— За своей шальной возвращаешься? — Спросил я, без особого желания ввязываясь в разговор.
— Зовут, — коротко ответил Семыч.
— Кто? — Не понял Макс, посмотрев на собеседника со снисходительной улыбкой, принимая все за пьяный бред.
— Не ты, он поймет, — кивнул в мою сторону. На миг в его глазах появилась искра эмоций и тут же пропала. Он уткнулся в одну точку и замер. Мышцы лица окаменели, словно он был уже не с нами.
Поезд, издав последний гудок, тронулся. Вагон потихоньку начал заполняться. "Желторотики", как прозвал нас компаньон Семыча, тихо переговариваясь, занимали свободные места. Глаза некоторых светились предвкушением. Большинства же убитой тоской оторванного от груди младенца. Но взгляд последнего вошедшего мне не понравился сразу. Слишком дерзкий, слишком самоуверенный.
Притупившаяся после разговора со странным соседом злость вновь взбунтовалась. Требуя выхода, найдя себе равного соперника. Увидев мою заинтересованность, молодой человек дерзко ухмыльнулся.
— Строптивая телка у тебя, — поделился он со мной. — Я бы вдул ей по самые кишки, чтобы захлебнулась своими проклятиями.
— Что сказал? — Я поднялся на ноги. Макс вцепился в мой локоть, принуждая угомониться.
— Дима, Дима, — пискляво передразнил он Веру, сложив руки на груди.
Общая панорама резко поплыла. В поле зрения остался только этот урод с дерзкой улыбкой. Мгновение. И мой кулак добрался до его кривящегося рта. Другое мгновение. И я уже сижу на нем, занося кулак для очередного удара.
Мне хватило и минуты, чтобы выбить из него дурь, пока нас не растащили. Двое парнишек, лет восемнадцати, вытащили его в тамбур. Остальные притихли, оборвав все разговоры.
— Гниль, — сказал Семыч в образовавшейся тишине. Я залпом выпил водку из его стакана и вышел в тамбур покурить. Этого придурка там уже не было.
— Слышишь?
— Что? — спросил я у материализовавшегося за моей спиной Семыча. Уголок его губ дрогнул, словно он хотел улыбнуться.
— Опять зовут. Как выпью, так зовут.
— Не пей, — ответил я, чувствуя, как злость, найдя выход, медленно отступает.
— На трезвляну все хорошо помнится, — сказал он, привалившись к двери с сигаретой в зубах. — Легко убить, если не медлить.
— Убьешь — отпустит?
Он перевел на меня ничего не выражающий взгляд и покачал головой.
Я докурил и ушел, оставив его наедине с голосами. Больше я Семыча не видел, но этот странный разговор и мертвый взгляд долго не выходил из моей головы.
Глава 1
Месяц КМБ показался мне раем, тогда как Макс весь свой энтузиазм начал потихоньку терять. Мы сдружились с некоторыми бойцами, но особой сплочённости среди нас не было. Все прекрасно понимали, что ещё до присяги нас распределят по разным частям и дивизиям.
Сам день присяги не подарил мне особо никаких эмоций, чего нельзя было сказать о светящемся гордостью Максе. К счастью, нам удалось попасть в одно подразделение воинской части. Все вокруг сияли от радости, предвкушая пару часов со своими родными. Нам по этому поводу светиться было ни к чему. Ко мне все равно никто не приехал. Да я и не сообщал, куда меня, собственно, отправили служить. Макс своих отсеял сам, попросив не приезжать.
После торжественного построения, мы с некоторыми бойцами отправились сразу же в казарму.
— Приваливаемся, — с тяжким вздохом выдавил Макс, бросая сумку на нижнюю койку и плюхаясь в нее, как в кресло. Я уселся рядом, забросив свои шмотки наверх и посмотрел на парней, сидящих напротив.
— Рядовой Сороконог. Антон. — Представился плотный малый, на вид немногим младше нас.
— Сергей. Белозубов. — Вторил ему худой, как жердь, приятель.
Позднее в казарме их окрестили "Толстый и тонкий".
— Макс Антипов.
— Архипов… Андрей, — с непривычки вытолкнуть сквозь зубы имя брата получилось с небольшой заминкой. Я пожал им руки, ещё не зная, какая плотная дружба этим рукопожатием окрестилась.
