А Федя все еще топтался у стола. Матросовцы посмеивались, глядя на него, шептались. Наконец председатель дружины спросил Горева, долго ли он будет молчать и топтаться. Матросовцы дружно рассмеялись. Федя обиделся и сказал, что смеяться нечего. Пусть лучше они сами сходят и посмотрят тепловоз. Он такой красивый, что Федя до сих пор не решил, что лучше — тепловоз пли самолет. А на самолете летает Федин папа. В войну он защищал от фашистов Ленинград.
Матросовцы перестали смеяться, прислушались. Кто‑то спросил, много ли орденов у Фединого папы, кто‑то сказал, что самолет все же лучше тепловоза — в воздухе интереснее. Федя ответил, что посоветуется с папой, когда тот вернется из полета. Потом он сообщил, что в этом городе живет недавно и поэтому не знает, где собирать лом. У себя на Севере он бы нашел старого железа сколько хочешь, хоть целую гору.
— Заливаешь! — уверенно перебил Федю Лешкин знакомый. Матросовцы с ним согласились. Но вот Федя объяснил, что в далекой Карелии за Дивьей горой сохранился с военных времен старый блиндаж. Порос он кустарником и мхом, черничными и брусничными кустами, наполовину развалился, но в мрачной его глубине много валяется всякого добра: железных ржавых касок, цепей, есть части от разбившихся в тайге вражеских самолетов и танков. Короче говоря, завален весь блиндаж. Одна беда — добираться туда трудно. Летом лежат на пути лесные болота, а зимой засыпают тайгу глубокие снега.
Матросовцы слушали Федю внимательно, смотрели на него с уважением, а Федя готов был хоть весь день рассказывать про свой любимый Север. В конце концов к Гореву подошел Лешкин знакомый и заявил, что так и быть, матросовцы помогут Фединой дружине собрать лом и пусть они сами вручают свой тепловоз. Но когда вручат, то должны помочь дружине Матросова собрать металл для нового тепловоза.
— Только по–честному! — предупредил Лешкин приятель. — А то я Кондрата знаю!
Хозяева любезно проводили послов до дверей, потом до ворот, договорились о встрече, дружелюбно распрощались и разошлись.
Когда отошли от школы на почтительное расстояние, Таня повернулась к Кондратьеву, необычно молчаливому и тихому. Видимо, он все еще переживал свое неудачное выступление в матросовской дружине. Таня подняла его опущенную голову и сказала, смеясь:
— Ты не Лешка, а Буян Буянович! Хорошо, что мы с тобой поехали.
Тот в ответ только дернул носом…
Симочке такие новости показались совсем хорошими. Она сказала, что Федя молодец, и повела его к чулану, сообщив, что здесь есть кое‑что для тепловоза, затем сунула ему в руки коробок со спичками и остановилась в нескольких шагах от чулана.
— Федя, ты не боишься?
Федя, конечно, не боялся. Он смело шагнул в чуланную тьму и только там зажег спичку.
— Федя! — голос Симочки звучит виновато и тревожно, — А может, там мыши, Федечка?
Но храбрый Федя не боялся и мышей.
— Слушай, — сказал он из самой глубины чулана, — слушай, тут чайник. Серебряный, что ли…
Симочка стала объяснять ему, что чайник не серебряный, а никелированный и что мама, наверно, разрешит его взять. Но Федя ее перебил, радостно сообщив о новой находке, — большом медном умывальнике. Потом он нашел железную банку из‑под джема и еще потемневшие вилки.
Симочка, стоя у двери, настороженно прислушивалась к каждому звуку в чулане, подозрительно всматривалась в темноту, освещенную слабым спичечным огоньком, и готова была каждое мгновение задать стрекоча.
Федино исследование чулана закончилось благополучно. Мыши, если они и были, сидели тихо. Они, наверно, испугались шума и дребезжания, с каким Федя волочил по иолу находки. Довольная Симочка сейчас же великодушно предложила Феде половину всего добра. Но он… он отказался! Хотя в глубине души все больше и больше тревожился, где ему искать старое железо.
Вечером честно, как обещал отцу, Федя выполнил все уроки, потом сел писать письмо на далекий Север. Он подробно описал экскурсию на железную дорогу и сообщил, что их отряд решил собирать лом на тепловоз.
ЖЕЛЕЗНЫЙ ЛОМ И АРИФМЕТИКА
Тамара Аркадьевна сидела с книжкой на диване. Федя два раза прошел мимо. Она его не замечала. Он присел на стул у дивана и стал ждать, не оторвется ли она от книжки — ему надо было поговорить с Тамарой Аркадьевной.
Он один из всего звена не принес в Зинин сарай ни одной железки, ни одного гвоздика. Надя Асафьевна открыто смеется над ним. И Федя решился — пошел в кладовку Тамары Аркадьевны. Он нашел таз и медную кастрюлю. Были они еще целые, но явно старые. Если добавить к ним моток заржавленной проволоки, которую Федя нашел во дворе, будет неплохо. Он сказал об этом Лешке.
