Выслушав, Коцел расспросил Мефодия о кончине Кирилла; он засыпал его вопросами и просил задержаться в Словинской земле. Епископ же, зная, какое рвение и какую любовь заронил Константин в сердце Коцела, не мог воспротивиться его горячим просьбам и остался.
Потекли дни, заполненные беседами; слушая речи епископа, князь видел внутренним взором обоих братьев: смиренная вера венчала чело Константина короной ласкового света, Мефодию же христианские добродетели вручили сверкающий меч. И мнилось князю, что любит он обоих равной любовью, но сердце его все же склонялось к тому из них, кто был смиренен нестрог, чей возвышенный дух был исполнен решимости победить в начатом деле.
Потом епископ Мефодий и князь Коцел сошлись на том, что надобно Мефодию вернуться в Рим и просить папу о восстановлении Сремской митрополии: Коцел мечтал вырвать свою землю из-под власти Зальцбургского архиепископа и в церковных делах войти в область нового, славянского архиепископа, которым должен был сделаться Мефодий.
Придя снова в Рим, предстал Мефодий перед папой и высказал эту просьбу. Задумался наместник Петра, взвешивая в мыслях пользу, которую принесло бы восстановление архиепископата в Среме для распространения христианства — и для влияния римской курии. Он взвешивал выгоды и ущерб, которые произойдут от этого для франкских епископов. Долго рассматривал он мысленно то и другое — и наконец, быть может, для того чтобы споры об имуществе и доходах не сотрясали церковь, решил объявить область, отходящую к архиепископату Мефодия, папской собственностью. Решив так, благословил он коленопреклоненного епископа и возвел его в архиепископский сан.
Но это решение вызвало бурю негодования среди франкских прелатов. Поднялись они, а с ними епископ Пассауский и архиепископ Зальцбургский, собрались все вместе и, не признав папскую волю, воспротивились ей.
К тому времени в Великой Моравии покончено было с властью Вильгельма и Энгельшалька. Святополк снова овладел своей державой. С ним-то и вступили в союз коварные франкские церковники и большими силами — какими правит кривда, пока не наступит час Божьей кары, — напали на поезд архиепископа Мефодия, возвращавшегося в Моравию и только что пересекшего границу.
Мефодия схватили. Прелаты и епископы, презрительно отозвавшись о булле Адриана, которую он нес с собой, предали его суду и судили, и поносили, и били по лицу. Первым ударил Мефодия епископ Пассауский, и князь Святополк, наблюдавший за судилищем с возвышенного кресла, не остановил его.
Со смиренномудрием сносил эти мучения архиепископ Мефодий. Молча выслушивал он оскорбления и проклятья, не отвечал на брань и издевки; но на обвинение в том, что варварской речью он оскверняет Писание и святые обряды, сумел возразить и без труда доказал свою правоту.
Сильным был Мефодий, если говорить о силе души. Несокрушимой была его вера, и страху или робости не было места в его груди.
Архиепископ Мефодий был осужден, церковники произнесли над ним свой приговор, и епископ Пассауский, объявив сего архипастыря своим пленником, увез его в Баварию. Три с половиной года продержал он Мефодия в темнице. Он рассчитывал, что тени подземелья сломят душу узника, что холод и сырость темницы сокрушат его здоровье, — но душа архиепископа вместе с ангелами исповедовала правду Божию, тело же не понесло никакого ущерба. Мефодий был жив верой.
В согласии с этой верой случилось так, что на папский престол воссел Иоанн VIII и, по велению справедливости, вспомнил о служителе истины Мефодий. Иоанн VIII в свою очередь издал буллу, стяжавшую славу, ибо выше силы и власти ставились в ней право и правда. Эта булла раскрыла двери Мефодиевой темницы. Вот слова, освободившие архиепископа-мученика:
«Брат наш Мефодий правоверен и вершит апостольские труды, и в его руки Богом и престолом апостольским отданы все Славянские земли, дабы кого проклянет он, тому прокляту быть, кого освятит — освящену быть».
ОБРАЩЕНИЕ КНЯЗЯ СВЯТОПОЛКА
Сказано: предательство — меч обоюдоострый; другая притча добавляет, что меч сей качается туда и сюда, задевая сперва того, кто был предан, затем того, кто предал. Вот ранил этот меч Ростислава — и уже направляется к груди Святополка. Безмерные страдания ожидают этого князя.
Немец Карломанн дал ему власть над всей Моравией, подчинив ему и те земли, которыми некогда владел Ростислав. Всю эту преданную страну доверил он Святополку. Меж тем законный князь ее, подлинный властитель Великой Моравии, лежал, ослепленный, в темнице, и правил вместо него ужасный наследник. Ему платил народ десятину, его имя твердило войско, темные и страстные упования поддерживали его оружие, и жажда битв размахивала его мечом. Народ поверил в славный путь Святополка и полюбил его.
