Выскочив с клюкой из своего шатра и уже прижав волчий колдовской хвост к древку, Дануха обратила внимание, что поведение Воровайки изменилось. Теперь с поведения «Тревога!», она просто указывала, что кто-то пришёл и отчаянно звала за собой. Дануха остановилась и задумалась. Все так же замерли, ожидая команды и не совсем понимая, чего это она впала в стояк.
— Голубава, останься с мальцом, — распорядилась она, — Елейка, Злыдня оставь, айда ножками, хотя нет. Ты скочи к на Злыдне через источник, а мы с Красной Горки, но в баймак не суйся, пока с горы знака не подам. Поняла?
— Поняла, — утвердительно ответила Елейка и завернула коня.
— Да, не спяши, — тут же выкрикнула ей Данава, — иди шагом и медлянно. Мы то доберёмся не скоро. Да гляди по сторонам.
— Поняла, — вновь проговорила наездница и придержала Злыдня.
Всё поселение уже давно переоделось во всё белое, заячье, притом белыми были все с ног до головы, даже на луки заячьи помпоны навешали для украшения. Хорошая маскировка, но хороша она была на свежем снеге, а на том, что уже был, не очень, но всё равно не так бросалось в глаза. Дануха забравшись наверх Красной Горки, с которой весь бывший баймак просматривался как на ладони, никого там не приметила, вернее даже не обратила внимания, так как её интерес сразу захватила река, на льду которой стояли двое саней, с явно просматривающимися человеческими фигурами в них, но без каких-либо движений. Лошади, привязанные к саням, двигали головами, то и дело, тряся ими вверх, вниз, а вот люди в санях, замерли в сидячих положениях, как статуи. Зрелище было странное и не понятное, поэтому настораживало. Дануха долго стояла, пригнувшись и смотрела на сани, чего-то выжидая, но ничего не происходило. Она прикрыла глаза и принюхалась, как обычно резкими вдохами. Впереди было что-то до боли знакомое и до ужаса непонятное. Она поднялась в полный рост и посмотрела в сторону Елейки, которая зачем-то тихонько двинулась в направлении баймака вдоль высокой травы в низине у самого источника и тут же со злостью замахав ей клюкой, чтоб не дёргалась, но та дура поняла это махание как знак и пустила своего Злыдня во весь апорт, на что Дануха крепко выругалась про себя, мол совсем с головой не дружит и шея похоже лишняя, но до зубоскалить ей не получилось, так как прямо на её глазах, Елейка, выскочившая на площадь совершила что-то не вообразимое. Она резко остановила коня, а сама стрелой полетела вперёд, на лету выпуская лук из рук.
Елейка сама ничего не поняла. Она вдруг резко потеряла под собой Злыдня и полетела, инстинктивно расщеперивая[124] пальцы рук, вытягивая их перед собой и тем самым выпуская из рук свой лук. Летела долго. Ей захотелось заорать от внезапности происходящего, но она не смогла. Она даже дышать не могла, не вздохнуть, не выдохнуть. Всё её тело, каждую мышцу, схватила мёртвой хваткой судорога и поэтому она как бревно брякнулась об плотный, слежавшийся снег, больно ободрав выставленные руки и пробороздив приличную колею. И в таком скукоженном, напряжённом состоянии замерла, не в силах что-либо сделать. Тут вдруг кто-то ткнул её в бок, и она из положения стоя на руках, как деревянная, плюхнулась на спину, продолжая удерживать руки всё в том же положении перед собой. Боль в мышцах была нестерпимая. Перед глазами что-то быстро мелькнуло, и судорога разом исчезла, заставив всё тело заныть, а грудь судорожно рывками задышать. Елейка дышала тяжело и быстро, закрыв глаза от дикой слабости, но тут она почувствовала Злыдня. Ему было ещё больней, и он задыхался, держась уже из последних сил.
— Он задыхается, — жалобно простонала Елейка и слёзы бессилия брызнули из уголков глаз.
Но через мгновение почувствовала, как колдовские оковы с него спали и конь, бешено заржав, начал лягаться и по брыкавшись немного, кинулся подальше от этого ужаса обратно к источнику, ломая кусты Данухинского сада и даже шаркнув боком об старую берёзу, что кстати, несколько привело его в чувство реальности. Елейка всё ещё не открывая глаз мысленно заорала «Не бросай меня!» и тут же почувствовала, как Злыдень остановился, приходя в себя и заплакал. Это было выше её сил. Она сцепила зубы и медленно открыла глаза полные слёз. Над ней стояла белая нежить. Стояла и чему-то веселилась. Её улыбка растягивалась от уха до уха, отрывая обычные человеческие зубы.
