Неизбежно, что во всех армиях случались срывы боевого духа. Хейг позже поразил короля Георга V, рассказав ему о «толпах дезертиров, бежавших по Менинской дороге во время сражения на Ипре, бросивших все, включая винтовки и вещмешки, чтобы легче было бежать; с глазами, полными такого ужаса, какого я никогда больше не видел». Никогда до этого нервы людей не подвергались такому испытанию; удивительно, как их плоть и кровь могли выдержать такие и более страшные ситуации на протяжении войны. Для Великобритании наиболее существенным в «первом Ипре» были потери. Они составляли 58 тысяч офицеров и солдат, доведя общий счет потерь с начала войны до 89 тысяч человек – больше, чем насчитывала пехота первых семи регулярных дивизий. «Старая британская армия была безвозвратно утрачена, оставив выживших для того, чтобы обучить новую армию, оставшиеся получили такой опыт и заслужили такое доверие к себе, что должны были сделать эту армию непобедимой».
Для обеих сторон сражение закончилось с чувством неудовлетворенности. Тупик, в котором они оказались, получил свое выражение в новых линиях траншей, протянувшихся от моря до Швейцарии, приготовленных для отпора в случае нападения. Это было уникальное зрелище континентальной войны, где не существовало флангов. Характер конфликта лежал теперь как на ладони, и думающие люди ужасались тому, что поняли. Рудольф Биндинг, находясь на мрачном постое во Фландрии, нашел время, чтобы записать свои переживания: «Стоит увидеть разрушения, сожженные деревни и города, разграбленные погреба и чердаки, в которых солдаты ломали на части все в слепом инстинкте самосохранения; мертвых или полуголодных животных, коров, ревущих на свекольных полях; потом трупы, трупы и еще трупы, потоки раненых, текущие один за другим; и тогда все становится лишенным смысла, сумасшествием, зловещей шуткой людей и их истории; бесконечным упреком человечеству, отрицанием всей его цивилизации, убивающей веру в способность человечества и человека к прогрессу; осквернением всего, что было свято; остается только одно чувство: все люди обречены погибнуть на этой войне».
Природа всех событий была такова, что, пока сражение на Ипре поднималось по лестнице ожесточенности, тяжесть боев также усилилась на востоке. Как только ужасные столкновения на одном фронте заканчивались, как будто беспощадный внутренний импульс событий переводил их на другой. На всем протяжении ноября Восточный фронт полыхал. Победители при Танненберге теперь продвигались с трудом. Наступление фон Гинденбурга на Варшаву было начато 11 ноября, когда прусская гвардия, терпя поражение, отступила на Менинской дороге; и его успех был не больше, чем у нее. На правом фланге германской линии близ Лодзи три немецкие дивизии были окружены русскими, жаждавшими реванша за Танненберг и даже подготовившими специальные поезда, чтобы забрать пленных, которых они намеревались захватить. Но дело не выгорело, немецкие дивизии вывернулись, создав удобную легенду, прикрывшую неудачу их операции. К северу и к югу от линии наступления Гинденбурга силы центральных держав оказались в еще худшем положении. На одном краю фронта русские снова вторглись в Восточную Пруссию, а на другом они оттеснили австрийцев к гребням Карпат, захватив перевал Дукла. На этом продвижение остановилось. Русская армия уже начала испытывать серьезную нехватку боеприпасов и оружия, для новобранцев на складах находилась одна винтовка на десятерых. Другим серьезным недостатком был низкий уровень образования у многих младших командиров. Незакодированные сообщения по радио продолжали снабжать противника важнейшей информацией. Были и огромные потери: Германия объявила о 135 тысячах пленных, взятых при наступлении на Варшаву; она также допускала, что ее собственные потери составили 100 тысяч, из них 36 тысяч обрели свой последний покой на поле боя. Тем не менее русские достижения в 1914 году были впечатляющими. Это должно было оказать действие на ход кампании следующего года, когда германское высшее командование решило переместить тяжесть войны на восток, и западные союзники пытались всеми средствами использовать появившиеся возможности.
