Потом появился другой образ. Выражение лица полицейского. Он явно не верил тому, в чем они с Арманом были уверены.
Это вовсе не несчастный случай.
– Ты как? – спросил Жан Ги. – Устала, наверно.
Он принес домой Оноре, крепко спавшего у него на руках все два квартала от квартиры Даниеля и Розлин. Уложив сына в кровать, он уселся и стал ждать Анни, время от времени отправляя ей короткие эсэмэски поддержки.
Теперь Анни и Жан Ги лежали в кровати, и она пыталась устроиться поудобнее. Свет был выключен. Детский монитор подтверждал, что мальчик крепко спит.
Но к родителям мальчика сон не шел.
Анни оставалось несколько дней до родов, и Жан Ги беспокоился, не скажется ли на ней сегодняшнее потрясение.
– Все в порядке. Она толкается. Наверно, знает, что я пытаюсь уснуть.
Жан Ги улыбнулся и прижал к себе жену и еще не родившуюся дочь:
– Кто этот друг, которому звонил твой отец?
– Клод Дюссо, – сказала Анни.
Жан Ги сел в кровати:
– Префект полиции Парижа?
– Да. Ты его знаешь?
– Только по его репутации. Хорошей репутации.
– Папа познакомился с ним много лет назад в рамках программы обмена, когда они были начинающими агентами.
Она чуть не спросила, почему Жан Ги сказал тому полицейскому, приехавшему на вызов, будто он полицейский из отдела убийств в Квебеке. Когда на самом деле он уже не полицейский.
Может быть, он просто считал себя полицейским. Все еще. Всегда.
Но она не стала спрашивать. Будучи юристом, она научилась не задавать вопросов, если не была готова к ответу.
Вместо этого она сказала:
– Этот коп не поверил, что фургон намеренно сбил Стивена.
– Не поверил.
– А ты?
– Я поверил. – Бовуару и в голову не пришло бы усомниться в словах Гамаша. – Вопрос в том, поверит ли этому Клод Дюссо?
Наступил самый пик ночи, хотя в душном коридоре без окон судить о времени было трудно.
Но активность в коридоре, куда привозили пациентов, требующих немедленной помощи, не стихала. Несчастные случаи. Инфаркты. Инсульты. Жертвы насилия.
Раздавались крики боли, призывы о помощи к медицинскому персоналу.
Арман уже начал узнавать голоса. Это интерн, не успевающий перевести дух. Это измученные фельдшеры. Это стойкая медсестра. Это хладнокровный старший врач и привратник с его почти зловещим свистком.
Шумы и суета перешли из какофонии, играющей на нервах Гамаша и вызывающей у него самые неприятные воспоминания, в нечто почти успокаивающее.
Арман вдруг почувствовал, как тяжелеют его веки, а голова откидывается к стене.
Часы показывали половину третьего ночи, и он не спал уже два дня, начиная с ночного полета рейсом «Эйр Канада» из Монреаля.
Клод нашел торговый автомат и принес им кофе. Отвратительный, но принятый с благодарностью. Однако даже доза кофеина не смогла прогнать усталость.
Арман ударился головой о стену и проснулся. Он потер лицо руками, почувствовал пробивающуюся щетину, потом посмотрел на Клода – тот что-то читал.
– Ты бы ехал домой. Тебе скоро на работу.
Дюссо посмотрел на него:
– Сегодня уже суббота. Босс дал мне выходной.
– Ты и есть босс.
– Согласись, это удобно. Я остаюсь. – Он показал на планшет. – В докладе от полицейского, который прибыл по вызову, упоминается, что от тебя пахло алкоголем и глаза были налиты кровью.
– Я выпил два бокала вина за ужином. Я не был пьян.
– Но с учетом смены часовых поясов это повлияло на тебя, вероятно, сильнее, чем ты думал.
– Я давно не был пьяным, но можешь мне поверить, я знаю, что такое быть пьяным. Я был и остаюсь совершенно трезвым. И я знаю, что я видел.
– То есть ты считаешь, что этот фургон имел намерение сбить Стивена Горовица.
– Не сбить – убить. И не считаю, а знаю наверняка.
Дюссо сделал глубокий вдох и кивнул:
– Ладно, я тебе верю. Но тогда возникают вопросы.
– Неужели? – сказал Гамаш и увидел улыбку на лице Дюссо.
