В Сант-Андре-де-Вальборн они разыскали пастора. Он предложил им чашечку кофе, чтобы немного передохнуть после дальней дороги. Дебора спросила:
– Как отец?
– Все так же. Его ничто не изменит. Нужно с этим смириться. Он не допускает, что католик может войти в его семью.
– Но ведь Леон готов принять протестантство.
– А этого не допущу я. Нельзя так просто отказываться от того, что считаешь правдой, и принять правду других людей из-за земной любви.
Вы будете молиться каждый согласно своей вере и решите за ваших будущей детей.
Дебора покачала головой.
– Если отец против, детей не будет. Леон знает, что я не выйду замуж против воли отца.
Жирель слушал их разговор и проникался симпатией к пастору. В Анси он бы поднял на смех такое отцовское всемогущество – здесь же все было по-другому. Суровый пейзаж, серьезные лица людей – все говорило о том, что он попал в другой мир, где шутить было не принято и слов на ветер не бросали. Он начинал задумываться о том, что если потеряет Дебору, то будет страдать, но не почувствует себя оскорбленным. Господин Верван прочитал его мысли и улыбнулся:
– Не сдавайтесь так сразу, молодой человек. Я хорошо знаю Дебору и уверен, что она сделала правильный выбор и ваш союз будет приятен Богу. Эзешиа образумится.
– А кто поможет ему образумиться?
– Я. Я пойду с вами.
Они шли по дороге под жгучими лучами солнца, поднимаясь по трудным горным тропкам. Жирель плелся позади всех. Иногда Дебора, взобравшись на вершину скалы, кричала ему оттуда, подбадривая. И тогда она напоминала ему неутомимую горную серну, всегда готовую к прыжку. Почувствовав родную почву под ногами, Дебора углублялась в какой-то собственный мир, и Леон спрашивал себя – а возможно ли ее догнать?
Они поднимались все выше в горы, и глазам их открывалась фантастическая картина. Дебора рассказала Жирелю о сражении Камизаров с Королевскими Драконами. Теперь он понимал, почему Эзешиа считал себя продолжателем тех, кто и под пытками не отрекался от своей веры. Он почувствовал, как в нем поднимается внезапное и глубокое уважение к этим людям, исчезнувшим в веках, но взявшим себе в свидетели эти голые скалы, высушенные земли и леса. Он никогда не найдет себе места в их тени.
Они добрались до равнины, и пастор предложил:
– Передохнем немного.
Леон видел Дебору в профиль. Она казалась ему красивой как никогда, и в то же время как никогда далекой. Он тихо проговорил:
– Дебора… У меня такое чувство, что я есть и всегда буду чужим на этой земле… Я вас люблю, вы знаете… Но с тех пор как мы приехали сюда, меня не покидает ощущение, что вы стали не такой, какой я вас знал… Я боюсь, дорогая, что вы не сможете жить где-нибудь в другом месте, а не здесь… и вы знаете также, что работа не позволит мне оставить город.
Она подняла на него влажные от слез глаза и пробормотала:
– Я… я не решалась… не решалась вам это сказать…
Как ни тяжело это было, Леон старался держаться.
– Значит… я правильно сделал, что сказал первый.
Она взяла его за руку.
– Я вас не обманывала, Леон.
– Я знаю.
– Я думала, у меня получится устроить свою жизнь где-нибудь в другом месте, вдали от всего этого.
– И это невозможно.
– Боюсь, что нет.
Жирель и пастор спускались бок о бок в Сант-Андре-де-Вальборн. Господин Верван пытался объяснить:
– Здешних людей понять сложно… Они живут, замкнувшись в себе. Очень преданные и очень гордые. Даже я допустил ошибку, подумав, что Дебора сможет жить вдали от своих гор.
Далекий оклик заставил их остановиться, повернуться и поднять голову. Очень высоко над ними крохотный силуэт, похожий на мертвое тело, выделялся на фоне голубого неба. Потом она исчезла.
Жирель плакал, не стыдясь слез, о своей потерянной любви, и пастор, обняв его за плечи, сказал:
– «Кто сдерживает гнев, стоит большего, чем герой, и кто господин себе самому – большего, чем покоряющий города».
Она толкнула дверь и увидела сразу их всех. Сердце ее растаяло от нежности.
– Я вернулась…
Эзешиа посмотрел на нее.
– Вернулась или пришла?
– Вернулась.
– Одна?
– Одна.
– Займите ваше место за столом. Все хорошо.