Это решение начало действовать еще до начала 1915 года. Первая большая переброска германских сил на восток началась 17 ноября, когда была признана неудача на Ипре; в течение следующих недель оттуда было отозвано восемь дивизий. Это не ускользнуло от внимания французских спецслужб. Жоффр не был человеком, способным упустить такой шанс. 30 ноября он приказал своей армии готовиться к наступлению на всем фронте от Фландрии до Вогез. Французское наступление, открытое Фошем, началось 8 декабря; впоследствии оно стало известно как «первое сражение под Артуа», первое из многих дорогостоящих разочарований, полученных в этой скучной однообразной провинции. Ослабленные британские экспедиционные войска сделали лишь жалкие усилия, чтобы поддержать французскую атаку; их неудача добавила небольшую долю в общую депрессию, которая знаменовала завершение этого года. Но и самостоятельные действия французов были не более удачными. Шесть армий перешли в наступление. «Во всех случаях, – говорил Жоффр, – полученные результаты были очень незначительными… Было очевидно, что нам придется приложить громадные усилия для того, чтобы изгнать германцев с нашей земли». В этом зимнем сражении чувствовались мрачные предзнаменования на грядущий, 1915 год.
Глава 5
Военные операции на море и окраинах
…слишком много британских историков и самозваных экспертов по стратегии… предъявляют абсурдные требования к морским силам, требования, противоречащие здравому смыслу и основанные на искажении истории.
Сирил Фоллс. Первая мировая война
На протяжении ста одиннадцати лет мировое господство королевского флота на морях не подвергалось серьезным испытаниям; за этот длинный промежуток времени между битвой при Трафальгаре (21 октября 1805 г.) и Ютландским боем (31 мая 1916 г.) британцы не участвовали ни в одном из крупных морских сражений. К 1914 году следствия такого не вызывающего возражений господства считались само собой разумеющимися; но в мире уже существовали три силы, повлекшие за собой его окончание. Одна из них была политическая: кайзер планомерно создавал имперский германский флот, который не мог иметь другого назначения, кроме угрозы британской военной мощи. Охлаждение англо-германских отношений в течение предвоенного десятилетия было вызвано этим фактором в большей степени, чем другими. Ллойд Джордж (в то время министр финансов) рассказывал, что в июле 1908 года, когда он и Эдвард Грей, министр иностранных дел, завтракали с германским послом в Лондоне князем Меттернихом и обсуждали возможность улучшения отношений между странами путем взаимного сокращения военно-морских расходов, Меттерних давал британским министрам весьма уклончивые ответы. Даже при таких условиях его доклад возмутил кайзера, который заметил: «Посол совсем забыл о том, что он не был уполномочен обсуждать наглые требования английских министров и добиваться их благосклонности, если это связано с ограничением нашей военно-морской мощи… Ему следует указать, что я не желаю хороших отношений с Англией ценой ослабления германского флота». Вдохновляемый адмиралом фон Тирпицем, кайзер ухватился за его программу расширения военно-морского флота, теряя последний шанс на то, что Англия выйдет из «сердечного союза» с Францией и останется в стороне от европейской войны. Второй и третьей силами, работавшими против королевского флота, были, как можно догадаться, исходя из характера той эпохи, факторы технического свойства. В 1906 году Британия спустила на воду новый линейный корабль, построенный по технически революционному проекту, соединявшему огневую мощь, броню и скорость в неизвестных ранее пропорциях. Это был «Дредноут» – судно, чье появление сравнимо с выходом «Мерримака» на Хэмптонский рейд в 1862 году. «Дредноут» делал все уже существующие линейные корабли устаревшими, что угрожало нарушению паритета между странами, имевшими флоты. Строительство современного боевого флота первой линии, таким образом, должно было начаться на пустом месте. В то же время ценность линейных кораблей подвергалась сомнению. Это и был третий фактор. Они оставались высшим выражением морской мощи, но никто не мог предсказать, как повлияют на их боевые действия подводные лодки, торпедные катера, мины и летательные аппараты. В официальных морских кругах всюду было распространено любопытное противоречие: с одной стороны, было желание иметь современные линейные корабли (у Англии к 1914 году их было 29,у Германии 17, у Франции 10), с другой – нежелание подвергать их неведомой опасности со стороны новых видов вооружения. Несколько адмиралов готовились к тому, чтобы повторить возглас Фаррагута в заливе Мобайл: «Проклятые мины!.. Вперед!.. Полный ход!!»
