Положив трубку, Пабблем снова ткнул кнопку интеркома и приказал Дерде:
— Больше никаких звонков. Только если что-то сверхсрочное. — Он развернулся ко мне и потряс моей докладной запиской: — Итак, Барбара… Я просил вас проанализировать нарушение дисциплины, случившееся во время экскурсии в Сент-Олбанз, и по возможности внести предложения, как избежать подобного в будущем.
— Собственно… — начала я.
Пабблем остановил меня, вскинув руку.
— Но вы не… — сделала я еще одну попытку.
— Момент, Барбара. — Пабблем мотнул головой. — Позвольте мне закончить. Полагаю, я совершенно ясно дал понять, что ждал от вас практических советов по улучшению дисциплины учащихся. Вы же разразились… гм… нападками на школьную программу.
— Не знаю, что вы подразумеваете под «практическими советами»…
Пабблем стиснул веки.
— Барбара! Прошу вас… Надеюсь, вы согласитесь, — продолжил он, открыв наконец глаза, — что я ни на кого не давлю. Я приветствую самые разные мнения и подходы, но и вам, и мне понятно, что этот документ — совсем не то, о чем я вас просил. Не так ли? — Послюнявив палец, он принялся листать страницы моего отчета. — Совсем не то, Барбара.
Я изобразила непонимание.
— Правда? А мне казалось, что записка как раз по делу.
Несколько секунд Пабблем, сдвинув брови, таращился в пространство, после чего подтолкнул листки через стол ко мне.
— Взгляните, — сказал он.
Отчет был открыт на последней странице, озаглавленной «Выводы».
— Это лишнее. Я и так знаю, что там написано.
— Нет-нет. Я хочу, чтобы вы прочли еще раз. Посмотрите на этот документ моими глазами и подумайте, помогает ли он мне как главе школы разобраться в инциденте с Сент-Олбанзом.
— Охотно верю, что вы сочли его бесполезным. К чему читать?
— Барбара… — Пабблем склонился над столом и растянул губы в бледном подобии улыбки. — Я прошу вас прочитать.
Гнусный человечек! Я закинула ногу на ногу и приготовилась читать.
Поля страницы Пабблем разрисовал восклицательными и вопросительными знаками — по три, а кое-где и по четыре штуки кряду. Заключительные строчки его до того взвинтили или возмутили, что он выделил весь последний абзац ярко-желтым фломастером.
Гэвин Брич, которого я считаю заводилой в набеге на магазины, — крайне неприятный подросток: злобный, несдержанный и, осмелюсь предположить, не совсем в своем уме. Сомневаюсь, что на него подействуют дисциплинарные методы школы Сент-Джордж. Наилучшим выходом, с моей точки зрения, было бы исключение его из школы. Подчеркну, однако, что его исключение вряд ли положит конец подобным инцидентам. Периодические вспышки непослушания и даже преступного поведения среди учащихся школы в обозримом будущем пресечь невозможно. Социально-экономические особенности района, который обслуживает наша школа, таковы, что питать иллюзии может только идиот.
— Ну? — произнес Пабблем, когда я подняла взгляд от листков. — По-вашему, это достойный вклад в наше общее дело?
— Почему бы и нет? Вы просили совета, и вы его получили. Иных у меня нет.
— Господи ты боже мой! — Пабблем шлепнул пухлым белым кулачком по столу.
В минутной тишине он пристроил на место сползшую на глаза прядь и продолжил чуть спокойнее:
— Послушайте, Барбара… Я дал вам шанс изложить на бумаге свои соображения. — Он улыбнулся. — Это как раз тот случай, когда творческий подход может поднять учителя до уровня завуча…
— Я не мечу в завучи.
— Помимо того… — улыбка исчезла с лица Пабблема, — вы демонстрируете пессимизм, которому нет места в школе Сент-Джордж. Боюсь, вам придется попробовать еще раз.
— То есть вы подвергли мою работу цензуре.
Пабблем безрадостно хохотнул.
— Полно вам, Барбара, что за ребячество. Вы получаете возможность исправить свой первый опыт. — Он поднялся со стула и прошел к двери. — Скоро каникулы, так что времени подумать у вас предостаточно. Буду признателен, если вы предоставите мне исправленный вариант в начале следующей четверти.
— Почему бы не обратиться с этим к кому-нибудь другому, раз вам не нравятся мои выводы? — спросила я.
Пабблем распахнул дверь.
— Нет, Барбара, — отрезал он. — Я хочу, чтобы это сделали именно вы. Вам это пойдет на пользу.
* * *
В следующий понедельник, когда я направлялась к свободному столику в «Ла Травиате»,
чья-то вытянутая рука, как шлагбаум, преградила мне путь. Оказалось — Шеба. Кабинку она делила со Сью.
— Барбара! А я вас искала! Хотела еще раз поблагодарить за помощь тогда, в пятницу.
