руки.
— И змием этим — не балуй, не по тебе это занятие… В тебе есть божья правда, да только сам ты себя не знаешь. Иди, ступай…
Ну а внизу, параллельно со всем остальным, я получил возможность ощутить, как едко и больно можно курить, ежели к тому приложишь чрезмерно удалое физическое усилье…
***
Лишь когда огни родного города остались позади, а атмосферой завладели признаки очередной грозы, Алиса произнесла первую фразу:
— Пахнет дождем…
Я не отреагировал.
— Куда мы едем? — она старалась говорить подчеркнуто мягким и умиротворенным тоном, хотя едва ли это удавалось ей.
— В Зимарово.
— Это далеко?
— Далеко.
В течение следующих полутора часов мы опять ехали молча, так ни разу и не обернувшись друг к другу. Алиса опустила руки на здоровое колено и сидела неподвижно, а я вцепился в рулевое колесо и делал вид, будто все помыслы мои — лишь в показаниях спидометра, изгибах еле видимой дороги…
Мысль то и дело застревала на месте, топтала себя и мучила; и только гуденье сопротивляющегося скорости воздуха помогало «двигаться» вперед, спасая рассудок от помрачения…
Я импульсивно вспоминал раннюю теплую осень. Это было девять лет назад при переезде из Волгограда в Москву. Светлана тогда предложила ночевать в Зимарово…
— Зачем мы едем? — неожиданно спросила Алиса.
— Чтобы быть вместе.
Лобовое стекло уже покрывалось каплями крупного дождя, но останавливаться, чтобы вставить стеклоочистители, я не решился.
— Зачем нам быть вместе? — она впервые повернула голову ко мне.
Я опять не ответил и продолжал смотреть вперед. Сверкнула молния, а гром так и не прогремел.
— Может быть ты намерен меня убить? — осторожно спросила она, положив руку мне на плечо.
— Я намерен Любить.
— Не поняла?
— Неправда, ты поняла… Я ведь говорил уже, что… люблю тебя.
Нутром почуяв крутой поворот шоссе влево, я умудрился вывернуть руль, и машина завизжала, но выровнялась опять. Алиса, похоже, этого не заметила.
— Так не бывает. Я же калека, старая и убогая и… я не верю твоим злым словам. Зачем ты выбрал меня для каких-то неведомых целей?!
— Алиса, довольно, оставь эту… чужую позу. Тебе просто страшно. Мне тоже страшно, я даже боюсь остановиться, хотя уже почти ничего не вижу…
— Да, мне страшно! Мне всегда было страшно жить, я всегда боялась каждого нового дня, боялась просыпаться. Двадцать лет я воспитывала в себе иммунитет против… тебя, а ты пришел и в один день сломал такую долгую волю, отобрал пусть холодную, пусть даже смертельную, но благодарную и сугубо личную тишину… Моя Тишина — в моей работе. Если и это ты успел раздавить, то у меня больше ничего не осталось… Кроме вот этого сегодняшнего дождя, твоей машины и тебя. Ты понимаешь?
— Я это знаю, — выдавил я поверх голоса, а шум в ушах и неровный шум дождя перемешивались где-то высоких и родственных друг другу частотах.
— Тогда ты должен знать и о том, что будет теперь со мной?
— Мы будем теперь вместе.
— Сколько? — Алиса перешла на тихий крик.
— Всегда! …или…
— Что или???
— Или… пока я не сойду с ума…
Очередная молния обширной сетью белых кривых линий взломала все видимое пространство, но громового раската вновь не удалось дождаться — раньше взорвалась Алиса:
— Ты… садист! Не человек!.. животное… домовой длинными пальцами… палач… — при этих словах она всем корпусом рванулась ко мне, вцепилась пальцами в правую руку и, уткнувшись в нее лицом, вдруг… зарыдала.
От неожиданности и усилившегося ливня окончательно побелело в глазах, поэтому, сбросив коленом передачу, я обеими ногами уткнулся в педаль тормоза. Тормозной путь показался бесконечным, однако машина наконец остановилась: ее отнесло влево, но все же в пределах шоссе.
Руки мои еще минуту боялись расстаться с запотевшим кольцом руля, а низкое шипенье дождя о кузов своим вкрадчивым гипнозом постепенно возвращало зрение и дыханье…
Алиса была будто не жива: она не рыдала уже, а твердая хватка пальцев не убавлялась в силе.
— АЛИСА… — я попытался произнести это слово как можно ровнее и непосредственнее.
Мгновение она не шевелилась, затем резко вскинула голову и процедила:
— Кто ты?
И тогда я увидел лицо старого и совершенно чужого человека. «Дальний» свет фар матовым эхом возвращался в салон машины, предварительно рассеиваясь в ливневой желтой пыли. Он отнимал у меня возможность не заметить в темноте седой цвет изрезанной морщинами кожи, пульсирующие корневища вен у висков и сухие, словно из папье-маше, темно-серые губы.
« Господи, зачем все это?! Что я делаю? За что так незаслуженно страдает это убогое живое существо? И как неприятен этот неуклюже торчащий обрубок… Я страшный человек… Кто я такой?? »
— Кто ты? — Алиса повторила вопрос уже без звука, лишь губами, а затем продолжала спрашивать только глазами.
Глаза даже и не спрашивали, а, скорее, о чем-то просили, молили и… умоляли.
— Я…
— Говори, говори.
— Ты нужна мне!
— Ты— мой?
— Да! —я сказал это громко и поспешно, испугавшись, что вообще не смогу ничего сказать, а руки тоже как-то заспешили и неуверенно потянулись к ее голове. Алиса откинулась к двери, открыла ее и простонала:
— Помоги выйти, мне душно, я умру…
Я выскочил наружу, но еще раньше из машины буквально выкатилась Алиса улеглась на асфальт лицом вверх и разбросала в стороны руки. Вода хлестала ее по глазам, и она улыбалась, как тогда, во сне.
А мною вдруг завладели какие-то инстинкты старшего — няньки или отца: я опустился на колени и пытался поднять ее, обхватив руками шею и ногу. Тогда ледяные пальцы вонзились в мокрые волосы и, с силой притянув мою голову к своей, она надолго захлебнулась в конвульсивном больном поцелуе.
Впиваясь в десны и прокусывая губы, Алиса расширившимися ноздрями рыхло выбрасывала и опять глотала порции воздуха и воды, а дождевые потоки разъяренно метались во все стороны и наступали со всех СТОРОН: сверху — точно расстреливали спину и шею, а снизу— беззвучно омывали ее затылок и уносили хвост волос в направлении мигающего издали света.
И лишь когда в окостенелом объятии мы докатились до середины шоссе, а длинные водяные стрелы вонзались уже не в мою спину, — лишь тогда источник настойчиво мигающих огней стал для меня реальным и понятным, Его стремительное приближение сопровождалось нарастающим знакомым гулом…
Встречный грузовик лихорадочно бросался с «дальнего» на «ближний» и обратно в надежде избавиться от слепящего света моей машины, а нелепое ее расположение на шоссе только усугубляло тщетность таких усилий.
Алиса то ли не поняла происходящего, то ли не захотела
