Пододвинув ему кофе с бутербродами, я уселась напротив и приготовилась слушать его рассказ.
— Ну, рассказывай…
— Да, собственно, мне и рассказывать-то нечего…
— Как это нечего? Ты обещал вернуться после обеда, а пришел…
— Я не знаю, где я был, — перебил он меня. И по тому, как он это сказал, я поняла, что он не шутит. — Помню, что зашел в рюмочную, а очнулся час назад, за сорок километров от Москвы, посреди поля…
— Ты что, был в стельку пьян?
— Я точно знаю, что выпил всего пятьдесят грамм.
— И не помнишь, как оказался за городом?
— Абсолютно.
Он хлопнул себя по лбу и, вздохнув, взял в руку бутерброд.
— Там осталось что-нибудь выпить?
— А стоит ли?
Он испуганно посмотрел на меня и покачал головой:
— Честно говоря — не знаю. Раньше со мной такого не было никогда.
— Ты думаешь, это… Они постарались? — спросила я осторожно.
— Не знаю. Но ничего другого мне в голову не приходит.
И тут его прорвало. Он начал говорить возбужденно, почти без пауз и говорил минут двадцать.
За все это время я его ни разу не перебила и в результате услышала прекрасную обвинительную речь, направленную в никуда, поскольку ни он, ни я даже приблизительно не догадывались, с кем мы имеем дело. Но его возбуждение передалось мне и, подхватив его мысль, я продолжила и развила ее.
К тому времени Семен расправился с кофе и бутербродами, и мы перешли в комнату за низкий журнальный столик, за которым просидели весь вчерашний вечер.
Я стала рассказывать обо всем, что пережила сегодня, Семен что-то объяснял мне, приводил примеры из собственной «практики»…
А потом неожиданно разговор иссяк. Ни с того ни с сего, словно шарик, из которого выпустили воздух, он прекратился независимо от нашего желания.
И мы услышали собственное дыхание. И только теперь заметили, что сидим почти в полной темноте, не считая тусклого света ночника на тумбочке у дивана.
От этого полумрака и звенящей тишины у меня закружилась голова. Мои глаза увлажнились, а во рту пересохло. Всем своим существом в этот момент я почувствовала, как бы поточнее выразиться, нашу… разнополость.
Я далеко не ханжа, и при слове «секс» на моем лице не появляется гримасы отвращения. Но внезапность нахлынувшего вожделения, по-другому не назовешь, обескураживала.
Семен в эту минуту показался мне воплощением мужской красоты, запах его одеколона заставлял трепетать мои ноздри и туманил сознание.
Судя по всему, Семен переживал нечто подобное, и его взгляд об этом красноречиво свидетельствовал.
Он потер виски кончиками пальцев и произнес:
— Юля…
У него перехватило дыхание, а у меня от звука его голоса кровь прилила к щекам.
— Давай выпьем, — предложил он.
— Давай, — ответила я, не отводя глаз, беззвучно, одними губами.
Семен достал из бара уже знакомую мне бутылку и наполнил бокалы.
На сей раз вкус напитка показался мне божественным.
После первого же глотка приятное тепло согрело мне грудь, опустилось к солнечному сплетению и отозвалось в ногах невероятной легкостью.
Я еле дождалась, когда Семен подойдет ко мне и возьмет за руку.
Через несколько секунд наши халаты, сорванные нетерпеливыми руками, упали на пол, и мы вцепились друг в друга как сумасшедшие…
* * *
— Сволочи, — чуть не плача, проговорил Семен через минуту, вскакивая с дивана и натягивая халат.
Налив себе полный стакан, он выпил его двумя большими глотками и закурил сигарету.
На него больно было смотреть. Если верить доктору Фрейду, он пережил минуту назад самое большое для мужчины унижение.
Я думаю, вы понимаете, что произошло. В самый ответственный момент Семен оказался недееспособен.
Мне и самой было погано, но все-таки легче, чем Семену, насколько я могу себе представить состояние мужчины в подобной ситуации.
— Они же просто издеваются над нами, — сдавленным голосом произнес он и выплеснул в стакан остатки спиртного.
Все еще голая, я выглядела тоже по-дурацки и поспешила натянуть на себя халат.
Семен, обхватив себя за голову руками, сидел, уставившись в одну точку на полу.
За стеной, несмотря на позднее время, кто-то передвигал тяжелую мебель, оживленно переговариваясь и смеясь…
ГЛАВА 7
Говорить нам больше не хотелось, да, честно говоря, и видеть друг друга тоже.
Я понимала, что Семен ни в чем не виноват, но какой-то древний инстинкт во мне отвергал недееспособного мужчину, и я изо всех сил старалась не наговорить ему гадостей.
Поэтому, когда Семен с каменным лицом удалился к себе в спальню, я не стала его удерживать, а разделась и, отвернувшись к стене, собиралась отойти ко сну.
Но заснуть в полном смысле этого слова мне в эту ночь было не суждено.
Минут двадцать я ворочалась с боку на бок, вспоминая и анализируя события последних часов, потом меня начала мучить жажда, и я на цыпочках, чтобы не разбудить Семена и, не дай бог, не спровоцировать его на еще одну бесплодную попытку близости, сходила на кухню за водой.
Напившись, я вернулась в постель и едва улеглась, как почувствовала в комнате чье-то присутствие.
Мне трудно объяснить свои ощущения. Никаких явных признаков того, что я в комнате не одна, вроде бы не было. Но ощущение не проходило.
Если вам хоть раз довелось испытать то неуловимое волнение, от которого человек просыпается среди ночи, почувствовав на себе чей-то взгляд, то вы можете меня понять.
Сон, и без того никак не желавший прийти ко мне, в эту самую минуту пропал вовсе…
* * *
Трудно описать все, что происходило со мной в эту ночь, как почти невозможно найти слова, чтобы передать сумбурное, перенасыщенное событиями видение.
Тем более что состояние моего сознания точнее всего можно было бы назвать «помраченным». У психиатров для обозначения подобных состояний есть специальный термин: «суггестивные».
В переводе на нормальный язык это означает, что человек не совсем хорошо понимает, где кончается реальность и начинается… сон, видение, бред — называйте, как хотите.
Но именно к этому состоянию стремится шаман во время камлания, и что-то подобное пережила в эту ночь и я.
Во всяком случае, ориентацию во времени я потеряла напрочь. А по субъективному ощущению — эта ночь длилась вечно.
Я лежала в темноте с открытыми глазами и, затаив дыхание, ждала…
Нет, мне не было страшно, скорее жутко.
Разница между этими состояниями в том, что в первом случае тебе хочется, чтобы причина твоего страха исчезла, а во втором — наоборот. Ты ждешь не дождешься, когда это начнется и одновременно замираешь от ужаса.
Наверное, я пишу сумбурно, но я ничего не придумываю, а только пытаюсь как можно точнее описать пережитые мною чувства, и не моя вина, что они были именно такими.
Ничего подобного мне не доводилось испытывать за всю мою богатую событиями жизнь. Я чувствовала присутствие всесильного существа, которое в состоянии сделать со мной все, что угодно. И именно по причине его безусловного превосходства меня тянуло к нему, как кролика к удаву.
А когда я почувствовала на губах чье-то теплое дыхание, мурашки побежали по моему телу, а вдоль позвоночника потекла тоненькая струйка пота.
Это дыхание перемещалось от губ к шее, спускалась к груди, я могла с точностью до миллиметра определить его местонахождение в тот или иной момент. И при этом ни секунды не сомневалась, что на самом деле в комнате никого, кроме меня, нет.
Я вся горела и, чтобы немного охладиться, выпростала из-под одеяла влажные, как и все тело, ступни. И тотчас почувствовала, как кто-то невидимый нежно дует на них, как дует на горячий лобик своего больного ребенка заботливая мать.
Надо ли говорить, что голова у меня пошла кругом? Я отказывалась верить, что это всего лишь результат действия неизвестной мне аппаратуры, так много было в этом человеческой «ласки».
Меж тем воздух в комнате снова сгустился, если только вы можете себе такое представить, и замерцал волшебным светом. А может быть, это я неожиданно обрела способность видеть в темноте или сами предметы наполнились вдруг необъяснимым сиянием.
В ушах у меня звенело, и мне послышалась музыка, отдаленно напоминающая мелодию из музыкальной шкатулки.
Веки стали тяжелыми, но я изо всех сил таращила глаза, чтобы не пропустить ничего из происходящего.
Тем временем в воздухе появились сначала еле заметные, но с каждой минутой все более яркие разноцветные огоньки, «танцевавшие» в ритме музыки.
Вероятно, я уже не полностью отдавала себе отчет в своих действиях, потому что в следующий миг осознала себя лежащей поверх одеяла, бесстыдно обнаженной и призывно протягивающей руки навстречу проникающему в меня теплу и свету.