— Чего же ты ждешь? Бери кастрюльку и тащи к Зинке, а то твоя Тамара Аркадьевна куда‑нибудь ее денет, — посоветовал Лешка. Но Федя сказал, что подождет отца.
— Ну, как хочешь! — досадливо махнул рукой Лешка. — Я вот сегодня в сарай такое приволоку! Приходи смотреть.
Идти смотреть с пустыми руками неприятно, и Федя решил поговорить с Тамарой Аркадьевной. Он сидел и думал, с чего начать разговор. Не рассказать ли про тепловоз? Но Лешка уже пытался однажды, она и слушать не захотела — она машин не любит. Может быть, про Север? Но она всегда вздыхает, когда он рассказывает ей про Карелию.
— Какой суровый край! Тяжело там жить людям.
Федя горячо протестовал. У них богатый колхоз, рыбаки вылавливают много рыбы — сига, лососей. А лес какой! На Дивьей горе сосны в небо упираются. Говорят, что у Черного озера так же красиво, как в Швейцарии.
Он как‑то принес ей бабушкины письма и прочел, как прошел в сельском клубе смотр самодеятельности, на котором Иванка лучше всех сыграл на баяне старинный северный вальс. Федя тоже играет на баяне, но до Иванки ему далеко. А в школе ребята поставили спектакль про Незнайку. Очень интересно! Потом он рассказал Тамаре Аркадьевне про старого Тойво. Он лучше всех в округе делает лыжи и финские сани. Недавно колхозники наградили Тойво новым охотничьим ружьем за то, что он поймал большую росомаху.
У Феди горели глаза, но Тамара Аркадьевна оставалась равнодушной. Она никак не могла понять прелести густых, непроходимых лесов, красоты скал, поросших мхом и лишайником, ясной тишины белых ночей. Что хорошего в маленьком деревянном сельце, раскинувшемся на берегу Онежского озера? Почему Федя так любит его?
Федя задумался. Наверно, потому, что живут там бабушка и Тойво, Арсений и Иванка. Потому, что стоит там уютная бревенчатая школа, где так хорошо, так радостно было Феде. И еще потому, что плещется у села светлое Онежское озеро, по которому летом весело кататься на лодке, а зимой на лыжах.
Тамара Аркадьевна в сомнении качала головой. Глухо там. Тоскливо. Ну, еще летом, может быть, ничего. Можно побродить по лесу, но зимой… Нет, она бы не могла там жить. Федя рад, — что приехал к ним?
Да, ему нравится здесь, но на Севере лучше.
В конце концов Федя перестал рассказывать ей про бабушку и Тойво, перестал показывать письма с Севера. И про школу говорить Федя опасался: Тамара Аркадьевна не любила Лешку Кондратьева и запрещала Феде дружить с ним.
— Что ты здесь сидишь? — удивилась она, заметив Федю.
Он сбивчиво начал объяснять про железный лом и кастрюлю, которая в кладовке.
— Ой! — воскликнула она. — Ты, конечно, опрокинул банки с вареньем! — И побежала в кладовку.
Банки, к счастью, оказались целы. Но кастрюльку и таз она не дала.
— Вы бы учились лучше, — недовольно сказала она, — О ломе больше, чем об учебе, думаете. Кондратьев — ответственный, а без двоек не живет.
Федя хотел возразить: у Лешки на этой неделе двоек не было, но передумал — ее все равно не убедишь.
Расстроенный неудачным разговором с Тамарой Аркадьевной, он вышел во двор. Постоял, подумал: с чем же идти к Зине? Потом вытащил из‑под крыльца моток проволоки и медленно побрел.
— Это ты столько принес? Так мало?! — воскликнула Зина.
Федя только вздохнул. Подошел Миша. Взвесил в руке моток, пренебрежительно сказал:
— Хо, совсем легкий!
В ворота сильно постучали, и громкий голос Лешки Кондратьева прокричал:
— Эй, Зина–корзина! Открывай ворота!
Зина ворота открыла, но Лешке сказала недовольно:
— Подумаешь… Лешка–картошка!
Кондратьев не обратил никакого внимания на Зинины слова. Он хлопотливо вкатил в ворота тачку, прикрытую мешком.
— Ого, сколько привез! —Миша ревниво оглядел тачку. — Что это у тебя, Кондрат?
Лешкины щеки горели ярким румянцем, глаза радостно сияли.
— Задний мост, вот что!
— Ты что‑то опять врешь, — недоверчиво сказала Надя. — Задних мостов не бывает.
Лешка не удостоил ее ответом, только взглянул с сожалением.
— Горев! — закричал он. — Давай помогай! Ух, и тяжелый мостище!
