Выйдя в состояние закумлённости, Дануха в первую очередь внимательнейшим образом рассмотрела каждую девку. Начала с Голубавы, но, как и предположила, она её не почувствовала. Не было её в их круге. «Жаль», проговорила она сама себе и переключилась дальше на Хохотушку. Та ликовала, чуть ли не в беспамятстве. Радости в ней от ощущений были полные подолы. Дануха внимательно присмотрелась к её сущности. Яркая, радужная, вся в цветочках. Баба разглядела в ней неспособность воспринимать жизнь, как нечто сложное и тяжёлое. Даже когда жизнь ей подбрасывала пакости и невзгоды, боль и разочарования, она просто отказывалась их принимать, умудряясь найти в них что-то светлое и лёгкое, а когда у неё это не получалось, то просто впадала в самообман, который и позволял ей выкручиваться из любой убойной для психики ситуации, не впадая в черноту реальной жизни. «Светлая девка», — подумала Дануха. Но самое привлекательное в ней было то, что светлость и жизнерадостность была у неё крайне заразна.
Следующую она принялась рассматривать Елейку и тут без удивления не обошлось. Эту девку ведь она знала с детства, что говориться на глазах выросла и, казалось бы, ничем она её удивить не могла, но как только взглянула, так и охнула. Елейка оказалась совсем не та, что она себе представляла и о которой у неё уже давно сложилось устойчивое мнение. Спокойная, сильная, уверенная в себе, как повидавшая жизнь баба, но самое ценное оказалось в ней упорство, граничащая с упёртостью барана. Эта девка по любому добивалась того, что задумала и при этом готова была проламывать своим дубовым лбом любые преграды. Как это хрупкое и не погодам мелкое создание была в состоянии взрастить в себе такие силы? Не понятно. Как же Дануха просмотрела в ней это? Несмотря на то, что она была среди всех чуть ли не самой хрупкой и мелкой, девка была настоящим волевым тараном по жизни, тем пробивным тараном, за тощей спиной которой мог удержаться весь её отряд.
Затем она перевела свой взгляд на Белянку. Девка находилась в состоянии эйфории от впервые испробованного эффекта кумления. Она мысленно кидалась то к одной, то к другой сущности, радуясь, как дитя малое. Дануха пригляделась. Ничего сверх естественного. Обычная девка. С обычными недостатками, не больше, чем у других, но вот что зацепило Дануху, так это её надёжность, как человека верного и порядочного. Она тяжело сходилась с чужими, но для своих была верна и надёжна как камень. Дануха с удовлетворением отметила, что Белянка не только приняла их всех за своих, но и безоговорочно выбросила всё прошлое из своей головы. Дануха отчётливо прочувствовала её желание всё забыть и начать заново. «Молодец, девка, мне бы так», — похвалила она Белянку про себя и закончив копаться в ней, обратила внимание на Снежную Бурю. Вот тут было интересно. В отличие от Белянки у Бури она не заметила восторга, всё захватывающей радости от единения. Буря была… удивлена. Её охватывало любопытство познания чего-то нового, до этого запретного. Дануха даже почувствовала её мурашки на своей спине. Девка она оказалась яркая, самобытная, но что самое интересное — очень умная. Не по годам умная и рассудительная. Даже сейчас она не просто металась от одной сестры к другой, а внимательно их рассматривала, изучала, стараясь осознать, понять и усвоить увиденное. Когда их внутренние взгляды встретились, Буря аж дышать перестала, осматривая сущность Данухи взглядом голодного до знаний человека. Буря была поражена увиденным и не могла скрыть этого. Её любопытство и интерес превалировали над всем остальным. Дануха ласково улыбнулась, давая ей возможность рассмотреть себя, всю её накопленную годами мудрость, знания и умения, неординарную бабью силу, позволившую ей забраться на непререкаемые высоты в этой жизни. У Бури открылся рот от удивления. Она и подумать не могла, что сущность человека можно увидеть вот так, всю сразу, а увидеть перед собой то, что увидела в Данухе её просто повергло в шок. Дануха отчётливо прочитала её мысль: «И я хочу быть такой». Баба улыбнулась ещё шире и перевела свой взгляд на последнюю из участников ритуала, на Неважну. Она предполагала, что эта девка будет, пожалуй, самая