Какая ирония судьбы: Апушка и Коджа благополучно пережили бесчисленные опасности во время путешествия по суше от Персии до Катая, а затем долгое путешествие по морю до самой Явы, где столь глупо погибли, совсем не так, как обычно погибают монголы. Мы все, и особенно Кукачин, были опечалены этой потерей. Нам не хотелось думать, что это предостережение на будущее и что, возможно, будут еще более горестные потери — мой отец даже не стал вспоминать народную мудрость насчет того, что «зло всегда случается трижды», — хотя, как оказалось, мы действительно могли бы тогда усмотреть в этом знамение.
После того как хорошая погода продержалась еще два дня, наши капитаны уверились в том, что это надолго. Экипажи взялись за огромные перекладины весел и медленно направили наши громоздкие корабли прочь из устья реки в открытое море. Затем матросы подняли громадные паруса из реек, нас снова подхватило ветром, и мы повернули на запад, по направлению к дому. Однако когда мы обогнули высокий мыс и двинулись на юго-запад, в проход, такой узкий, что можно было видеть противоположный берег, наблюдатель на вершине мачты идущего первым корабля вдруг закричал. Он не выкрикивал обычные короткие фразы вроде: «Вижу корабль!» или «Впереди рифы!» — без сомнения, то, что он увидел, встречалось морякам не часто. Он закричал удивленным голосом: «Смотрите, как кипит море!»
Мы все высыпали на палубу — да, похоже, что именно это и происходило с Зондским проливом: он кипел и бил ключом, как котелок с водой, поставленный на жаровню. Затем, прямо в центре нашей флотилии, море вдруг вздыбилось в виде горба, раскрылось, словно гигантская чудовищная пасть, и выдохнуло огромный клуб пара. Этот столб пара извергался вверх в течение нескольких минут, пар накрыл все корабли. Мы, пассажиры, сперва издавали изумленные и испуганные восклицания, но после того, как облако пара окутало нас, все начали кашлять и плеваться, потому что оно удушающе воняло тухлыми яйцами. Когда пар рассеялся, мы все, наша одежда и кожа, оказались посыпанными тонким слоем желтой пудры. Я отер ее со своих слезящихся от боли глаз, слизнул с губ и ощутил характерный заплесневелый вкус серы.
Капитаны что-то кричали матросам, начались суматоха и смена рангоутов парусов, наши корабли развернулись и поплыли обратно. Когда кипящий и извергающий пар участок моря оказался позади, наш капитан извиняющимся тоном пояснил:
— Далеко в глубине пролива расположено черное кольцо подводных гор под названием Пулау Кракатау. В действительности их пики являются вершинами подводных вулканов. Известно, что вулканы эти извергаются со страшными последствиями, образуя волны высотой с гору, волны, которые вымывают из пролива все живое, когда проходят от одного до другого его конца. Кипящая вода предвещает извержение, когда именно оно произойдет, я не знаю, но мы не можем рисковать и плыть через пролив.
Таким образом, наша флотилия дважды пересекла Яванское море, а затем повернула на северо-запад, в Молуккский пролив, между Малой Явой, или Суматрой, и землей под названием Малайя. Здесь водное пространство составляло три тысячи ли в длину и было таким широким, что я, возможно, и принял бы его за море, если бы в силу обстоятельств нашим судам не приходилось постоянно курсировать туда-сюда, то к одному берегу, то к другому. Из-за этого я хорошо узнал, что по его краям расположены обширные участки суши, мне пришлось узнать это даже намного лучше, чем бы хотелось. Случилось так, что погода снова стала отвратительной и даже разрушительной, что все время заставляло нас устремляться то к болотистому побережью западной Суматры, то к восточному, заросшему лесом побережью Малайи, и обратно. Нам приходилось искать пристанище в заливах и бухтах, то на одном побережье, то на другом, и высаживаться за водой и свежими фруктами в грязных маленьких деревушках из бамбуковых домиков. В силу их незначительности нет нужды упоминать названия этих поселений — что-то вроде Мунток, Сингапур, Мелака и многие другие, которые я уже позабыл.
Такие лавирования в Молуккском проливе заняли у нас целых пять месяцев. И только когда на его северном конце показалось открытое море, мы могли повернуть точно на запад, однако наши капитаны продолжали двигаться на северо-запад, совершая осторожные короткие перемещения от одного до другого острова в целой цепочке островов, которые носили название Никобарского и Андаманского архипелагов, используя их как камни при переходе реки вброд. В конце концов мы добрались до острова, который, как говорят, был самым дальним из Андаманских островов, там встали на якорь на некотором расстоянии от берега и провели какое-то время, чтобы пополнить водой наши баки и загрузить на борт фрукты и овощи, которые выманили лестью у негостеприимных местных жителей.
Это были самые маленькие люди, которых я когда-либо видел, и самые уродливые. И мужчины и женщины здесь ходили совершенно обнаженными, но вид местных женщин не вызвал желания даже в моряках, которые уже давно находились в море. Все обитатели острова были одинаково толстыми и коренастыми, с огромными выступающими челюстями, а кожа их была более черной и глянцевой, чем у африканцев. Я с легкостью мог бы положить подбородок на голову самого высокого человека — только я никогда бы не стал этого делать, потому что волосы были самой отталкивающей чертой их внешности: беспорядочные красноватые пучки. Можно было предположить, что эти люди будут, по крайней мере, стремиться вежливым и обходительным поведением смягчить свое уродство, но местные жители Андаманских островов постоянно имели угрюмый вид и были грубы. Они так ведут себя, сказал мне матрос-хань, потому что разочарованы и взбешены: ни один корабль из нашей флотилии не потерпел крушение на коралловых рифах у островов. Единственным занятием, излюбленным ритуалом и радостью жизни этих людей было разграбить севшее на мель судно, перебить экипаж и со всеми приличествующими случаю церемониями съесть матросов.
— Съесть матросов? Но зачем? — изумился я. — Наверняка жители тропических островов при таком количестве пищи в море и джунглях не испытывают недостатка в еде.
— Аборигены едят моряков не ради того, чтобы насытиться. Они верят, что, съев отважного мореплавателя, станут такими же смелыми и мужественными, каким был он.
Но нас было слишком много и мы были хорошо вооружены, так что черные карлики не посмели на нас покуситься. Однако убедить их поделиться с нами водой и фруктами оказалось настоящей проблемой, потому что такие люди, разумеется, не испытывают никакого интереса к золоту или к другому денежному вознаграждению. И тем не менее, подобно всем безнадежно уродливым людям, аборигены были чрезвычайно тщеславны. Поэтому, разделив между ними всякие мелочи вроде дешевых самоцветов, ленточек и безделушек, при помощи которых туземцы могли украсить свое чудовищное уродство, мы получили то, что просили, и уплыли прочь.
