в поход. И ветер надует паруса. Они будут топорщиться, вспухшие, как живот роженицы. Его бока задрожат от напряжения. Вечная свора полетит вперед на корабле, беременном войной. Еще чуть-чуть, и она появится на свет с криками из искаженных болью ртов, в крови и судорогах.
Брунольв знал, чье имя он будет выкрикивать в чужое небо, стоя на палубе своего корабля. Он не хотел искать Мегинбьёрна. Потому, что не ему предназначались задуманные им слова. И не хотел найти Уну, где бы она ни была. Хотя все еще смутно скучал по ней. Он подумал, что позовет Гедду. И, может быть, она простит его и отзовется, чтобы увести с собой. За поворот реки, за лес. Куда-нибудь. Где непременно есть другая жизнь.
Кукла
Люди часто задают нелепые вопросы. Порой, даже и не знаешь, что ответить. Например, «Где ты умудрилась простудиться?» – если б Полина знала! Или на работе задержишься, а тебе участливо так: «Ты чего домой не идешь?» – стала бы она тут без дела сидеть… На днях у нее даже терпение лопнуло! И на очередное:
– А ты чего домой не ушла?
Полина раздраженно ответила:
– Да вот, хожу тут, думаю: «Сейчас все разойдутся, а я кассу вскрою».
А в последнее время начали спрашивать: «Замуж еще не вышла?». Ну что за наказание! Это уже даже не смешно!
Когда тебе за тридцать, и судьба вдруг выбрасывает тебя за борт семейной жизни, ты оказываешься в мире двадцатилетних женщин со стройными жирафьими ногами, лебедиными шеями, тонкими змеевидными руками и повадками борзых. Изящные смеющиеся монстры в стильных прическах, рядом с которыми ты в юбке до колен выглядишь скучно. И твои чулки все равно никому не видны в отличие от их плоских животов. И не забудьте про пучок! То есть волосы, уложенные в пучок, потому что шеф на этом настаивает и это уже вошло в привычку. И, глядя на тебя, никто уже не сомневается, какой ВУЗ ты закончила. Да, педагогический. Хоть и не проработала в школе ни дня, а вот поди ж ты, отпечаточек остался. Но это еще не кошмар. Кошмар – это когда друзья, которых к тридцати годам накапливается некоторое количество, вдруг решают, что твое вынужденное одиночество – это трагедия.
Полина сказала:
– Это не трагедия!
Они сидели в баре, и бармен был щедр. Он искоса поглядывал на нее целый вечер, и по ее напряженной фигуре, которая то сжималась, то разжималась, словно пружина, понимал – ее пятая «отвертка» далеко не последняя.
Она сказала:
– Читайте Шекспира! Трагедия – это когда кто-то умер! А никто же не умер, верно?
Андрюха кивнул, Юрка пододвинул ей пепельницу, а Маринка сделала знак бармену, чтобы он смешал очередной коктейль.
– Это драма. – Сказала Маринка и сдула со лба свою каштановую челку.
Она всегда была готова поддержать подругу. Она литературовед. У нее наготове точные определения, примеры из классики… И никакой надежды на счастливый финал – Маринка поклонница Достоевского.
– Да, точно. Драма. – Юрка с Андрюхой не спорят с Маринкой. У них техническое образование, и они не сильны в литературоведении и связанных с ним определениях.
– Мы все исправим, – сказала Маринка, – одна ты не останешься.
– Хорошо. – Кивнула Полина и заказала очередной коктейль.
Достоевский помахал ей из толпы танцующих, намекая, что финал может быть не таким радужным, как ей представлялось. Но очередная «отвертка» убеждала, что все еще возможно. Желтый – оптимистичный цвет.
А потом трагедия все-таки случилась. Полина умерла в такси.
Двенадцать лет она была замужем за прекрасным человеком, хотя ее мама сказала, что они не подходят друг другу, потому что он Кот, а она Тигр. Он Близнецы, а она Стрелец. Это важно. Наверное. Они подходили друг другу двенадцать лет, а потом перестали подходить. Однажды вечером, поздней осенью, когда в воздухе пахло свежевыпавшим снегом, она пришла домой, где ее муж стоял посреди коридора, перед зеркалом, в шапке-ушанке и клетчатых шортах, за ношение которых был прозван шотландцем. Он отрабатывал прыжок на сноуборде: подгибал колени и подпрыгивал, доска звонко щелкала об пол. Соседи терпеливо ждали окончания тренировки. Он сказал, не оборачиваясь:
– Я уезжаю покататься.
Полина ответила:
– Угу. – Присела на маленький стульчик у шкафа.
За последние полгода она уже привыкла разговаривать с его затылком. И в какой-то момент ей даже стало страшно, что вот он сейчас повернется, а сказать ему в лицо будет совершенно нечего. Он словно поставил ее на полку и там забыл. Полина будто и была в его жизни, – смотрела, как он ходит по комнате, пьет чай, разговаривает по телефону, стоя у окна, – и не была. Наблюдала со стороны и ждала, когда, возьмут в руки и смахнут пыль. Так что она даже не удивилась, что он не зовет ее с собой. Он же знал, что она никогда не любила падать в снег. И, кстати, его подружка ей тоже никогда не нравилась – слишком высокий голос по телефону.
«Прости, дорогая, – подумала Полина, – если бы я сказала по-другому, это было бы не правдой. А как нас учит классик, правду говорить легко и приятно». Хотя ей всегда казалось, что он врет.
– Ты меня любишь? – Полина замерла, ожидая ответа. Шея вытянулась, как у собаки во время охоты.
– Меня дня четыре не будет.
– Понятно. – Может и правда, так лучше?
В конце недели, стоя с большой багажной сумкой в коридоре, она получила в подарок куклу.
– Я знаю, тебе нравятся такие штуки. – Муж (бывший, пора привыкать) протянул ей коробку, с которой на Полину смотрела довольная тряпичная девчушка с рыжими толстыми косами и в платье в горошек. «Сшей куклу своими руками. Уровень сложности 3. От 7 до 99 лет»
– Что ж, времени у меня полным-полно. – Сказала Полина и спрятала коробку в сумку.
– Полин…
– Не надо ничего говорить.
Больно-то как. Как же это может быть, чтобы так больно было.
Как шары в бильярде они оказались на одном столе, а потом раскатились по разным лузам. Когда Полина воскресла, этот стук шара о шар раздавался в ее голове. Голова болела нестерпимо. Она вспомнила, как перед ее смертью, таксист предложил ей сигарету. Полина сморщилась:
– Я не курю. И вам не советую.
– Да? – Брови
