Я в изумлении открываю рот и повторяю: нитроглицерин.
Тайлер облизывает свои блестящие влажные губы и целует тыльную сторону моей ладони.
— Ты можешь смешать нитроглицерин с селитрой и опилками, чтобы получить динамит, — говорит Тайлер.
Поцелуй блестит на тыльной стороне моей белой ладони.
Динамит, говорю, и сажусь на корточки.
Тайлер сдирает крышку с канистры с щёлоком.
— Ты можешь взрывать мосты, — говорит Тайлер.
— Ты можешь смешать нитроглицерин с большим количеством азотной кислоты и парафина, если тебе нужна желеобразная взрывчатка, — говорит Тайлер.
— Да ты запросто можешь небоскрёб взорвать, — говорит Тайлер.
Тайлер наклоняет канистру с щёлоком над блестящим влажным поцелуем на тыльной стороне моей ладони.
— Это химический ожог, — говорит Тайлер. — И он хуже сжигания тебя заживо. Хуже сотни сигарет.
Поцелуй блестит на тыльной стороне моей ладони.
— У тебя останется шрам, — говорит Тайлер.
— Имея мыло в избытке, — говорит Тайлер, — ты можешь взорвать весь мир. А теперь вспомни своё обещание.
И Тайлер высыпает щёлок.
Глава 7
Слюна Тайлера убила двух зайцев. Влажный поцелуй на тыльной стороне моей ладони удержал хлопья щёлока, пока они горели на моей коже. Это первый заяц. А второй заяц — тот факт, что щёлок жжётся только в соединении с водой. Или слюной.
— Это химический ожог, — сказал Тайлер. — И он жжёт сильнее, чем что бы то ни было.
Ты можешь использовать щёлок для прочистки засорившихся труб.
Закрой глаза.
Щёлок и вода могут прожечь насквозь алюминиевую кастрюлю.
Смесь щёлока и воды растворяет деревянную ложку.
Как только он соединяется с водой, щёлок разогревается до двухсот градусов и жарит-парит-жжёт тыльную сторону моей ладони, а Тайлер закрывает рукой мои пальцы, наши руки вытягиваются по стрелке моих кровавых брюк, и Тайлер просит внимания, так как это — величайший момент в моей жизни.
— Потому что всё до этого — история, — говорит Тайлер. — И всё после этого — история.
Это величайший момент нашей жизни.
Щёлок приобретает правильную форму тайлерова поцелуя, он — пожарище, клеймо, перегрев атомного реактора на моей ладони, которая сама по себе стала длинной-предлинной дорогой, удалившейся от меня на многие мили. Тайлер говорит, чтобы я вернулся и оставался с ним. Моя ладонь покидает меня, она становится маленькой на горизонте, в самом конце дороги.
Представь, что огонь всё ещё горит, только он сейчас за горизонтом. Зарево. Закат.
— Вернись к боли, — говорит Тайлер.
Это форма направленной медитации, которую используют в группах поддержки.
Даже не думай о слове «боль».
Если направленная медитация работает при раке, она сработает и здесь.
— Посмотри на свою руку, — говорит Тайлер.
Не смотри на свою руку.
Не думай о словах «обжигающий», «плоть», «ткани», «обугленный».
Не слушай свой плач.
Направленная медитация.
Ты в Ирландии. Закрой свои глаза.
Ты в Ирландии, стоит лето после окончания колледжа, и ты пьёшь в пабе недалеко от замка, где каждый день автобусы выгружают английских и американских туристов, пришедших поцеловать камень Бларни.
— Не закрывайся, — говорит Тайлер. — Мыло и человеческое самопожертвование идут нога в ногу.
Ты покидаешь паб вместе с потоком людей, прохаживаясь по тихим улочкам, утыканным мокрыми автомобилями — только что пролил дождь. Всё говорит за то, что это ночь. Пока ты не добираешься до замка Бларнистоун.
Полы в замке прогнили к чёртовой матери, и ты взбираешься по каменным ступеням — во всё более сгущающуюся тёмноту. Все притихли на время восхождения; это традиция перед маленьким актом сопротивления.
— Послушай меня, — говорит Тайлер. — Открой свои глаза.
— В древности, — говорит Тайлер. — Человеческие жертвоприношения совершались на холме над рекой. Тысячи людей. Слушай меня. Людей приносили в жертву, а тела сжигали в погребальном костре.
— Ты можешь плакать, — говорит Тайлер. — Можешь пойти к раковине и пустить воду, но главное, ты должен знать, что ты глуп и ты умрёшь. Взгляни на меня.
— Когда-нибудь, — говорит Тайлер, — ты умрёшь, и пока ты этого не знаешь, ты бесполезен для меня.
Ты в Ирландии.
— Можешь плакать, — говорит Тайлер, — но каждая слеза, которая падает на хлопья щёлока на твоей коже, оставит на коже шрам, словно от сигаретного ожога.
