— А вот и стоит! — скорей закричал я. — Без листьев будет бревно. А из бревен строят дома.
— Не горячитесь, братцы-кролики, — сказал Иван Федосеевич. — Вы оба правы. Только я не люблю, когда все меряют на деньги. Крона у деревьев, пожалуй, не драгоценная, а бесценная. Ведь каждый лист — настоящая кладовая!
— Что-то я не пойму, при чем тут кладовая? — пробурчал я.
Иван Федосеевич снова почесал в затылке и немножко подумал.
— Солнце светит, — стал он рассказывать, — и отдает листьям свою энергию. А в листьях есть особое вещество — хлорофилл. Замечательное вещество! Оно эту энергию поглощает. Понятно?
Мне было не очень понятно, но я кивнул, чтобы скорей слушать дальше.
А Майка отвернулась и делает вид, что разглядывает каменную березу.
— Дальше так, — сказал Иван Федосеевич. — Хлорофилл получает от солнечного луча энергию. В нем, в хлорофилле, образуются питательные вещества. Они кормят дерево, и оно растет, цветет, дает плоды. А мы эти плоды едим. И животные едят, и птицы. А у многих растений мы едим корни и листья.
— Картошку и морковку! — догадался я. — И салат! И еще лук!
— И свеклу, — подхватил Иван Федосеевич. — И петрушку. И укроп...
Я почесал в затылке, как Иван Федосеевич.
— Получается, — говорю, — что зеленый лист всех кормит?
— Именно это и получается, — согласился Иван Федосеевич. — Корова, например, поест траву и даст нам молоко. И мясо мы едим... А всё — зеленый лист! Да еще он всем нам помогает дышать!
— А это не враки? — на всякий случай не поверил я.
— Какие враки! — завелась, как будильник, Майка. — Не знаешь — быстро объясню. Мы дышим чем? Воздухом. Воздух — что? Смесь газов. Самый главный газ в воздухе какой? Кислород. Его много. А не главный — углекислый газ. Его мало.
Я уши заткнул и замотал головой:
— Не звони, ничего не понятно!
Майка вздохнула и стала говорить медленнее:
— Ты, когда воздух вдыхаешь, кислород оставляешь в себе. Он нужен тебе для жизни. А углекислый газ ты выдыхаешь. Он тебе вредный. — Она показала, как я вдыхаю и выдыхаю.
Я совсем запутался.
Хорошо, Иван Федосеевич помог разобраться.
Объяснил, что углекислый газ нужен растениям для питания.
Именно из него хлорофилл создает питательные вещества.
Вернее, не из всего углекислого газа, а из содержащегося в нем углерода.
Углерод соединяется с водой и дает углеводы — сахар, крахмал.
А кислород, который тоже был в углекислом газе, остается, и растения его выдыхают.
Поэтому там, где есть растения, в воздухе всегда больше кислорода, чем, например, в городе.
А где больше кислорода, там людям легче дышится.
Андрюшин альбом. 16Все цветковые растения делятся на три большие группы: деревья, кустарники, травянистые растения — травы.
У всех деревьев главный стебель твердый — ствол.
Деревья бывают лиственные и хвойные. Хвоя — это листья хвойных деревьев. Узкие, покрытые плотной кожицей листья хвойных экономно испаряют влагу. Поэтому хвойные деревья легче лиственных переносят засуху.
У кустарников главного стебля нет или он развит слабо. Ветви начинают расти у самой поверхности почвы.
У травянистых растений сочный зеленый стебель, он никогда не деревенеет полностью.
Идем разгадывать ботаническую загадку Камчатки
Как-то вечером к нам зашел Иван Федосеевич и велел завтра утром встать пораньше.
— На целый день, — говорит, — уйдем в поход.
Я обрадовался:
— Ботаническую загадку Камчатки покажете?
— Будет, — говорит, — тебе и загадка, и ребус.
Я хотел бежать к Майке, чтобы предупредить ее про поход. Оказалось, Иван Федосеевич уже ее видел и предупредил.
Он стал о чем-то договариваться с папой, а я скорей лег спать.
Домовой мне, как назло, все мешал уснуть. То повоет в печную трубу, то стукнет форточкой. Я совсем было уснул, а он как затрещит в стенке! Я испугался и позвал папу. Он сказал, что дом за лето рассохся и оседает. Нужен ремонт. Я стал думать про ремонт и уснул.
Проснулся утром, смотрю — папа приготовил и мои, и свои резиновые сапоги.
— А ты, — говорю, — куда собрался?
Он удивился:
— Ты что, забыл про поход?
Вот новость! Папа еще ни разу с нами в поход не ходил.
