – похоже, в выпивке этот господин себе не отказывает, – и протянул ему стаканчик.
– Ух ты! Благодарю, вы очень любезны. – Бородач поцокал языком. – Как раз то, чего мне не хватало. Определенно, у меня нынче удачный день, хвала богам за это! Я только что получил закуску на счастье, а тут еще и бренди!
Жозеф между тем прочитал, что было написано на карточке у музыканта в руке:
Маэстро, съешьте меня, нос не вороти́те —и скрипичным смычком чудеса сотворите!
Молодой человек поспешно вскочил со стула.
– Пряничная свинка – как это мило! – заявил он, готовый на все, лишь бы сбежать от своей соседки. – У вас очень внимательные друзья. Или это от поклонницы? Вот тут глазурью написано «Жоашен» – вас так зовут? – Не умолкая, Жозеф продвигался все дальше от кудрявой блондинки и наконец вслед за скрипачом добрался до вешалок, где гости оставили верхнюю одежду.
– Э-э… вынужден вас покинуть, – сказал музыкант, не ожидавший такого интереса к своей персоне со стороны незнакомого парня. – Мне сейчас выступать. – Он положил свинку в карман и присоединился к остальным оркестрантам.
В это мгновение пианист, которому наконец-то удалось поднять вертящийся стул на нужную высоту, взмахнул руками над клавишами, и зазвучали первые аккорды «Похоронного марша». Этот гимн мертвым под гулкими сводами крипты произвел на слушателей столь сильное впечатление, что одна дама потребовала нюхательную соль, а музыкальный критик выронил трость и перчатки.
Когда через два с половиной часа дирижер опустил палочку и в крипте воцарилась тишина, аудитория не сразу пришла в себя – какое-то время все сидели неподвижно и лишь потом разразились аплодисментами. Громче всех хлопали ксилофонисту, чьими стараниями гремели воображаемые кости в «Пляске смерти».
Меломаны начали расходиться, оркестранты снимали с пюпитров партитуры. Бородатый скрипач с фигурой атлета уложил инструмент в футляр; пианист, флейтист и гобоист пожелали ему приятно провести остаток ночи.
В гордом одиночестве Жоашен Бланден углубился в извилистые переходы царства мертвых. В животе заурчало, и он вспомнил о пряничной свинке. Зажав футляр между колен, достал из кармана сюртука сверток, доставленный ему маленьким человеком, и за обе щеки уплел угощение.
Вокруг простирался подземный стылый лабиринт, населенный призраками усопших, Жоашен шагал по коридорам, и отблески пламени свечи в его руке то и дело выхватывали из тьмы останки кого-нибудь из трех миллионов покоящихся здесь мертвецов. Страха он не испытывал – взрослый мужчина все-таки. Поленницы костей справа и слева уже достигли метра в высоту, и вдруг Жоашену почудилось, что он заблудился. Музыкант заозирался, побежал было назад искать коллег, но ноги внезапно ослабели – странно, ведь он выпил всего-то стаканчик бренди… Он снова развернулся и различил в темноте ступени. Пламя свечи съежилось, будто убоявшись напирающего со всех сторон мрака. Сделалось еще холоднее. Скрипичный футляр выскользнул у Жоашена из-под локтя, во рту появился металлический привкус. Он, с трудом наклонившись, подобрал инструмент, добрел до лестницы, поднялся по ступенькам и вывалился на свежий воздух. В полубеспамятстве преодолел улицу Святого Иакова, пересек площадь Данфер-Рошро. Раздолбанная колесами экипажей мостовая пестрела выбоинами, то и дело какой-нибудь булыжник шатался под ногой с сухим треском, и Жоашен старался ступать осторожно. Он даже вытянул в сторону руку, не занятую футляром, – ни дать ни взять канатоходец, который вот-вот упадет.
На улице Фруадево Жоашен споткнулся и налетел на фонарный столб. Живот скрутило, скрипач согнулся пополам. Желудок спазматически дернулся, затошнило так, что выступил холодный пот. Он попытался выпрямиться, но отяжелевшее тело качнулось вперед, по спине побежали мурашки. Издалека донеслись вопли какого-то полуночника из меломанов, горланившего:
Вдруг распался хоровод —Слышите, петух поет,Пляска утихает.
Жоашен хотел позвать на помощь, но не смог.
Последним усилием воли он напряг мускулы. Сердце замедлило биение. Почти удалось убедить себя в том, что он спит и все это привиделось ему в пьяном кошмаре, а кошмары никогда не длятся долго.