Я пожала плечами:
— Всегда рада. — И кивнула на поджидающего меня официанта. — Пойду, пожалуй.
— Ой, а может, вы с нами? — Шеба улыбнулась.
Сидевшая напротив Сью насупилась и забарабанила толстыми пальцами по столешнице.
— Ну что ж… — сказала я.
— Прошу вас! — настаивала Шеба. — Мы еще не успели сделать заказ.
Шеба явно пребывала в неведении о холодной войне между мною и Сью, что меня и успокоило, и некоторым образом разочаровало. Неужели мое имя даже не всплывало в их болтовне со Сью?
— Вы считаете?.. — заколебалась я. — Не хотелось бы вторгаться…
— Ну что за глупости, — возразила Шеба.
— Ладно. — Я повернулась к официанту: — Благодарю, я сяду здесь.
— Вот здорово! — Шеба подвинулась, освобождая для меня место по свою сторону стола.
Сью поднесла зажигалку к сигарете. Выражение ее лица предполагало глубочайшую, невысказанную муку человека, только что защемившего палец дверцей машины.
— Барбара была великолепна! — сообщила Шеба, пока мы изучали меню, нацарапанное мелом на доске у нас над головами. — Я бы умом тронулась с двумя мальчишками из продленки, если бы она не спасла мою шкуру. — Шеба посмотрела на меня: — Надеюсь, я вас не подвела? Вы не опоздали к директору?
Я покачала головой:
— Лучше бы опоздала. На такую встречу не стоило и торопиться.
— Боже, — ахнула Шеба. — Что-то не так?
— Пабблему не понравился отчет, который я по его требованию написала об экскурсии в Сент-Олбанз.
— А что вы написали? — спросила Сью.
Я в двух словах изложила содержание, и Шеба расхохоталась.
— Силы небесные, вот это, я понимаю, смелость! А Пабблем что? Жутко разозлился?
— Насколько это дано рыжим слюнтяям.
Шеба снова рассмеялась.
— Он все же чокнутый, правда? Недавно поймал меня в директорском садике, расписал свои планы по высадке весенних цветов и давай выпытывать мое мнение. Я подумала, что это безвкусица — сплошь тюльпанчики и все такое, — но мне до вашей храбрости далеко, Барбара. Я соврала, что садик будет прелестным. До чего же он был счастлив, бедняга! С ума сойти от этих мужчин. Что за манера задавать вопросы, на которые приходится врать!
Сью подобострастно захихикала.
— Хотя нет… — Шеба сдвинула брови. — Беру свои слова назад. Как это некрасиво с моей стороны. Я ведь и сама частенько набиваюсь на комплименты.
— О нет, — встряла Сью. — Ты сказала правду. Мужчины — те же дети. Им нужно постоянно слышать, какие они расчудесные, иначе помрут. Слабые личности, неуверенные в себе. Их эго требует подпорки, правда?
Я ждала конца тирады — хотелось услышать, что же не успела договорить Шеба. Но Сью тараторила без остановки:
— Нам, женщинам, хватает ума не покупаться на лесть. Когда мой Тед выдает комплимент, я точно знаю — дело нечисто. Как пить дать на сторону потянуло. И это тоже отличает мужчин. Все они кобели, правда? Мозги между ногами!
Я никогда не получала удовольствия от женской болтовни о никчемности и тупости противоположного пола. Рано или поздно такие разговоры сводятся к огульной критике мужчин под аккомпанемент дурацкого хихиканья. Глупо все это. Недостойно женщин. И, как ни смешно, самыми беспощадными критиканками оказываются как раз самые падкие на мужчин. Однако Шеба слушала с очевидным интересом. Не эти ли речи и спровоцировали ее дружбу со Сью?
— Поверьте мне, — продолжала Сью, — если Тед заявляет что-нибудь вроде: «Ты сегодня замечательно выглядишь, дорогая», я всегда распознаю ложь. Зато если я говорю, что он красив, как греческий бог, Тед заглатывает червяка вместе с крючком и грузилом…
Тед — это сожитель Сью. Во времена нашего с ней приятельства Сью называла его «дружком» или даже — какой кошмар — своим «стариком». Закрой рот, думала я, слушая ее трескотню. Закрой рот, закрой рот, жирная зануда. Дай же Шебе договорить.
Наконец поток слов иссяк.
— Возможно, ты и права, — сказала Шеба. — Но скорее проблема во мне самой. Видишь ли, меня ведь никто не заставляет отвечать так, как хочется Пабблему или кому-то еще. Так, может быть, я перекладываю на других вину за собственное малодушие? Откуда во мне это желание говорить только то, что людям приятно слышать? Муж считает, что это от избытка сочувствия, но, боюсь, на самом деле он имеет в виду, что я хочу угодить всем вокруг.
