Серессе. Ее забрали из той самой обители Дочерей Джада, куда я привез Лению в один весенний день так много лет назад. Наверное, я мог бы задуматься о себе самом и о том, как сильны женщины…
Когда я сижу сейчас здесь, в своем красивом новом доме, готовясь идти в сопровождении Дузо и телохранителей во дворец, чтобы поддержать герцога на заседании Совета Двенадцати, членом которого теперь стал, я думаю также и о Рафеле бен Натане. Не потому, что он напоминает мне кого-то другого, не по ассоциации с кем-то, а из-за него самого.
Я считаю, что он мог бы стать моим другом, если бы наши жизни сложились иначе, – несмотря на все различия в вере, которые, как считается, разобщают людей. Это не обязательно. Они могут разобщать, но не всегда это делают.
С годами я приобретал друзей. Говорят, можно считать, что тебе повезло, если они у тебя были. Я действительно считаю, что мне повезло, несмотря на некоторые тяжелые утраты, хотя в сырые, ветреные ночи в Серессе вино порой заставляет думать иначе. Но у каждого человека есть свои утраты.
И все же новый шаг, на новую ступень в моей все еще строящейся жизни, был сделан после того, как мы с Рафелом бен Натаном вернулись наконец домой, глубоко потрясенные тем, что произошло в Арсенале.
Он поднялся к себе, чтобы сменить мокрую одежду. Я велел зажечь лампы и разлить вино в моей маленькой приемной. Отпустил слугу спать, сказал, что сам запру дверь. Все остальные уже спали, даже Дузо, который утром рассердился, узнав, что мне грозила опасность, а его не оказалось рядом. Я сказал ему, что смертельная опасность мне не грозила. Это его не смягчило и, возможно, было неправдой.
Дожидаясь, когда бен Натан снова спустится, я пытался подсчитать, сколько людей теперь умрет из-за того, что случилось. И не смог. Это зависело от того, сколько стражников Арсенала окажутся замешанными в этом. Я был рад узнать, что Тацио Чотто останется жив. Он напишет мне позже. Или нет. Возможно, и не напишет. Как можно быть уверенным?
В действительности он написал, и я ему ответил от имени герцога. Вскоре после этого Тацио, подвергаясь определенному риску, выполнял некоторые задания в Родиасе в интересах Серессы. А потом делал это снова, в Дубраве. Ему разрешили вернуться домой. Мы близко узнали друг друга. Он мне нравился. Он умер во время последней эпидемии чумы, четыре года назад. Чем дольше мы живем, тем больше людей нас покидает. Мы зажигаем свечи.
Мы оба устали. Я видел усталость бен Натана, когда он пришел ко мне, и чувствовал ее сам. Я подал ему бокал. Мы молчали, потом Рафел заговорил:
– Если он действительно сделал это потому, что Фолько д’Акорси пристыдил его из-за киндата, то его глупость меня тревожит. Мне понадобится больше вина, Данио.
Он был не их тех, кто много пьет. Герцог научил меня замечать это в людях.
– Глупость, и молодость, и высокомерие, – сказал я.
– Он не моложе вас. Вероятно, старше.
– На год или два, думаю. – Я пожал плечами. Встал и заново наполнил его и мой бокалы. – Я сын портного. Откуда взяться высокомерию?
– Наверное, тем лучше для вас.
– Наверное.
– Я не собирался обсуждать это той ночью. Слишком многое здесь сплелось. Но мне в голову пришла одна мысль, и я ее высказал. В жизни от этого зависит не очень много, но кое-что зависит.
– Рафел, – сказал я, – вы полагались на нас, на Серессу, думали, что мы защитим каракку. Мы вас подвели. Вам понадобится страховка, когда судно будет построено. Вам она нужна уже сейчас.
Он кивнул:
– Я понимаю. Нам она нужна.
«Нам». Этот корабль принадлежал и Лении тоже.
Я сказал, держа в руке бокал, поздно ночью:
– Вы мне позволите позаботиться об этом? И оплатить страховку? В обмен на ту часть прибыли, которую вы сочтете справедливой, когда ваш корабль станет торговым судном, после участия в кампании?
– Если он уцелеет.
– Если он уцелеет.
– У вас есть… средства для этого, Данио? Страховка будет дорогой, так как судно сначала отправится на войну.
– Я думаю, есть. Я смогу достать средства.
– И вы хотите вложить их в каракку, принадлежащую киндату и женщине?
Я ответил убежденно:
– Не могу придумать лучшего вложения денег.
Он долгие мгновения смотрел на меня. Потом улыбнулся:
– Тогда давайте так и поступим. Я кое-что подсчитаю и сделаю вам предложение.
Я и не подумал, поскольку тогда еще не был настоящим дельцом (позор для серессца, в самом деле), о том, что они с Ленией легко могли сами оплатить страховку. Он согласился ради меня. Тогда я этого не понял. Как советник герцога, я мог договориться о лучших условиях, чем большинство, но все равно…
Он сделал это ради меня.
Большая часть моего состояния пришла ко мне вместе со второй женой, после того как герцог Риччи устроил наш брак через несколько лет после событий того времени. Но по-настоящему мой капитал начался с процентов, которые предложили мне Рафел и Ления – за оплату страховки, а потом и за другие инвестиции в их торговлю, которые я делал, получая от нее прибыль. Он был очень хорош в своем деле, Рафел бен Натан, и я пожинал плоды его трудов.
Мне так хотелось, чтобы он предпочел поселиться в Серессе. И Ления тоже. Мне хотелось, чтобы она жила здесь. Наверное, причины были разные. Мечты и сновидения, как я обнаружил, могут повести тебя по таким дорогам, которых не допускает дневной свет.
Никто из них этого не сделал. Никто из них не сделал Серессу своим домом.
Я же никогда не жил в другом городе, кроме этого. Это был мой город. Другие люди, по разным причинам, никогда не имели дома, даже если где-то оседали. Они находили место для жизни. Это не одно и то же. Они двигались по жизни так, словно дрейфовали по всем морям мира.
Может быть, домом для некоторых людей всегда остается тот, который они потеряли.
Рафел остановился в дверном проеме с лампой в руке, собираясь снова подняться к себе. Рядом с дверью висела маленькая картина, на которой был изображен Джад Воин в небе над Родиасом, городом, узнаваемым по его зданиям и реке. Первое произведение искусства, которое приобрел Черра, как он сам ему сказал. Рафел оглянулся на человека, с которым пережил эту ночь. Молодой, но уже не юный, подумал он. Данио жил в этом маленьком, красивом доме, то ли был его владельцем,