Направленная медитация. Ты в Ирландии, стоит первое лето после окончания колледжа, и, возможно, здесь тебе впервые захотелось анархии. Годами раньше, чем ты встретил Тайлера Дердена, раньше, чем ты нассал в твой первый английский крем, ты научился маленьким актам сопротивления.
В Ирландии.
Ты стоишь на площадке на верхушке замковой лестницы.
— Мы можем использовать уксус, — говорит Тайлер, — чтобы нейтрализовать ожог, но вначале ты должен сдаться.
После того как сотни людей были принесены в жертву и сожжены, говорит Тайлер, густая белая масса скапливалась вокруг алтаря, устремляясь по склону холма к реке.
Первым делом тебе надо достичь последней черты.
Ты на площадке в замке в Ирландии с бесконечной темнотищей вокруг, и впереди, стоит только руку протянуть, — каменная стена.
— Дождь, — говорит Тайлер, — омывал место для сожжений год за годом, и год за годом палили людей, и дождь пробирался сквозь древесный уголь, чтобы стать щёлоком в смеси с водой, и щёлок объединялся с оплывшим жиром принесённых в жертву людей, и густая белая масса мыла выползала из-под алтаря и устремлялась вниз по склону холма, к реке.
И ирландцы вокруг тебя со своим маленьких актом сопротивления в темноте, они подходят к краю платформы, становятся на самый край перед бесконечной бездной и мочатся.
И люди говорят, вперёд, добавь свою могучую американскую струю, насыщенную, жёлтую, с огромным количеством витаминов. Богатое, дорогое и ненужное.
— Это величайший момент твоей жизни, — говорит Тайлер, — а ты где-то летаешь, пропуская его.
Ты в Ирландии.
О, и ты делаешь это. О, да. Да. И ты чувствуешь запах аммиака и дневной нормы витаминов группы В.
— После тысячи лет убийств и дождя обнаруживалось, — сказал Тайлер, — что в том месте, где мыло попадало в реку, одежда лучше отстирывается.
Я мочусь на камень Бларни.
— Госсди, — говорит Тайлер.
Я мочусь в свои чёрные брюки с засохшей кровью, вид которой мой босс не переваривает.
Ты в снятом доме на Пейпер-стрит.
— Это что-то да значит, — говорит Тайлер.
— Это знак, — говорит Тайлер. Тайлер битком набит полезной информацией.
— Культуры, которые не изобрели мыла, — сказал Тайлер, — использовали собственную мочу и мочу своих собак для того, чтобы отстирывать одежду и мыть голову, потому что там содержится мочевая кислота и аммиак.
И вот запах уксуса, и огонь на твоей ладони, без перерыва горящий в конце длинной дороги, отступает.
* * *
Запах щёлока, обжигающий твои нервные окончания, и больничный тошнотворный запах мочи и уксуса.
— Это было верно — убить всех тех людей, — говорит Тайлер.
Тыльная сторона твоей руки опухла, покраснела — там видна пара губ, точная копия поцелуя Тайлера. А вокруг разбросаны сигаретные ожоги — видать, кто-то плакал.
— Открой глаза, — говорит Тайлер, и его лицо блестит от слёз. — Поздравляю, — говорит Тайлер. — Ты на один шаг ближе к последней черте.
— Ты должен понять, — говорит Тайлер, — первое мыло делалось из героев.
Подумай о животных, которых используют для тестирования новых продуктов.
Подумай об обезьянах-космонавтах.
— Без их смерти, их боли, их жертвы, — говорит Тайлер, — у нас бы не было ничего.
* * *
Я останавливаю лифт между этажами, пока Тайлер расстёгивает ремень. Когда лифт останавливается, все эти кастрюльки в тележке официанта прекращают греметь и выпускают пахнущий грибами пар к потолку лифта, как только Тайлер снимает крышку.
Тайлер расстёгивает молнию и говорит: — Не смотри на меня, мне никак, когда смотрят.
Сегодня — томатный суп-пюре с cilantro и моллюсками. Кроме нас никто, даже если принюхается, не обнаружит ничего подозрительного.
Я говорю, поторопись, и кидаю взгляд через плечо — на Тайлера, который уже вытащил на полдюйма своё хозяйство. На это смешно смотреть — будто высоченный слон в белой рубашке официанта и галстуке-бабочке пьёт суп маленьким хоботом.
Тайлер говорит:
— Я же сказал — не смотри.
Дверь лифта, которая находится передо мной, имеет маленькое окошко, которое позволяет мне понять, что творится в служебном банкетном коридоре. Если учесть, что мы остановили лифт меж этажами, мой обзор находится на уровне таракана, ползущего по зелёному линолеуму, и отсюда на уровне таракана зелёный коридор вытягивается в никуда, где в полуоткрытых дверях титаны и их жёны пьют вёдра шампанского, и на каждой — бриллиантов больше, чем я могу осознать.