– Я передал это дело моему заместителю. Она работает на набережной Орфевр, – сообщил Дюссо.
– Она? Я думал, твой заместитель – Тьерри Жирар.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Дюссо покачал головой:
– Мой заместитель, как и твой, дезертировал. Наверное, они умнее нас, Арман. В них не стреляют, и они умудряются за год заработать столько, сколько я не заработаю за пять.
– Да, но у нас есть зубопротезное обеспечение, – сказал Арман.
– К сожалению, мы в этом нуждаемся. Так или иначе, у меня отличная замена в лице Ирены Фонтен. Я устрою тебе встречу с ней завтра утром.
– Merci.
– Разумеется, мы пока подержим при себе все подробности и наши подозрения. Я понятия не имел, что ты знал Стивена Горовица.
– Знаю, – поправил его Арман. Он понимал, что излишне педантичен, но ему необходимо было сохранять Стивена живым, даже если это касалось формы глагола. – Он практически вырастил меня. Он вместе с моей бабушкой.
Дюссо был знаком с этой частью жизни Армана, так что ему не требовалось рассказывать все заново. Но вопросы у него оставались.
– Как вы с ним познакомились?
– Он был другом моего отца. Они познакомились в конце войны. Стивен был тогда переводчиком у союзников.
– Он что, немец?
Вполне естественный вопрос.
– Он родился в Германии, но бежал и обосновался в Париже. Сотрудничал с Сопротивлением.
– Ты говоришь, бежал. Он еврей?
– Мне об этом неизвестно. На самом деле он скорее гуманист.
Дюссо ничего не сказал, и Арман посмотрел на него:
– А в чем дело?
– Не то чтобы я сомневался в тебе или в нем, но мой отец часто удивлялся, сколько мужчин и женщин вдруг оказались в рядах Сопротивления, после того как война закончилась.
Арман кивнул:
– Моя бабушка говорила то же самое.
– Я и забыл, что она у тебя из Парижа.
– Из Еврейского квартала. Ле-Маре. Прежде… – Но он не стал развивать эту мысль. – Стивен никогда не рассказывал о войне. А она рассказывала, но редко.
– Тогда откуда ты знаешь, что он был в Сопротивлении?
– Я слышал, как мать с отцом говорили об этом.
– Ты, наверно, был тогда совсем ребенком.
– Да. Я, конечно, не все понимал. Позже Стивен рассказывал мне, что мой отец помог ему перебраться в Монреаль и дал деньги взаймы на открытие бизнеса. Когда я родился, они пригласили его в крестные.
– Непросто это для человека, который не верит в Бога.
– Может, он и верит, но сердится на него. Объявил ему бойкот.
– Будем надеяться, что их встреча состоится еще не скоро. Не завидую я le bon Dieu[22].
Арман улыбнулся и представил себе Стивена, здорового и сильного, стоящего у Врат.
Вот только у каких Врат?
– Ад пуст, – пробормотал он.
– Pardon? – переспросил Клод.
– Стивен любит повторять эти слова. «Ад пуст, и все дьяволы здесь».
– Очаровательно. Но мы в Париже, Арман. В Городе света. Здесь нет никаких дьяволов.
Гамаш повернулся к другу с удивленным лицом.
– Ты, должно быть, шутишь. – Он вгляделся в Дюссо. – Революционный террор отчасти был порожден эпохой Просвещения. Сколько протестантов было истреблено, сколько мужчин и женщин закончили свои жизни на гильотине, сколько евреев подверглись преследованиям и были убиты? Сколько невинных, погибших от рук террористов здесь, в Городе света, согласятся с тобой? Дьяволы слетелись сюда. И ты об этом знаешь больше других.
Дюссо забыл, что его друг изучал историю. А значит, и человеческую натуру.
– Ты прав, конечно. У месье Горовица нет своей семьи? – спросил Клод, возвращая разговор к человеку, сражающемуся за жизнь в нескольких шагах от них. – Братьев? Сестер?
– Мне об этом неизвестно. Семья Стивена жила в Дрездене.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В уточнениях не было необходимости.
– Жена? Дети?
Арман помотал головой:
– Только я.
– Мои агенты сейчас просматривают камеры наблюдения в районе. Поскольку нам известно время нападения, мы сможем найти фургон, когда он свернул на улицу Риволи.
