Если я наложу на себя руки, то в конце концов Сильвер придет к такому же выводу. А до этого она будет испытывать ту же самую ослепительную боль, что и я, когда был шестилетним мальчиком, и я никогда не смог бы так с ней поступить. По иронии судьбы, я скорее умру, чем доведу ее до такого состояния.
Струйка благовоний попадает мне в нос, возвращая меня в себя — я так долго отсутствовал, что испытываю шок, когда вырываюсь из своих мечтаний и понимаю, что каким-то образом нашел дорогу через Роли или, в данном случае, к церкви Святой Троицы. Католическая церковь, потому что моя мать была католичкой. Именно так мы с Беном и выросли. Бен должен был быть доставлен сюда на похороны, но я плохо соображал, когда в похоронном бюро мне сообщили, что в завещании Джеки говорится, что все службы должны проводиться в соответствии с ее Пресвитерианской верой. Мне следовало бы потребовать, чтобы все было иначе. Джеки вообще не имела права включать Бена в свое завещание, но я уже сделал все возможное, чтобы Бен был похоронен здесь, а не в Беллингеме.
Святая Троица пропитана той же богатой, бархатной возвышенностью, которую разделяют все католические церкви. Смиренное благоговение, которое на мгновение успокоило пустоту в моей груди. Люди постоянно путают целительную атмосферу внутри подобных зданий с присутствием Бога. Это внушает благоговейный трепет — чувствовать, как душа исцеляется, просто войдя в определенное здание и посидев некоторое время в тишине. Но в этом-то все и дело. Безумие захватывает жизни людей на каждом гребаном повороте. Дети; счета; работа; финансовый стресс; ожидания и надежды других людей. Куда бы они ни повернулись, везде столько шума, болтовни и гребаного безумия, что в первый же момент, когда они садятся в безмолвной темноте и дышат, они обязательно почувствуют, что общаются с возвышенным.
В конце концов, именно поэтому я и приехал сюда. Потому что это хорошее место для размышлений.
«Eterno riposo, concedere a loro, o Signore, e lasciare che perpetua risplenda ad essi la luce. Maggio le anime dei fedeli defunti attraverso il ricordo di Dio, riposa in pace, Amen» (прим. с итал. — «Вечный покой, даруй им, Господи, и пусть вечный свет сияет им. Мая души умерших верующих через память о Боге, упокойся в мире, Аминь»).
Эти слова не приветствуются. Я не искал их, но они все равно всплывают на поверхность моей памяти, вытесняя все остальные мысли. Я помню шепот ее голоса, ловящего согласные и гласные, создающего мелодию из молитвы каждый ноябрьский день Всех Душ. Я знал, что до Дня Благодарения осталось всего несколько недель, когда мама украшала нашу квартиру хризантемами, ставила на стол три дополнительных места и готовила еду для людей, которых я никогда раньше не видела. Да и я тоже, поскольку все они были мертвы. К тому времени, когда я родился, моих бабушки и дедушки уже давно не было. Как и моего дяди, ее сводного брата, который умудрился упасть с балкона третьего этажа гостиничного номера в Риме, когда был пьян и приземлился на голову.
Мама готовила все итальянские рецепты, какие помнила с детства, а потом заворачивала меня в самую толстую зимнюю куртку, и мы стучались в двери соседей, предлагая им Дольчи деи Морти—сладости мертвых. Она говорила мне, что маленькие белые бисквиты должны были подсластить горечь смерти, и что в Италии дети стучаться в двери ради них вместе с другими конфетами и угощениями в обмен на молитву за умерших.
«Eterno riposo, concedere a loro, o Signore, e lasciare che perpetua risplenda ad essi la luce. Maggio le anime dei fedeli defunti attraverso il ricordo di Dio, riposa in pace, Amen».
День Всех Душ уже давно позади, но голос моей матери все равно повторяет ее молитвы.
Дверь в церковь стонет, и порыв холодного воздуха заставляет мои руки покрыться мурашками. Кто-то только что вошел. Часть меня раздражена тем, что тишина будет нарушена чьим-то присутствием. С другой стороны, я рад, что больше не один. Еще одна секунда одиночества и я мог бы никогда больше не всплыть на поверхность…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Так и думал, что найду тебя здесь. — За моей спиной раздается грубый голос. Это уж точно не голос священника. Слишком уж он пропитан виски. Волосы у меня на затылке встают дыбом, ко мне возвращается настороженность, которая исчезла с тех пор, как я открыл эту дурацкую чертову дверь для Мэйв.