Карломанн же смотрел на возрастающую силу нового князя со страхом и ненавистью. Однажды созвал он своих советников и сказал:
— Понял я и вижу, что Святополк — не друг нам. Вижу, отказывает он вам и мне в почестях, имя его обретает силу, немецкое же имя умаляется. Вот что донеслось до меня, вот на что обращен взор мой. Ответьте же, советники, выскажите свое мнение: должен ли я равнодушно взирать на все это или нам более приличествует поднять войну?
Опустив лоб на ладонь, а локоть уперев в рукоять меча, задумались советники. Думают, спрашивают друг друга, обмениваются мнениями. Наконец встает один из них и просит Карломанна поверить в измену Святополка и наказать его.
— По воле вашей и мира ради, — ответствовал Карломанн, — приказываю и повелеваю схватить его! Бросить в заточенье!
Сказано — сделано; Святополк, подобно своему дяде, оказался в глубоком подземелье, терзаемый бессилием и злобными мыслями. Лежал он на голых камнях, стеная от ненависти. Тут взору его предстала фигура, порожденная наполовину мечтаниями, наполовину раздумьями. Эта бесплотная фигура обладала способностью принимать облик отсутствующих — и вот стал перед Святополком преданный им Ростислав. Бледен был он. Оковы отягощали его руки. Черная кровь текла из глазниц — и, обретя голос, беспрестанно твердил он одно: «Отмщенье! Отмщенье! Отмщенье!»
В другой раз явился во сне Святополку Карломанн. Борода маркграфа тряслась от хохота, и щеки его раздувались. Он стоял выпрямившись и скрестив руки, и от смеха бренчали его браслеты. Тут разжал зубы Святополк и крикнул этому призраку: «Отмщенье! Отмщенье! Отмщенье!»
Меж тем управление Великоморавской державой опять было вверено Вильгельму и Энгельшальку, двум верным немецким маркграфам. И правили страной иноземные господа, но народ славянский не склонился перед их властью и все толковал о Святополке. Значение его имени возрастало. Оно переходило из уст в уста. Люди рассказывали друг другу, что держат князя в башне, другие же утверждали, что он убит тайком.
Слухи эти побуждали народ волноваться и собираться во множестве. Толпами отправлялись люди к замкам — словно шествовал по земле тот призрак, что являлся в темнице Святополку, и гремел клич: «Отмщенье! Отмщенье! Отмщенье!»
Мораване избрали вождем Славомира из рода своих князей.
— Веди нас на битву! Будь нашим воеводой! — сказали они ему.
Славомир колебался; тогда толпа разразилась угрозами и требованиями. Пришлось Славомиру сесть на коня. Окруженный копьями, чуть ли не с мечом у горла, шел Славомир с мораванами от сраженья к сражению, от битвы к битве — и к победе. Рушилась мощь немецких маркграфов, и гонцы от них, едва ли не умирая от усталости, с трудом ворочая языком, передали Карломанну горячую просьбу — спешить на помощь своим братьям, не допустить их окончательной гибели.
— Государь! — говорили гонцы, воздевая руки к Карломанну. — Вильгельм и Энгельшальк скрываются по лесам, а слуга твоего пленника владеет страной. Слуга твоего пленника Святоподка укрепился в неприступном Девине и властвует над страной. Разрушь эту крепость! Приблизь поражение мораван! Размечи твердыню, ибо пока не рухнут камни ее стен и не сгорят запоры ее, не будет в Моравском крае ни мира, ни покоя!
Давно умолкли гонцы, давно их уже накормили, а Карломанн все обдумывал их слова. Обдумывал, размышлял о крепости Девин, и безнадежность сжимала его сердце. Что мог он сделать? Каким способом добыть твердыню, что — сама скала, сама крутизна, сама высота недостижимая? Семь раз вопрошал он себя и еще трижды спрашивал, наконец задал себе один-единственный вопрос, и разум ответил ему: «Ступай, выведи из темницы Святополка!»
Тогда приказал Карломанн отворить подземелье и, спустившись туда, приветствовал узника. Затем он обнял его со словами:
— Я хорошо знаю твое сердце. Тебя обвинили облыжно. Завистники оговорили тебя, но правый суд находит тебя безвинным. Твой дурной слуга Славомир овладел Моравией, принадлежащей тебе по праву и роду. Встань же и возглавь войско, ожидающее тебя. Когда победишь, когда приступом или хитростью овладеешь Девином, державу твою признают все немцы.
