– А Сюзанна Нанто?
– Бедное дитя.
– А ваши кузины, мадам Нантье и мадам Гюнье, особенно последняя, утверждают, что она хотела заработать на том, что раньше принято было называть честью.
– Они ошибаются… Я уверена, что они ошибаются. Я часто болтаю с домработницами, – она как будто извинялась. – Вы знаете, мне ведь особенно не с кем разговаривать. Домашние меня не замечают. Сюзанна была доброй девушкой, очень смышленой, немного наивной и чересчур доверчивой.
– Значит, для ее соблазнителя не может быть никакого оправдания?
Она замялась.
– Мне трудно судить, господин инспектор. Ведь речь идет о юношах, которых я люблю… Правда, если вам по милости судьбы выпала слишком легкая жизнь, вы менее, чем кто-либо другой, имеете право на некоторые поступки.
– И вы не знаете, кто отец ребенка?
– Нет. Вы же не думаете, что меня посвящают в такие вещи?
– Но, по-вашему, им может быть либо Жан-Жак Нантье, либо Патрик Гюнье?
– Безусловно.
– А господин Нантье?
Она казалась удивленной.
– Жорж? Для меня не секрет, что он ветреник, но гоняться за горничными, тем более такими молоденькими…
– Возможно ли, что Жером Маниго был убит Сюзанной Нанто?
– Боже мой! Зачем ей это?
– А почему она отказывается назвать своего любовника?
– Не знаю. По-моему, проще всего спросить об этом у нее.
– Именно это я и собираюсь сделать. Где ее можно найти?
– Понятия не имею. Я ее не видела с тех пор, как она покинула виллу и отправилась в монастырь.
– Она наверняка прячется в какой-нибудь дешевой гостинице. Попрошу навести справки по меблированным комнатам.
Армандина удалилась, и Плишанкур приготовился к встрече с более серьезными противниками: Жан-Жаком Нантье и Патриком Гюнье. Первым явился сын Генриетты и Жоржа. Он старался выглядеть непринужденным, но в глазах его была тревога.
– В ходе следствия я натолкнулся на историю Сюзанны Нанто, и хотя я пока не могу сказать, какое отношение имеет она к данному делу, но попрошу вас быть откровенным: признайтесь, это вы ее соблазнили?
– Буду откровенен – нет.
– Не стану от вас скрывать, что завтра я допрошу девушку и мне станет известно, зачем она приходила и кто ее любовник.
– Очень хорошо. Начнутся сплетни, но зато мы раз и навсегда покончим с унизительными подозрениями.
– Великолепно! И вы не имеете ни малейшего понятия о том, чьим же мимолетным увлечением была Сюзанна?
– Скажем, у меня есть свои соображения на этот счет, но я предпочту держать их при себе.
– Как вам будет угодно. Вернемся к смерти дяди Жерома. Вы и тут кого-нибудь подозреваете?
– Абсолютно никого.
– Совершенно ясно, что мотивом преступления была кража.
– Я тоже так думаю.
– Кто, по-вашему, посягал на богатства дяди Жерома?
– Не знаю. Точнее, не думаю, чтобы кто-то из наших был способен на убийство.
– Если бы Жером Маниго мог говорить, он бы с вами согласился.
– Убийцей мог быть и чужак.
– Вы это серьезно?
– Нет, – ответил Жан-Жак после минутного колебания.
– А где вы работаете?
– Да нигде, в сущности.
– Ну а все-таки.
– Теоретически я помогаю отцу. Только я свои способности знаю и думаю, что мое присутствие на заводе приносит больше вреда, чем пользы. Поэтому провожу время по-другому.
– Как именно?
– Представьте себе, в семье не без урода. Я трачу деньги, которые отец в поте лица зарабатывает. Я больше известен в кругу водных лыжников, чем среди производителей макаронных изделий. Наконец, некоторые очаровательные женщины жаждут моего общества и скрашивают мое одиночество.
– И дорого они вам обходятся?
– Не настолько, чтобы я стал убивать собственного дядю.
– Благодарю вас.
Патрик вслед за своим приятелем тоже принял развязный вид.
– Господин Гюнье, это вас приходила навестить Сюзанна Нанто?
– Нет, не меня.
– Следовательно, вы не были ее любовником?
– Нет, не был.
– И вы не знаете, кто он?
– Догадываюсь.
– А со мной не поделитесь?
– А с вами не поделюсь.
– Хорошо, опустим это… На что вы живете?
– У меня есть свое предприятие, дела на котором идут неплохо. И потом, жена подарила мне недурное приданое! Вас это шокирует?
Плишанкур пожал плечами.
– Если бы я был таким чувствительным, то не работал бы в полиции. Ходят слухи, что вы завсегдатай всевозможного рода веселых заведений.
