– А днём нельзя было это сделать? Или боитесь, что убегу?
– Увы, ситуация неожиданно изменилась, и нам приходится спешить, – ответил Милютин. – Уж поверь, мы с Артёмом Савельевичем нашли бы, чем заняться в это время.
– Изменилась до такой степени, что вы решили разделаться со мной среди ночи? – искренне удивился Левашов.
– Делать мне больше нечего – лично такой ерундой заниматься, – усмехнулся Милютин. – Для этого у нас есть специально обученные люди. Проходи, садись!
Охранник провёл Левашова к стулу и проследил, чтобы он сел. После этого охранник покинул комнату, а молодой граф обратился к сотрудникам КФБ:
– И что же такого случилось, позвольте спросить?
– До нас дошла информация, что твой дед каким‑то образом узнал о том, что ты у нас, – ответил Иван Иванович.
– И после этого вы решили меня побыстрее прикончить?
– Ты совсем идиот? – удивлённо воскликнул Милютин. – Ты, вообще, слушаешь, что тебе говорят? Я тебе только что сказал, сам я такой ерундой не занимаюсь! Мне не положено! Да и как мы тебя теперь прикончим? Всё! Ушёл поезд! Но оно и хорошо, что не успели. Дед у тебя настырный, раскопал бы, раз уж наводку получил. Сейчас наша задача: быстро тебя оформить и уже утром отправить в закрытую психиатрическую клинику для проведения экспертизы.
– Зачем? – насторожился Левашов.
– Затем, что вариантов не осталось – теперь только суд и клиника.
– Я не пойду в психушку! – закричал молодой граф. – Это позор! Вы обещали! Лжецы! Ненавижу вас!
Левашов вскочил и чуть было не бросился на сотрудников КФБ, но Милютин сделал резкое движение рукой в сторону парня, и того сразу же скрутило, да так, что он не мог пошевелиться. Иван Иванович продержал пленника в таком состоянии примерно половину минуты, потом ослабил заклятие и жёстко сказал:
– Угомонись, мальчик! Сядь и не делай глупостей!
– Но вы обещали! – воскликнул Левашов, но уже другим тоном – обиженным, растерянным. – Это позор! Я не псих!
– Сядь, я сказал! – уже заметно повысил голос Милютин.
Левашов послушно присел на стул.
– Есть вариант, – сказал Иван Иванович. – Хотя такой поддонок, как ты, его не заслужил. Но для этого надо, чтобы тебя простили Андреев и Зотовы и не настаивали на твоём наказании и забрали заявления в полиции.
– Они меня не простят.
– Согласен. Но я попрошу, чтобы они ради дела хотя бы забрали заявления и отозвали показания. Этого хватит.
– Хватит для чего?
– Чтобы перевести тебя из обвиняемого в свидетели или даже потерпевшие.
– Это как? – удивился Левашов.
– Легко. Неустановленные пока эльфы вошли к тебе в доверие, использовали твой конфликт с Зотовыми, и разыграли всё так, чтобы тебя подставить.
– Думаете, это получится?
– Не знаю, – ответил Милютин. – Но решай прямо сейчас: или мы пробуем, или утром поезжай на обследование в клинику.
– А что будет со мной, если всё получится?
– К моему большому сожалению, выйдешь на свободу. Если, конечно, за тобой ещё какие‑нибудь грешки не вылезут.
– Я согласен.
– Ну, раз согласен, то держи!
Милютин положил на стол перед Левашовым планшет. Молодой граф взял гаджет и спросил:
– Зачем он мне?
– Активируй экран! На этом планшете фотографии всех совершеннолетних эльфов мужчин из ста главных эльфийских родов России. Внимательно отсмотри и покажи нам тех, кто подбил тебя на все твои выходки.
– А если их здесь нет?
– Значит, тебе не повезло. Но я сомневаюсь, что такую сложную и дерзкую операцию курировал какой‑то простолюдин. Кстати, раз уж мы заговорили на эту тему, как зовут того, эльфа, который со слов Андреева, всеми руководил?
– Не знаю. Его все всегда называли Ваше Сиятельство.
– Ну тогда его фотография точно есть в этом планшете, если его так называли. Смотри внимательно!
– А зачем вам мои показания, если Андреев их уже дал?