интересная из всех. Дануха, почему-то была заранее уверена в этом и она не ошиблась. Только то, что она увидела повергло её в ступор непонимания. Она некоторое время смотрела на «это» и не как не могла сообразить, что это? Только потом, чуть успокоившись, она с трудом осознала, что перед ней эмоциональный взрыв, но не тот, что «бух» и всё, а «бух» длящийся и длящийся по времени до бесконечности. Радуга её души была огромна и чиста как слеза. Она взорвалась всеми эмоциями одновременно и по очереди, даже сразу не объяснить, как это. Поначалу Дануха даже испугалась за неё, но тут же увидела нечто непостижимое. Она узрела её огромную внутреннюю силу, которая не только держала эти эмоции в узде, но именно с помощью её девка и устраивала этот фейерверк сознательно. Специально! Она ни на кого не смотрела, никого не видела. Неважна впервые увидела свою собственную сущность и просто играла с ней в полном восторге, наслаждаясь собственной красотой. Только когда поймала себя на мысли, что её кто-то разглядывает по мимо её, резко захлопнулась, как будто стыдливо придержала подол, распахнутый ветром и сделав при этом милую, виноватую мордочку. «Вот это сила!» — мысленно проговорила удивлённая Дануха и Неважна, похоже услышав её, застеснялась, потупив глазки. Тут Дануха хлопнула в ладоши и представление закончилось. Бег по кругу остановился.
Дануха закинула себе на шею длинную, узкую тряпицу, взяла приготовленную посудину с водой и начала подходить к каждой, предлагая омыть руки и утереть их о тряпку. Когда она обошла всех и выплеснула остатки воды на камень очага, произведя этим паровой взрыв, все зомбированные девки из спокойного, затормòженного состояния, стали постепенно переходить в звериное.
Разобрав по команде Данухи оружие, сложенное у входа и взяв по приготовленному факелу, они зажгли их от очага и возбуждённо стали расхаживать по шатру туда-сюда, приобретая какое-то внутреннее неистовство. В руках, в качестве оружия, у каждой появился у кого кол, у кого дубина. Голубава, как самая здоровая, схватила огромный дрын, такой тяжёлый, что ей пришлось таскать его на плече. Дануха прихватила метлу с длинной ручкой и что-то проорав матерное, кинулась на двор. Вся девичья орава, заголосив кто во что горазд, но всё из репертуара ругательств, ринулась за ней. Так не прекращая орать, визжать и материться, обзывая на разные лады ненавистного Скотьего Духа, они быстрым шагом углубились в лес. Там, ведущая их Дануха, воткнула метлу ручкой в снег и торопливыми, резкими движениями, начала раздеваться. Все бессознательно стали делать тоже самое. Наконец, когда все оголились, они пустились в ритуальный путь очерчивания. Впереди процессии голая Дануха, верхом на перевёрнутой метле чертила древком по снегу глубокую черту. За ней вся остальная орава с факелами и дубинами. Их лица удивительно были похожи на испуганных, но не перестающих лаять собак. Девки непрестанно орали куда-то в темноту, пугали, оскорбляли, унижали. Кто-то из них просто визжал, кто-то орал «а-а-а», уже осипшим голосом.
Был лёгкий морозец, но группе голых девок это казалось было нипочём. От них так и валил пар и по всему виду, им было жарко. Дануха, пыхтя и обливаясь потом, ехала верхом на метле, вглядываясь в темноту зимнего леса и занята была лишь тем, что выбирала дорогу для себя между деревьями, где снег был не так глубок, но тем не менее местами умудрялась проваливаться по пояс, чуть ли не на корячках выползая из ям. Она не следила за девками, зная, что и так не потеряются, а наведённый морок остервенения ими поддерживался взаимно и не было необходимости следить за его воздействием. Девки ею были проверены, сильные. Слабых, не способных это пережить, среди них не было. И тут, как гром среди ясного неба, она отчётливо услышала восторженный возглас Неважны.
— Щенок! Посмотрите какой миленький!
Дануху как по башке бревном огрело. Она некоторое время была деморализована и её мозг отказывался что-либо делать. Баба судорожно крутила головой по сторонам, абсолютно не понимая зачем и только когда взгляд упёрся в маленький чёрный комочек в шагах десяти от неё, в голове яростно и панически заревело: «Тревога!».