– Вы видели мою жену и знакомы с ее родителями, а значит, вас не особенно удивит, что время от времени я испытываю потребность сменить обстановку.
– В каких отношениях вы были с Жеромом Маниго?
– Не сказать, чтобы мы друг в друге души не чаяли, но жили мирно. Добавлю, что я один из немногих, кому он не показывал своих бриллиантов.
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Нет.
– Не очень-то вы мне помогли…
– Весьма сожалею. Может быть, вы пошли по ложному следу, взяв на подозрение только членов клана Нантье?
– Что?
– Ведь еще и слуги имеются, они тоже знали, что дядя Жером хранит у себя в комнате целое состояние.
– Смею вас заверить, что я об этом задумывался. Но вряд ли можно заподозрить дворецкого или кухарку.
– Абсолютно верно.
– Остаются домработницы. Мы как раз сейчас занимаемся тем, что собираем о них сведения, вычисляем круг их знакомых. Но не скрою, они вызывают у меня скорее симпатию, особенно Дебора Пьюсергуи, появившаяся в доме как раз накануне преступления. Расчет или случайность? Надеюсь, я вскоре смогу ответить на этот вопрос.
Никто из прислуги не знал, где могла скрываться Сюзанна Нанто, и семья Нантье, собранная в последний раз инспектором в гостиной (отсутствовал только хозяин дома), ничего не сумела сказать по этому поводу. Каждый из них поклялся, что не открывал дверь посторонним. Это не понравилось Плишанкуру, он вспылил:
– Я подозреваю неуместный в данной ситуации заговор с целью помешать мне найти ключ к загадке, но я все равно его найду. Все это делается для того, чтобы избежать огласки, кстати, из-за ваших недомолвок, а точнее – из-за лжи (не отпирайтесь, вы прекрасно знаете, что один из вас врет) огласка эта примет грандиозные масштабы, поскольку мы вынуждены будем действовать, не принимая никаких мер предосторожности. Прошу вас хорошенько об этом подумать, а я вернусь завтра утром. До свидания, дамы и господа.
Жозеф Плишанкур, человек хотя и злой, но честный, испытывал отвращение к этим жалким буржуа, перед лицом опасности прячущим голову в песок. В силу своего пуританского воспитания и холостяцких привычек он не мог пожалеть такую девушку, как Сюзанна Нанто, но когда он понял, чего стоят остальные – хотя бы эта Ирена Гюнье, жестокая эгоистка, готовая на все, лишь бы спасти фальшивую благопристойность своего семейного очага, – Жозеф стал почти защитником слишком доверчивой крошки – горничной. Чтобы немного себя успокоить, Плишанкур, покинув виллу Нантье, поднялся по Бульвару Альбини до авеню Святого Бернарда, повернул налево и по дорожке вдоль озера добрел до Моста Влюбленных, а перейдя его, присел отдохнуть на скамейке в городском саду. Старший инспектор особым умом не блистал, но, несмотря на внешнюю угрюмость, изо всех сил старался понять чужие слабости, особенно если эти слабости были ему абсолютно чужды. У Нантье в жизни, очевидно, была только одна задача – сохранить благопристойность, и они делали вид, что не слышат криков, раздающихся внутри их семейной цитадели. Теперь, когда он допросил их всех, Плишанкур знал, что Генриетта измучена непрекращающимися изменами мужа, что супруг ее задыхается в стенах своего дома, что сын ее, сознавая свою собственную ничтожность, ищет незатейливых развлечений, которые самому ему противны; что дочь ее мучается из-за безразличия мужа, который женился на ней только ради денег, что зять ее – типичный паразит. Мадемуазель Армандине, что бы она там ни говорила, тоже не слишком весело довольствоваться своей добродетелью и жить из милости у родственников. Самым счастливым, может быть, был Жером Маниго, которому драгоценности заменили весь мир… А его убили, чтобы присвоить эти бриллианты. Что до прислуги, то Эдуард и Агата со временем стали чем-то вроде отростков на стволе родословного древа семьи Нантье и разделяли с ними их печали и радости. Две молоденькие девушки требовали особенно пристального внимания: опыт подсказывал Жозефу, что они находятся в том возрасте, когда дурные влияния наиболее опасны.
Полицейский не питал никаких иллюзий насчет собственной участи. Если ему даже и удастся приоткрыть тайну смерти Жерома Маниго, то почестей он не дождется, в противном же случае на него возложат всю ответственность за крушение старой савойской семьи и никогда не простят провала. Но Плишанкур слишком долго проработал в полиции, чтобы претендовать на какие-либо почести, ему было достаточно испытать чувство удовлетворения от выполненного долга.