На секунду мне кажется, что это Зандер, приехал тащить меня на похороны в Гринвуд, но потом...
— Я слышал, что ты живешь здесь, в Роли. Наверное, я действительно в это не верил. До этого момента.
Быть ударенным электрошокером — это уникальный опыт. Это трудно описать. Ваше тело замирает, крича от боли, челюсти сжаты, руки сжаты, задница сжата, да бл*дь, все сжато, и разум кричит: «Двигайся! Избавься. От. Боли» Вы застыли на месте, легкие сжались, и все, что можете сделать, это лежать и принимать это. Я никогда не чувствовал ничего подобного раньше. До этого момента, прямо сейчас.
Если лучшие воспоминания моего детства связаны с моей матерью, то худшие, без тени сомнения, связаны с моим отцом. Даже когда она впадала в безумие и истерику, выкрикивая дикие, нелепые угрозы, он был еще хуже... потому что был безразличен, а потом, черт возьми, просто исчез. На протяжении многих лет я старался стереть его из моей головы, но Джакомо Моретти всегда был парадоксально несмываемым.
А теперь мне кажется, что он стоит прямо за моей спиной.
Я даже не оборачиваюсь.
Я слышу его — шарканье старых, изношенных подошв по каменному полу. Раздражение, исходящее от него, когда он опускается на скамью позади меня. Я чувствую его запах. Холодный зимний воздух, снег, машинная смазка и ароматизированные сигареты.
— Ты больше, чем я думал. — Он говорит это небрежно, как будто комментирует незнакомцу неожиданно хорошую погоду. — Когда ты была маленьким, ты был совсем тощей крошкой. Гораздо ниже, чем другие дети в школе.
Алекс…
Не…
…оборачивайся…
Джакомо — Джек — на мгновение замолкает, как будто у него есть полное право ворваться сюда и разрушить мой покой, и он не собирается терять из-за этого ни минуты сна. Тем временем мои синапсы стреляют так быстро и беспорядочно, что я не могу сформулировать ни одной мысли, кроме: «убей его».
Тишину нарушает постукивание — носок его ботинка стучит по нижней стороне моей скамьи, прямо подо мной.
— Я пришел, потому что... ну, ты знаешь, зачем я пришел. Я пришел сюда из-за Бенни.
Мои первые слова отцу за последние десять лет звучат так:
— Удивлен, что ты вообще помнишь его имя.
Незнакомец позади меня неодобрительно скрепит зубами.
— Ну же, Алекс, это не очень честно. Конечно, я помню его имя. Он был моим сыном.
— Нет.
Где-то снаружи раздается автомобильный гудок.
Десять секунд спустя молодая женщина входит в дверь церкви и опускается на колени перед изображением Христа на кресте в натуральную величину. Она молится, быстро крестится и спешит по проходу к выходу. Звук тяжелой двери, закрывающейся за ней, отдается эхом, как мне кажется, целую вечность.
У Джакомо было достаточно времени, чтобы обдумать свой ответ.
— Прости? Что значит «нет»?
— Ты не был его отцом. Ты был тем парнем... который прожил с нашей матерью пару лет... дважды обрюхатил ее... стоил ей государственного долга маленькой страны в виде потерянных гребаных денег под залог... продал наш телевизор... а потом, бл*дь, исчез с лица планеты. — Я не собираюсь делать перерывы перед каждым выступлением. Я просто не могу нормально говорить. Никогда не думал, что эмоции смогут затмить горе, которое я испытывал последние несколько дней, но я ошибался. Ярость, проносящаяся по моим нервным окончаниям и разжигающая огонь в костях, подобна белой молнии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Джакомо тихонько смеется.
— Алессандро. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Я не просто встал и исчез. Нет, она заставила меня уйти. Ты был слишком мал, чтобы помнить эти склоки. Визг. Я не был идеален, сынок, но твоя мать была чертовски безумна…