— Сука, — процедила сквозь сомкнутые зубы Елейка, давясь комком обиды в горле.
— Елейка, — радостно проговорила нежить, — как я тебя рада видеть, подруга.
Елейка дёрнулась всем телом, как будто её плетью протянули вдоль хребта и вскочила на ноги, уставившись на белую нежить. Голос её оказался до ужаса знакомым.
— Воровайка! — ещё радостней прокричала незнакомка, обращаясь в сторону скачущей по ледяному насту сороки, которая что-то ворчала себе под клюв, но тем не менее близко не подходила, предпочитая держаться на безопасном расстоянии.
Елейка, вытаращив глаза и распахнув рот, лихорадочно оглядывала улыбающуюся незнакомку. Лицо было чужое, но глаза…голос…
— Малхушка? — в недоумении спросила Елейка.
— Была Малхушка, а теперь Малха!
С этими словами бывшая подруга, всем своим видом похожая на не понятную белую нежить, кинулась на шею Елейки обниматься. Елейка же стояла как бревном по голове ударенная, никак не реагируя.
Узнать в гостье жирную Малхушку-пердушку, было невозможно. Бледное, худое лицо с седыми, бесцветными бровями и ресницами. По всему лицу морозным узором белели всполохи не то тонюсеньких шрамов, не то татуировки. От прежней Малхушки остались только глаза. Елейка с трудом вывернулась из объятий и ещё раз внимательно осмотрела подругу.
— Малхушка. Это действительно ты? — спросила она всё ещё не веря.
— Я же тебе сказала, — ответила та, перестав улыбаться, — Малхушки больше нет. Меня зовут Малха. Привыкай.
— Понятно, — пробормотала Елейка, тем не менее ничего не понимая.
Тут со стороны послышался шум, лезущих через сугробы, основной группы встречающих. Обе девки обернулись.
— Это Дануха и мои сёстры, — поторопилась донести до Малхи упреждающую информацию Елейка, почему-то уверенная, что её бывшая подруга стала не совсем подругой, вернее, не совсем человеком и обладала чудовищной силой, которую она на себе уже испробовала.
Дануха не добежав нескольких шагов до них остановилась, тяжело дыша и внимательно и с каким-то зверским выражением на лице, осматривала новую гостью.
— Данух, — прервала дуэль взглядами Елейка, — это наша Малхушка, только теперь она Малха.
Дануха отпустила волчий хвост. Зверство на лице сменилось непониманием вперемешку с неверием. Она закрыла глаза и шумно принюхалась через сбивчивое дыхание.
— Ох, ё, — выдавила она из себя и бухнулась на колени, — как же тябя угораздило то?
Малха собралась уже было что-то рассказывать, но Дануха тут же поднявшись с колен, прервала её:
— Подожди.
Она подошла к белой разрисованной девке, обхватила её лицо ладонями, внимательно всматриваясь в девку. Затем нежно её обняла и ласково сказала:
— Успешь. Подём к нам в селенье, там и скажешься, — но тут же выпустив её из своих объятий, спросила, кивая головой на реку, — А тама чё?
— Жмуры замёрзшие, — ответила Малха, — но это не я, а он, — тут же как бы оправдываясь добавила, уверенная в том, что Дануха точно понимает о ком она говорит.
— Елей, — обратилась Дануха к Елейке, — веди этих коней сюды.
— Это не кони, а лошади, — обидчиво проворчала Елейка, раздражённо, в искреннем негодовании не понимая, как можно лошадь с конём спутать, попутно при этом разглядывая свои содранные руки.
— Я отсюд пиздень их не вижу, не така глазаста. Веди к источнику, там и разглядим, чё у них под хвостами.
Её выходка как всегда сразу разрядила обстановку, вернув всех к бытовой обыденности. Елейка обернулась. Злыдень прятался за кустами бывшего Данухинского сада, выглядывая из-за них ошарашенными и перепуганными глазищами. Хозяйка прошипела на него, дав команду привести сюда обоих кобылок. Тот фыркнул, дёрнулся и бочком, бочком, в обход, то и дело озираясь, двинулся в сторону реки.
