На пороге стояла Мила. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, затем Мила сказала:
– Прости.
– Мне не за что тебя прощать, – ответил я. – Ты мне клятву у алтаря не давала. Так что не переживай.
– Прости меня, пожалуйста! Я просто не могла сказать правду. Я хотела, но не смогла.
– Ну если не смогла, то и сейчас не стоит. Прощай!
Я попытался закрыть дверь, но Мила шагнула на порог и сказала:
– Ты очень нужен мне!
– Нужен? Зачем? – удивился я. – Чтобы дальше мне врать? Нет, спасибо. Ты в своё время устроила мне дикий концерт, когда я честно признался, что не могу раскрыть чужую тайну, а сама обманывала меня, каждый день рассказывая по телефону, как тебе одиноко в общежитии и какие тяжёлые тренировки.
– Я просто боялась! Я не хотела делать тебе больно!
– Ничего страшного, я уже привык, что мне все делают больно. Давай прекратим этот ненужный разговор и останемся друзьями.
– Нет! – почти закричала Мила. – Мы не останемся друзьями! Я люблю тебя!
– Забавно, но не верю. Извини! Пока!
– Но почему ты не хочешь узнать, где я была? – удивилась Мила.
– Зачем? Если сразу не сказала, то сейчас какой уже смысл? Мне действительно неинтересно. Прощай, Мила!
Мне и вправду не хотелось ни выслушивать объяснения, ни устраивать разбирательства. Я очень устал, и несколько часов сна совершенно не помогли мне прийти в себя, поэтому я просто хотел, чтобы всё это быстрее закончилось. Ещё засыпая, я понял несколько важных вещей. Главная из них – у меня были проблемы посерьёзнее, чем расстраиваться из‑за девушки, которая мне врёт. И мне действительно не хотелось знать, где была Мила.
И, что интересно, особой злости у меня на неё не было. Я сам был не безгрешен. В конце концов, я не рассказал Миле, как целовался с Ариной на озере и в беседке. Это, конечно, было немного другое, но ведь не рассказал. Хотя и вины за это не испытывал. И на Милу особо не злился. Признаться, меня больше разозлило, что она пришла ко мне объясняться. И ещё я злился, что как дурачок бегал то в общежитие, то на арену, чтобы сделать своей девушке сюрприз, а как оказалось, сюрприз ждал меня, да ещё какой.
– Я хочу тебе всё объяснить! – снова громко сказала Мила. – Хочу рассказать, где я была! Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо! Ты ведь ничего обо мне не знаешь!
– Это да, – я не удержался и усмехнулся. – Здесь я с тобой соглашусь. Я ничего о тебе не знаю.
– Пожалуйста, выслушай меня! – повторила Мила. – Что я должна сделать, чтобы ты меня выслушал? Хочешь, чтобы я на колени перед тобой встала?
– А ты встанешь?
– Нет!
«Этим ты мне всегда и нравилась», – невольно подумал я.
А дальше я даже не понял, как всё произошло. Каблук Милы я заметил лишь за доли секунды до того, как он впечатался мне в лоб – в самую его середину. Я отлетел метра на три. Быстро вскочил, на автомате сгенерировал ледяную защиту и приготовился отражать следующий удар. Но его никто и не думал наносить – Мила стояла на пороге и навзрыд рыдала.
– Ты совсем сдурела? – крикнул я, потирая лоб. – На колени не надо, но ногой по голове тоже перебор!
Мила заревела ещё сильнее. Это было неожиданно, и как с этим бороться, я не знал. Но выгонять в таком виде девушку я не мог, как бы я к ней ни относился.
– Проходи, – пробурчал я. – И прекрати реветь!
Мила прошла в комнату, села на кровать Глеба, немного успокоилась и сказала:
– Прости, что расплакалась, это всё нервы. Но я всё же хочу рассказать тебе, где я была. Если после этого решишь, что я неправа, то я уйду.
– Мила, я уверен: нет такой причины, которую нельзя было мне назвать. Ты сама всегда говорила, что мы в этом мире одни, и что теперь мы должны держаться друг друга, что у нас никого больше нет, что…
– Я была у родителей, – перебила меня Мила.
– Что?