– Не нам, а тебе, – поправил Милютин. – Это ты хочешь, вместо психушки или тюрьмы, вернуться домой и опять возглавить род. Ну и не забывай, показания Андреева и Зотовой позволят предъявить этому высокородному и, возможно, высокопоставленному эльфу лишь участие в похищении, а твои показания – уже повод обвинить его в организации этого самого похищения. Чуешь разницу? Нет? А она есть. Лет так в десять строгого режима разница.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Левашов растерянно смотрел, то на планшет, то на Милютина, ему очень хотелось вернуться домой, но при этом он не доверял главе столичного КФБ. Милютин заметил эти сомнения в глазах молодого графа и сказал:
– Определяйся быстрее, я спать хочу, а оформление перевода в клинику – дело небыстрое.
– Но ведь Вы ещё не разговаривали с Зотовыми и Андреевым, – возразил Левашов. – А если они не согласятся?
– Всё, мне надоело, – сказал Милютин и встал со стула. – Я не вижу смысла дальше терять время. Ты не хочешь идти на сотрудничество.
– Хочу! – воскликнул Левашов и быстро активировал экран планшета. – Я хочу идти на сотрудничество! Я расскажу всё, что знаю! Но когда я смогу поговорить с дедом?
– Тебе кто‑то обещал разговор с дедом?
– Но я думал…
– Думать надо было раньше! – отрезал Милютин. – А сейчас Артём Савельевич запишет твои показания, оформит их как свидетельские, а ты указывай всех, кого знаешь, и когда‑либо видел, и говори всё, что вспомнишь. И не вздумай хоть что‑то утаить!
Затем Милютин обратился к коллеге:
– Артём Савельевич, оставляю Вас с нашим новым свидетелем. Если будут проблемы с коммуникацией, звоните!
– Слушаюсь, Иван Иванович! – ответил Прохоров. – Я думаю, проблем не возникнет.
– А утром у меня на столе должны лежать фотографии и имена тех, кто организовал похищение Зотовой и Андреева!
Сказав это, Милютин грозно посмотрел сначала на следователя, затем на Левашова, после чего вышел из комнаты. И лишь в коридоре опытный сотрудник КФБ позволил себе улыбнуться.
Глава 21
За столом в комнате для допросов сидел пойманный в Москве сообщник похитителей одарённых детей. Несмотря на наличие в его сумке паспортов на разные имена, среди которых не фигурировало имя Егор, представился он именно этим именем – так его сотрудники КФБ и называли. Егор находился в особом изоляторе, и о его содержании знало лишь руководство КФБ, один лекарь и два охранника.
Допрашивали задержанного исключительно Милютин и Глебов. Вот и сейчас Иван Иванович и Родион Степанович сидели напротив Егора и в очередной раз выслушивали его историю, надеясь поймать его хоть на какой‑нибудь неточности.
– Честное слово, я ничего больше не знаю, – простонал преступник. – Я уже всё по сто раз вам рассказал за этот месяц, что вы меня здесь мучаете.
– Во‑первых, мучить тебя мы пока не начинали, – мрачно произнёс Милютин. – А во‑вторых, всего три недели. И, признаться, я уже устал. Тебя узнал один из тех, кто спасся во время похищения, и с его слов ты играл в этом преступлении ключевую роль.
– Так я же не отпираюсь – участвовал. Но ключевую роль не играл. Меня привезли и сдали в распределитель, потом я выполнил свою несложную задачу, и меня отпустили. Разве это ключевая роль?
– На исключительную меру тянет, если не приведёшь доказательств, что те ребята до сих пор живы.
– Да как же я их приведу? Я ведь даже не знаю, где они.
– А где остальная группа? – спросил Глебов. – Кто‑то ведь должен знать, куда детей увозят.
– Не знаю, где группа, – ответил Егор. – Меня сразу отпустили, а группа увезла одарённых. Потом я никого из них не встречал, и не знаю, где они могут быть.
– В прошлый раз ты сказал, что тебя таким образом использовали три раза.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Да, три.
– И между этими тремя преступлениями ты ни с кем из группы не встречался?
– Люди в этих группах всегда разные были. Ни одного я два раза не видел.
– Даже так? – опять подключился к разговору Милютин. – А есть мысли, почему?