— Ты, — спрашивает, — чем-то недоволен?
— Да-а, — говорю, — ты меня всю дорогу воспитывать будешь, я знаю.
Папа непонятно на меня посмотрел и обещал, что не будет.
Дорога сначала была знакомой. И за речку мы уже ходили, и в лес из каменной березы.
Пока нас не было, дудники выросли такие высокие! Как деревья. Только они все равно трава. Иван Федосеевич сказал, что у дудников ствол сочный, как у всех трав. Не твердый, как у дерева.
Потом пошли новые места. Я увидел елки. Низенькие, как кусты. Ствола не видно, ветки растут будто из земли.
Иван Федосеевич сказал, это кедровый стланик — хвойный кустарник.
Папа спрашивает:
— Знаете, почему называется стланик?
— Да это все знают, — отвечает Майка, будто она самая главная. — Потому что он стелется по земле.
— А держу пари, — говорит папа, — не все знают, почему кедровый стланик стелется по земле!
Майка промолчала, а я честно сказал, что не знаю.
— Когда ударит первый морозец, — объяснил папа, — стланик ветками припадает к земле. Ложится, чтобы уберечь себя от непогоды.
Меня будто домовой за язык потянул. Может, он и правда залез ко мне в карман? Ему ведь тоже хочется погулять...
— А елка, — говорю, — почему не ложится? Она что, глупее кедрового стланика?
Майка на меня быстро посмотрела, и я сразу понял, что сморозил ерунду. Сейчас папа меня на смех поднимет, факт.
Но папа почему-то не стал насмехаться. Сказал, что елка — дерево. У нее высокий и прочный ствол. А кедровый стланик — кустарник. У него ствол совсем короткий, а ветки длинные. Ветки и стелются по земле.
— В этих краях, — говорит, — хвойные не растут. Кроме кедрового стланика и пихты грациозной.
— Я что-то здесь никакой пихты не видел, — пробурчал я.
— Это естественно, — говорит папа. — Роща пихты грациозной растет только в одном месте. В шести километрах от океана. Туда мы и идем.
Значит, пихта и есть ботаническая загадка Камчатки? Мне стало скучно. Подумаешь, пихта! Обыкновенное хвойное дерево. Но я ничего не сказал. Чтобы опять не сморозить глупость.
Путь был долгий. Мы два раза делали привал. А потом вышли на тропинку, каких я еще не видел. она ушла в землю по самую мою коленку. Утопталась.
Идем по тропе, а по бокам трава. Высокая, выше моей головы. И кусты путаются ветками над головой, как тоннель. Взрослым приходится пригибаться.
Вдруг Иван Федосеевич — он шел впереди — остановился. Поднял с земли сухую ветку и как хрустнет ею — сломал.
— Стойте, братцы-кролики! — говорит очень громко и подзывает папу глазами.
Папа шел последним. Так в походе полагается: впереди идет главный, потом те, кто послабее. А в конце — который следит за порядком, чтобы никто не потерялся.
— Команда, ни с места! — приказал папа и подошел к Ивану Федосеевичу.
Они присели па корточки и стали что-то разглядывать и фотографировать.
Мы с Майкой не утерпели и подкрались посмотреть. Видим — трава примята и приподнимается, будто па ней только что лежал кто-то большой и ушел. А рядом — горка черных орешков вперемешку с ягодами. От них идет пар и противно пахнет.
Иван Федосеевич встал с корточек и говорит опять очень громко:
— Тут только что медведь был. Видите — испражнения. Мы его спугнули.
Я смотрю, у Майки глаза сделались круглые-круглые.
— А вдруг он вернется и нападет? — говорит она, а сама меня за руку схватила.
— Не вернется! — Иван Федосеевич стал засовывать в футляр фотоаппарат. — Я этого мишку хорошо знаю. Не раз встречались. Это его тропа, он ее протоптал, чтобы ходить к речке — пить и за рыбой.
— Так надо тихо! — сказал я. — А то он рассердится, что мы ходим по его тропе.
Иван Федосеевич снова поднял сухую палку и с треском поломал ее о колено.
— Медведя надо предупредить, чтобы не застать врасплох. Он зверь осторожный, не станет нападать первым. Уйдет подальше.
Папа что-то записал в записную книжку и говорит:
— Вперед, друзья! Роща уже близко.
Мы пошли быстро-быстро. Иван Федосеевич громко разговаривал с папой. То он, то папа поднимали с тропы сухие ветки и переламывали их, чтобы они трещали, как выстрелы. Медведь будет знать, что мы идем, и уступит дорогу.
Мы с Майкой немножко отстали, и она меня спросила шепотом:
