Члены штаба отправились к колхозному бригадиру договариваться о работе, но его не застали — он уехал еще на рассвете на покос в какую-то «Агафьину луку».
Это вверх по Клязьме, — пояснил Георгий Николаевич, — там русло реки огибает заливной луг.
Ребята помнили, что с утра ни в коем случае нельзя беспокоить писателя. Проходя мимо его забора, они издали увидели, что он сидел в своей будочке и сочинял новую книгу. Галя-начальница, понятно, забеспокоилась: чем же им заняться?
На заседании штаба было вынесено решение устроить санитарный день. Девочки стирают все свое, а также ковбойки и майки мальчиков; мальчики стирают свои трусы и носки, шаровары остаются грязными до самой до Москвы. Мише с Игорем штаб поручил обследовать дно реки против палаток.
— Как самым смелым пловцам. — не удержался Миша.
— Прошу не перебивать! — отрезала Галя-начальница и продолжала рассказывать.
Оба мальчика направились пешком через реку. Думали, что будет очень глубоко, а оказалось, посреди реки было по грудь и только у самого противоположного берега по шейку. Тогда штаб решил стирку отставить, а всем переправиться на ту сторону вброд и посмотреть, какие там цветы растут. Ведь Петру Владимировичу скоро придется нести новый букет. Игорь и Миша сказали, что на том берегу много комаров. Решили переправляться в трусах или в купальниках, накрутив свои спортивные костюмы вокруг головы, а связанные кеды перекинув через шею. Переправлялись одной цепочкой, каждый крепко обнимал за плечи обоих своих соседей…
— Половецким способом. Это я предложил. Я вычитал в «Вокруг света», — не удержался Игорь. — Так переправлялись через реки древние половцы, когда нападали на Русь. Коней переправляли отдельно.
— Прошу не перебивать! — вторично отрезала Галя-начальница и продолжала рассказывать.
Они благополучно вышли на берег, поднялись и тут увидели, как она выразилась, «морковные плантации».
— В нашем пищевом рационе преобладают консервные продукты и ощущается острый недостаток витаминов, — рассказывала Галя…
Они постояли в раздумье возле грядок. Но ведь колхозную собственность расхищать нельзя никак; они самоотверженно отошли и направились в глубь поймы, не выдернув ни одной морковки. Да, да, честное пионерское — ни одной! Тут они услышали, как работает трактор, прошли немного и увидели, что это не трактор, а бульдозер, который валит и расчищает кустарник. Было так интересно смотреть, как самую мировую кинокартину про войну или про разведчиков. Потом бульдозерист остановился на перекур, и ребята с ним познакомились. Он и посоветовал им жечь прошлогоднюю сухую расчистку. Они получили от него в подарок коробку спичек, а чтобы легче загорались костры, он отлил им полведра горючего.
Миша потянул Георгия Николаевича за брюки:
— Пойдемте, пойдемте смотреть! Там бульдозер атакует, как наши солдаты фашистов.
Отряд разделился. Часть ребят повели Георгия Николаевича на место сражения, часть остались жечь сушняк.
Удалец Алеша Попович своим бульдозером крошил направо и налево ольху, лозняк, дикую смородину, шиповник и всякие другие тесно переплетенные, колючие и неколючие и, в общем-то, малополезные кусты.
— Раз-раз! — огромный блестящий лемех бульдозера со скрежетом и треском шел вперед, подминал зеленые ветви, вспахивал тучную черную землю. Алеша не видел, что у него творится по сторонам, не замечал зрителей, глядел только вперед. Вот он спешно переставил рычаги, бульдозер лязгнул, немного отступил и с удвоенной силой яростно бросился на заросли кустарника. Не только ребята, но и Георгий Николаевич закаменел, в восхищении глядя на поединок человека с природой.
— Он танкист. Он в танковых частях служил! — кричал Миша.
Нет, не современные танковые бои, когда огромные стальные махины со скрежетом и ревом давят и сокрушают все на своем пути, вспоминались сейчас Георгию Николаевичу.
«Есть упоение в бою», — прошептал он слова поэта.
Нет, не колхозный тракторист Алеша, а древний богатырь Алеша Попович или сказочный витязь — основатель Радуля с таким же самозабвенным упоением врезались в самую сечу битвы. А справа и слева от них русские воины разили мечами, кололи копьями, колошматили вражеские шлемы топорами, а то и просто дубинами. Не выдержав натиска, в смертельном ужасе бежали и падали враги…
Наконец Алеша Попович увидел Георгия Николаевича. Загорелый, улыбающийся, испачканный автолом, он остановил мотор, соскочил на землю, подошел. Воцарилась внезапная тишина, но пыл битвы еще кипел в озорных глазах радульского богатыря.
— Ну, каково ваше впечатление? — спросил он Георгия Николаевича.
— Здорово! — только и нашелся тот ответить.
Алеша закурил, угостил Илью Михайловича. Ребята обступили взрослых, ожидая, о чем они будут разговаривать. А взрослые молчали. После такого яростного побоища никто из них просто не находил слов.
— А ну, братва, дайте один экземпляр морковки! — вдруг брякнул Алеша.
Несколько рук с готовностью протянулось к нему. Хрустя морковкой, он повел с Георгием Николаевичем деловой разговор:
— Экономически очень правильно, что братва произведет сожигание кустарника, а то в колхозе систематическая нехватка рабсилы. Валы с прошедшего года числятся; теперь я получу возможность произвести их разглаживание бульдозером. И второй вопрос — как известно, зола является ценным дополнительным удобрением.
— Да, да, — поддакивал Илья Михайлович, хотя вряд ли что слышал.
Передохнувший Алеша вскочил в кабину и ринулся в новую битву. Ребята побежали «производить сожигание».
Переправившись вместе с Ильей Михайловичем обратно через Клязьму, Георгий Николаевич отправился в свою светелочку работать. Но сегодня опять у него не клеилось никак. То он сидел опустив руки и думал, то принимался писать, то крест-накрест все перечеркивал. Его все время тянуло взглянуть на часы.
Ровно в два ребята будут снова переправляться через Клязьму, и ему очень хотелось поглядеть на это наверняка занятное зрелище.
Без десяти два он вскочил, с досадой отбросил несколько перечеркнутых листов бумаги и через заднюю калитку собрался уходить.
— Ты куда? — раздался за его спиной голос Настасьи Петровны. — Обедать пора. Вернись!
Но он сделал вид, что не расслышал, и поспешил на самый взлобок горы.
Отсюда, с высоты, ему хорошо была видна широкая голубая Клязьма и вся левобережная пойма — ближе к берегу огороды, дальше луга, разделенные валами сушняка и земли, — следы сокрушительных побед бульдозера. Кое-где выделялись темно-зеленые пятна. Это добросовестный Алеша оставлял отдельные купы дубов и лип, ольху и лозу вокруг озер-стариц. В нескольких местах поднимались дымки костров, а вдали тянулась сплошная нетронутая чаща кустарника.
Георгий Николаевич немного запоздал. Ребята уже спустились к реке и начали переправляться этим самым половецким способом наискось русла. Каждый из них крепко обнимал плечи обоих соседей. Получилась этакая сплошная ребячья гусеница, казавшаяся мохнатой, с синими и розовыми крапинами.
Вода доходила ребятам до груди, потом до шеи, опять до груди. Гусеница медленно приближалась, извиваясь, повизгивая, хохоча. Одежда была накручена вокруг головы каждого. Георгий Николаевич не знал, какие именно головные уборы носили половцы; возможно, вот эдак — просто тряпки на головы накручивали. Остроконечных шлемов, как у русских воинов, у них не было.
Первым брел, как самый сильный, Миша, за ним толстяк Игорь, еще мальчик, потом девочки; хвост гусеницы замыкали опять три мальчика.
Вдруг на реке показалась моторка. Она мчалась, тоненько звеня, высоко подняв нос, вспенивая воду. Моторист, завидев ребят, должен был затормозить или хотя бы замедлить ход, а он, наоборот, прибавил скорость и промчался в двух шагах от Миши.
Ребят окатило волной, визг поднялся отчаянный, гусеница закачалась, закачалась, готова была вот-вот разорваться на части…
— Уму непостижимо!
Георгий Николаевич оглянулся: сзади стояла Настасья Петровна и держала Машуньку за ручку.
— Дедушка, дедушка, смотри! — кричала в восхищении девчурка.
Но ему было не до разговоров… Он задержал дыхание… Нет, гусеница выдержала натиск волны, двинулась дальше. Опасность миновала. На поясницах мальчиков показались темные полоски трусов. Стало еще мельче. По команде Гали-начальницы гусеница расцепилась, и ее отдельные звенья наперегонки побежали к берегу.
— Это ухарство к добру не поведет, — проворчала Настасья Петровна. — Обругай их как следует.
— Не ухарство, а смелость и дисциплина, — ответил Георгий Николаевич.
— «Дисциплина»! — передразнила его жена. — А кто первый нарушитель? Ты. Мне приходится с утра до вечера о тебе беспокоиться. Взрослый человек пошел работать и тут же упорхнул. Машунька ко мне прибежала, говорит: «А наш дедушка с дедушкой Ильей Муромцем на лодочке катаются». Я ведь все знаю. Зачем ты на ту сторону переплывал?
