— Что "почему", царевич?
— Почему ты не рассказал мне обо всем раньше? В тот же самый день, когда мы встретились? Чего ты ждал!
— Когда пройдет срок.
— Какой такой срок! Ведь теперь может быть слишком поздно!
— Поздно для чего?
— Предупредить отца!
— Я уже говорил. И Есею, и тебе: царь все знает.
— Да, но…
— Я предупредил его о заговоре.
Услышав эти слова, юноша так и замер с открытым ртом, не зная, что сказать.
— Что молчишь? — проводник сгорбился, опустив плечи. Теперь он походил не на легендарного воина, а пещерного медведя, выставленного скоморохами на потеху толпе: та же беспомощная мощь и затравленный взгляд. — Противно говорить с предателем?
— Ты — не предатель! — он никогда и ни в чем не был так уверен.
— Скажи это моим братьям и друзьям, которые, должно быть, сидят сейчас в темнице, — болезненно поморщился он: — Если, конечно, царь не приказал их всех казнить, сдержав данное мне слово так же, как я хранил верность своему.
— Ты сам говорил — он и так все знал.
— Говорил. Потому что искал себе оправдание… Ты думаешь, это все легко и просто? Или что я только тем и занимаюсь, что…
— Нет. Ты не предатель. Наоборот.
— Потому что ты любишь отца больше брата? — с издевкой бросил проводник.
Аль вздрогнул, вскинул голову, его глаза сверкнули, с губ были готовы сорваться оправдания вперемешку с дерзостями, за которыми обычно прячут свою боль, но вместо этого, словно вдруг обретя истину, успокоился и негромким, задумчивым голосом произнес:
— Потому что я знаю, что нет ничего важнее верности Родине.
Великан несколько мгновений сидел, осмысляя услышанное, а затем, подняв голову, недоверчиво взглянул на паренька:
— И когда только ты успел достаточно повзрослеть, чтобы понять это? — сорвалось с его губ.
Но юноша понял не только это. Ему оставалось лишь получить подтверждение из первых уст:
— Отец просил тебя присмотреть за мной?
Проводник кивнул:
— Если судьба сведет нас.
— Шанс — один на тысячу.
— Ну… Немного больше. Если знать, что ты задумал.
— Я мог выбрать других торговцев…
— Этот караван последний… Но я это все понимаю только теперь. Поэтому и был поражен, встретив тебя. Мне казалось, что вероятность того, что нечто подобное случится, слишком уж мала. А вот царь, он — другое дело. Он все знал заранее…
— И хотел, чтобы я… выполнил задуманное, потому что оставаться во дворце мне было опасно?
— Раз ты не участвовал в заговоре…
— Конечно, нет! — негодуя, воскликнул юноша.
— Раз так, он был прав и в этом: в миг развязки тебе лучше оказаться где-нибудь подальше. Видишь ли… Ты только не обижайся, но… Наивный мечтатель — наилучший заложник. Особенно если он — царевич.
— Ты думаешь, брат… — ему стало не по себе от одной мысли, что тот способен на подобную жестокость.
— Скорее — те, кто стоят за ним. Он ведь немногим старше тебя. А ты еще совсем ребенок…
— Мне уже пятнадцать! Это я только выгляжу…
— Ты только на два года младше брата. Конечно, для вашего возраста разница огромная, но не такая большая, чтобы его планы на самом деле были составлены им самим. Так считает царь. Стремясь ли выгородить сына в собственных глазах, или действительно имея основания — не знаю. Во всяком случае, он не предпринимал никаких действий именно потому, что хотел сперва выяснить, кто на самом деле вовлечен в заговор.
— А то слово, которое ты дал моему отцу?
— Он велел мне никому не рассказывать о том, что знаю. Ни его друзьям, ни его врагам. Ни — особенно — тебе.
— Значит, ты все же нарушил слово… — Аль нахмурился. Он не хотел думать о проводнике, которым, так похожим на легендарных героев древности, уже начал восхищаться, как о предателе. Однако его мысли почему-то упрямо кружили вокруг него, как мотыльки вокруг огня.
Ларг почувствовал это, однако не обиделся. И заговорил вновь — не оправдываясь, нет — объясняя.
— У слова был срок. Твой отец велел мне хранить правду десять дней, зная, что за это время я уйду достаточно далеко.
— Или что к тому моменту, когда срок истечет, все уже разрешится… — задумчиво пробормотал Аль. Та жизнь, которая казалась блеклой и ненужной, скрываясь от него за толстыми стенами библиотеки, захватила в свою круговерть, очаровав множеством красок и впечатлений дороги, теперь вдруг предстала в столь виде уродливой, думающей лишь о смерти старой карги, что ему захотелось, забыв обо всем, вернуться назад, прячась от яви в свои фантазии. И он сам не понимал, что не позволило ему так поступить.
— Ты умный парень, — вновь кивнул великан, отвечая на то, что и не было вовсе вопросом. — Твой отец думал так же, потому и запретил мне рассказывать тебе что бы то ни было. И не моя вина, что ты все услышал, хотя должен был спать крепким сном после тяжелого дня дороги.
— Но ты… ты ведь знал, что я…
— Не спишь? Конечно, знал. Есть множество примет, позволяющих понять, спит человек на самом деле, или только притворяется.
— Какие, например? — ему стало любопытно.
— Спящий иначе дышит. Не зажимается — говорят же: "Во сне даже рабы свободны". И не меняет привычек. Я ведь обратил внимание — ты хоть и кутаешься в плащ, пеленаясь в нем, как младенец, но с головой обычно не накрываешься, предпочитая и во сне слышать, что творится вокруг. Так что…
— Ясно… — он тяжело вздохнул, устремив взгляд в пустоту, погружаясь в безликие размышления неведомо о чем.
— Парень, — великан склонился над ним, стараясь заглянуть в глаза, — я все это рассказал, чтобы ты понял: не нужно тебе возвращаться назад. Не сейчас. Поживи зиму в Девятом царстве. Я тебе помогу устроиться, да и Есей в стороне не останется. А там…
— Отец этого хотел, да? — его глаза вдруг зачесались, заслезились, словно в них случайно попала соль. — Он отказался от моей помощи, даже не дождавшись, когда я ее предложу! — ему стало так обидно, что хотелось заплакать. — Это… Не честно! Неправильно! — он хотел вскочить с камня, броситься бежать, неважно куда, лишь бы подальше от преследовавшей его душевной боли, но сильная рука проводника удержала его на месте.
— Угомонись, парень. Подумай, и ты поймешь, что твой отец прав: помочь ты ему ничем не можешь, а вот помешать, путаясь под ногами — сколько угодно. Так что… Нет тебе никакого резона отказываться от своей дороги, своей мечты.
Аль прикусил губу. Он мог многое сказать. Что и мечта эта по-детски наивна, и отец не прав — порой важнее предложить помощь, чем на самом деле помочь, и вообще…
Но он молчал, всматриваясь в черный покров ночи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