– Я была у родителей. Я видела, как ты переживаешь разрыв с родными, и я просто не смогла тебе рассказать, что общаюсь со своей семьёй. Прости. Я поддерживаю связь с родными с самого отъезда. Они ужасно переживают, боятся, что это раскроется. У папы могут быть проблемы. У нас очень богатая, но не влиятельная семья. Поэтому мы вынуждены скрывать это всё. Родители очень любят меня. В честь окончания первого курса они сняли виллу на неделю в Сочи. И я ездила к ним. Я хотела тебе про всё рассказать, давно хотела, но видела, как ты переживаешь разрыв с семьёй, и не смогла сделать тебе больно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Это было неожиданно. И что самое интересное – Мила была в чём‑то права. Не то чтобы мне прямо стало бы от этого больно, но я вспомнил, как неуютно мне было у Денисовых, как, глядя на Глеба и его родителей, я постоянно вспоминал свою семью. И что уж врать самому себе – мне было больно. Мила оказалась права.
Но я не мог понять одного – ладно врать по телефону, но как она умудрялась делать это с глазу на глаз, с моими‑то способностями к эмпатии? Неужели, она умела так закрываться? Одно дело – не рассказывать про отношения с родными, там особого вранья не было, просто не говорила, вот мне и нечего было прочувствовать. Но она рассказывала о своих планах на лето, о занятиях у Игнатьева, и я ни разу не почувствовал, что она врёт.
– Всё равно не понимаю, зачем ты придумала эту историю с занятиями. Такое ощущение, что тебе прямо нравилось мне врать.
– Ничего я не придумала! Я действительно напросилась к Ярославу Васильевичу и даже сходила на два занятия, а потом позвонила мама и сказала, что они решили сделать мне сюрприз и ждут меня в Сочи. И куда мне было деваться? Пришлось тебе врать. По телефону такие вещи рассказывать тем более не хотелось. Но хоть мне и жаль, что всё раскрылось именно так, я рада, что это вообще раскрылось. Мои родные ещё три дня будут в Сочи, и они ждут нас. Я хочу тебя с ними познакомить. Ты готов поехать прямо сейчас? Или завтра?
– Никуда я не поеду. Ни сейчас, ни завтра, – отрезал я.
– Но я хочу познакомить тебя со своими родителями!
– Я уже познакомился с родителями Глеба – мне хватает.
– Родители Глеба тебя чем‑то расстроили?
– Нет, всё нормально. Просто я не хочу никуда ехать. Давай оставим эту тему!
– Но я больше не хочу, чтобы между нами были хоть какие‑то секреты! – уже почти кричала Мила. – Я хочу, чтобы ты меня простил!
– Не за что мне тебя прощать. Ты права: мне очень тяжело без семьи.
– Я просто боялась, что ты меня бросишь, когда узнаешь, что я не такая, как ты, в смысле, что не совсем одна осталась. Я так боюсь тебя потерять.
– Не бойся.
Я посмотрел на Милу. Она сидела напротив меня, на кровати Глеба, заплаканная, расстроенная. Где‑то там, в Сочи, находилась её семья, а она примчалась ко мне в Новгород. Можно было, конечно, сколько угодно обижаться, но нельзя было не признать, что она была права – если бы она мне всё рассказала, мне было бы ещё больнее ощущать свою брошенность и ненужность родным. И хоть я уже с этим смирился, как с фактом, но всё равно было обидно и больно. И, как ни крути, никого ближе Милы у меня теперь не было.
– Ты простишь меня? – робко спросила Мила ещё раз.
– Мне не за что тебя прощать, – ответил я. – Но больше мне не ври. Никогда.
– Больше не буду, – ответила Мила и снова заревела.
– Сейчас‑то ты чего плачешь? – удивился я.
– Не знаю, – ответила Мила и улыбнулась сквозь слёзы. – Так мы…
– Нет! – сразу же отрезал я, поняв, к чему она клонит. – В Сочи я не поеду! Хватит! Мне бы от Москвы отойти. А ты поезжай, я не против. Семья – это действительно важно, и я рад, что ты её сохранила.
Мила отрицательно покачала головой, размазала по щеке очередную слезу, улыбнулась и сказала:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Я больше никуда от тебя не уеду и тебя никуда не отпущу! Ты мой!
*****
Иван Иванович Милютин и старший следователь Прохоров сидели за массивным металлическим столом комнаты для допросов. Отворилась дверь, и охранник ввёл Олега Левашова. Молодой граф, щурясь, и не до конца ещё отойдя от сна, разглядел сидевших за столом и спросил:
