Я забежал в общежитие, пулей заскочил на нужный этаж и в предвкушении встречи постучал в дверь комнаты Милы. Но никто мне не отворил. Я постучал сильнее – результат был тот же. Я достал телефон, немного расстроившись, что сюрприз не удался, и стал набирать номер своей девушки. Но в последний момент нажал на кнопку отмены, так как вспомнил: Мила говорила, что занятия у Игнатьева длятся до обеда. Значит, шанс на сюрприз оставался, и я направился на арену.
Ещё подходя к арене, я услышал доносящиеся изнутри крики и шум – занятия были в самом разгаре. Дверь в здание была приоткрыта, я вошёл и огляделся. На самой арене находились Ярослав Васильевич и пятеро старшекурсников. Ещё около десяти студентов сидели на трибунах и наблюдали за занятиями. Ни среди первых, ни среди вторых Милы я не заметил. Постояв немного и окончательно убедившись, что моей девушки в здании нет, я вышел на улицу.
Я отошёл от арены, достал телефон и набрал номер Милы. После нескольких гудков из динамика раздался весёлый голос моей девушки:
– Рома, привет!
– Привет, – сказал я. – Что делаешь?
– Да вот только что закончились занятия у Ярослава Васильевича. Сейчас добегу до общежития, приму душ и перезвоню тебе. Где‑то через полчасика. Договорились?
На секунду мне захотелось продолжить эту игру, и я почти дал добро на созвон через полчаса, но потом стало противно, и я сказал:
– Занятия ещё не закончились.
– Что? Я тебя не поняла.
– Занятия, говорю, ещё не закончились. Я сейчас на арене. Занятия идут.
Наступила пауза примерно секунд на десять, после чего из динамика донеслось:
– Прости, Рома!
Мила сбросила звонок. Я спрятал телефон в карман и направился в общежитие, думая о том, что никогда не знаешь, что найдёшь и что потеряешь, и где и когда это случится. И почему‑то на душе было очень спокойно. Или пусто. Но главное – меня совершенно не интересовало, где была Мила.
Может, если бы в моей жизни в течение последних суток не было других переживаний, я отнёсся бы к этому по‑другому, но я настолько устал от событий в Москве и психологически вымотался, что не хотел ни о чём думать. И на удивление я даже не расстроился. Не то чтобы мне было всё равно. Нет. Мне было не всё равно. Но я не расстроился. На это просто не осталось сил.
Я пришёл в свою комнату в общежитии, выключил телефон и завалился спать.
Глава 20
Иван Иванович Милютин зашёл в комнату для допросов, кивком отпустил охранника и обратился к сидящему за столом Олегу Левашову:
– Как самочувствие? Как настроение?
– Почему вы не даёте мне увидеться с дедом? – спросил Левашов, проигнорировав заданные ему вопросы.
– Потому что можем себе это позволить, – ответил Милютин, присаживаясь за стол напротив задержанного. – Твои деды, один из них уж точно, начнут предпринимать попытки вытащить тебя отсюда, будут мешать следствию, создавать кучу проблем. Сам как думаешь, нам это надо?
– Это незаконно.
– Ошибаешься. У тебя статус особого подозреваемого, поэтому мы имеем полное право держать в тайне факт твоего задержания и нахождения под стражей.
– Ну, хорошо, допустим, это так. И долго это продлится? Ещё месяц? Год? А что потом?
Левашов вёл себя довольно вызывающе и при этом невероятно спокойно. Это удивило и немного озадачило Милютина.
– Потом? – переспросил Иван Иванович. – О каком «потом» идёт речь? У тебя нет никакого «потом». Варианты твоего будущего сильно ограничены. Скажу больше: их всего два. Собственно, поговорить о них я и пришёл. Первый вариант – мы даём делу официальный ход, состоится суд, тебя признают виновным, но психически больным, и отправят на лечение в психиатрическую клинику. Надолго. Возможно, навсегда, учитывая список твоих преступных деяний и потенциальную опасность для общества. Статус главы рода перейдёт к твоему младшему брату, точнее, до его восемнадцатилетия к опекуну – одному из дедов. Это устроит и деда, и брата. Не думаю, что они захотят возвращения такого неадекватного родственника из психушки, посему лечиться тебе без вариантов до конца жизни.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Милютин дал Левашову осознать сказанное и продолжил:
– Второй вариант – мы просто тебя ликвидируем, как бешеного пса, чтобы ты больше никому не создавал проблем. И учитывая, что ты натворил, меня даже совесть за это не будет мучить. Какой вариант тебе больше нравится? Из уважения к памяти твоего отца, я могу разрешить тебе выбрать.
Милютин рассчитывал, что молодой граф занервничает, но Левашов совершенно спокойно спросил:
– Как ликвидируете?
– Не волнуйся, безболезненно. Это я тебе могу обещать.
– Я не боюсь боли. Меня интересует, как вы это всё оформите? Скажете, что нашли в лесу, загрызенным волками или объявите, что выловили тело в Ильмене?
– Какая бурная у тебя фантазия, но всё будет проще – инъекция в таком вот подвале и кремация тела там же. Зачем нам лишние проблемы? Ты числишься пропавшим без вести, пусть всё так и остаётся.
– Хорошо, меня это устраивает.
– Интересный выбор, – Милютин еле сдержался, чтобы не выдать своего удивления.
– Психушка – позор для рода. И я не псих, – совершенно спокойно пояснил Левашов. – Отец и так превратил нашу семью в посмешище, пресмыкаясь перед Зотовым. Я хотел сделать её снова великой. Не получилось. Может, у брата получится. Хотя я сомневаюсь – он слабак, как и отец.
– Выполнять поручения полукриминальных эльфов, по‑твоему – делать семью великой? – с нескрываемой поддёвкой спросил Милютин.
– Вы ничего не знаете.
– Ну так расскажи.
– Зачем? Что изменит мой рассказ? Участь моя решена. Вариант не самый плохой, по крайней мере, не позорный. Да и устал я уже здесь сидеть.
– Скажу честно, – признался Милютин. – Не ожидал я от тебя таких речей и такого решения. Думал, будешь цепляться за жизнь.
– Зачем Вы мне это сейчас говорите? – спросил Левашов. – Вам мало меня убить? Хотите ещё и поиздеваться? Только мне плевать. Я не боюсь боли: ни физической, ни душевной. Я вообще ничего не боюсь.
– Ну, значит, договорились.
Иван Иванович нажал кнопку вызова охраны, дождался, когда войдёт конвоир, и быстро покинул комнату. Вид у главы столичного КФБ был злой и озадаченный. Пройдя несколько метров Милютин, не выдержал и раздражённо пробурчал себе под нос:
– Вот же сучёныш. Но ничего, не таких обламывали. Зато теперь я знаю, чего ты боишься.
*****
Собрание у кесаря продолжалось второй час. Помимо самого Романова, на нём присутствовали Милютин, Глебов и Валуев. Руководитель столичного КФБ в подробностях рассказал все детали московской операции, поведал разработанную легенду Романа Андреева и отдельно остановился на перспективах, которые открывались в случае, если задержанный в Москве преступник владеет ценной информацией о похитителях детей или о месте нахождения похищенных.
Александр Петрович был невероятно зол на руководителя столичного КФБ за создание напряжённости в отношениях с орками, но и осудить Милютина он не мог – шанс раскрыть тайну похищения детей стоил того, чтобы рискнуть. Как ни крути, Иван Иванович поступил правильно, решив любой ценой вывезти из Москвы столь ценного свидетеля. Но и не выразить недовольства методами Милютина кесарь не мог – очень уж неприятный осадок остался у него после разговора с Воронцовым.
– Я Вас выслушал, Иван Иванович, – сказал Кесарь, подводя итог всему разговору. – Мы все вас выслушали и разделяем Ваше желание поскорее раскрыть тайну похищения детей. Но не могу не заметить, что в нынешней ситуации обострение отношений с орками может дорогого стоить. Всё же можно было попытаться вывезти преступника из Москвы с меньшим шумом. Всё же не из Берлина и не из Варшавы вывозили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Из Варшавы было бы проще, – заметил Милютин. – Там нас ничего бы не сдерживало. А так нам пришлось действовать максимально корректно, чтобы не расстроить наших московских коллег. Вы же понимаете, что привлечь их к операции, мы не могли?