Белозубов и Сороконог бойцами были так себе. К распорядку дня и ФИЗО были не расположены. Ориентирование на местности, стрельба, марш-броски — все это в первый месяц было им непосильно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Серега больше был по части балагурства, тогда как Антон исполнял немыслимые вещи на гитаре. Пацаны из детского дома. Им и гражданская жизнь-то была в новизну, что уже говорить об армии.
Мы учились. Волчьим законам жизни дет. дома и игре на гитаре — у них. Развитию выносливости и стоянию горой друг за друга они учились у нас.
Союз был странным и нелепым, но он приносил свои плоды.
К третьему месяцу службы, "Толстый и тонкий" уже были в равных весовых и качественных категориях с нами. Они втянулись в эту "мужскую школу жизни" и все чаще начинали грезить послеармейской свободой.
И мы вместе с ними.
Белозубов хотел поступать в театральный. Сороконог определил себя в музыканты. Макс мечтал о куче девчонок и беззаботной жизни. Я же думал о Вере, планируя по дембелю сделать ей предложение.
Но всё перечеркнулось в один из промозглых декабрьских дней.
Точнее, я сам всё это перечеркнул…
_____________________________________
— Алло.
— Привет.
— Привет.
— Ну, как ты там?
— Нормально.
— Не скучаешь?
— Времени нет.
— Значит, не передумала?
— Нет.
— Ясно.
— Слушай, ты не вовремя. У меня времени нет.
— Торопишься куда-то?
— Да. Пока…
______________________________________
— Почта, Архипов.
— О, Андрюха, баба твоя активизировалась, — с ухмылкой проговорил Самохин. Тот самый урод, которому в поезде я начистил репу.
Пропустив его замечание мимо ушей, я с каким-то странным предвкушением ринулся к почтальону.
Получив письмо, отставил швабру в сторону и уселся на койку Макса.
— Счастливые, — Белозубов с завистью проследил за тем, как мы с Максом вскрываем письма.
Почему именно письмо — я понял не сразу. У неё ведь был номер Макса, могла просто позвонить.
В конверте друга было три листа, исписанных почерком старомодной матери, предпочитающей старый способ общения новому.
В моем только одна фотография. Сумеречная комната и двое на кровати. Вера и Андрей.
Не веря своим глазам, перевернул снимок и увидел ровный почерк брата.
"Она всё-таки сделала выбор."
И издевательская рожа, наспех намалеванная ручкой.
— Убью суку.
В мыслях зародился хаос, в то время как голос остался спокойным и беспристрастным. Простая глянцевая бумага стала ударом ниже пояса.
Такого я точно не ожидал.
Почуяв неладное, Макс кинул на меня взгляд. Белозубов и Сороконог переглянулись. Самохин, не веря своему счастью, тут же материализовался за моей спиной.
— А сучка-то не промах! Наставила рога.
С резкого разворота вцепился рукой в его шею и сжал, на сколько хватило сил. Он забрыкался. Захрипел. Кадык судорожно задёргался под моей ладонью.
Парни ринулись к нам и оттащили по разным углам аккурат к приходу старшины Сколобова. Бегло оценив ситуацию, он кивнул мне на выход.
— Ко мне. Живо.
Я вырвался из захвата и побрел к коморке старшины. Он ввалился туда буквально через минуту и встал напротив, сверля меня взглядом.
— Архипов, ты…
— Я хочу перевестись на контрактную службу, — бросил, не дав ему договорить. Сколобов оценивающе прошёлся по мне, заиграл желваками и уселся на стул, положив ладони на стол.
— Ты хоть представляешь, чего ты хочешь?
Так некстати в памяти всплыл мёртвый взгляд Сёмыча. Его слова.
— Из-за бабы? Не стоит того.
— Я сам разберусь, что стоит, а что нет.
— Это горячка. Спонтанность.
— Не имеете права отговаривать, товарищ старшина. Свои три месяца срочной службы я прошел. Придраться не к чему.
— Послушай меня, Дима. Я не одного уже такого повидал. Кровь горячая, я понимаю. Рвётесь к черту в логово, а потом только куски в "черный тюльпан" собирают. И поминай, как звали. Кому что доказать хотите, хрен вас знает. Земле всё равно, кого в неё закапают. А баба потом даже слезинкой эту землю не польет.
