— Конечно, можно, — согласился папа, — но не забывайтесь!
Только издали Брахмапутра казалась такой спокойной. Вблизи на нее страшно смотреть. Берега крутые. Сама вода какая-то красноватая, как на нашей Каме. И пожалуй, она раза в три будет шире нашей Белой, а не в два, как мне показалось сначала.
Противоположный берег покрывали густые заросли. А на нашем берегу деревья низко-низко склоняли свои ветви, почти касаясь воды. Одна пальма совсем упала в реку; на ее стволе, который выступал из воды, сидела чайка.
Толстые корни копошились в мутном потоке, как змеи. На берегу мы просидели долго, не меньше часа. Сидели рядышком, затаив дыхание, боясь, что вот-вот выплывут крокодилы, а их все не было.
— Я все-таки искупаюсь, нигде поблизости не видно крокодилов, — проговорил Муса, скидывая рубашку.
Разве его удержишь!
— Окунусь разок — и хватит, — бормотал он, ступая в воду. — Но смотри, об этом молчок!
Однако дальше этого он не пошел. Хотя крокодил и не показался, Муса не рискнул окунуться. Ведь всякое мужество имеет свои пределы.
Волей-неволей пришлось оставить реку. За время нашего отсутствия на буровой произошли большие изменения. Теперь здесь появились два огромных слона. Увидев их, мы разинули рты.
— Откуда они? Что им тут нужно? — дрогнувшим голосом спросила я, начиная строить разные догадки. Ведь им ничего не стоит разогнать людей и до основания разрушить буровую.
Муса, посмотрев на меня, громко расхохотался.
— Слоны утрамбовывают дамбу! — воскликнул он. — Эх, какая же ты несообразительная девчонка!
Ссора
Где-то за синим горизонтом уже несется муссон. Каждый из нас по-своему чувствует его приближение.
Вышка все еще не достроена. И вал вокруг буровой не готов. Мой папа, инженер дядя Серафим, дядя Мухури и все наши индийские друзья потеряли покой и сон.
В эти дни у нас новое событие — роют колодец. Эту затею охотно поддержала мама. Ей очень не нравилось, когда питьевую воду брали из реки, где плавают крокодилы. Кому это приятно?!
В один из погожих дней из-за этого нового колодца возникла ссора, о чем, я думаю, придется рассказать поподробнее.
Каждое утро мы с братом бегали к новому колодцу, стараясь не прозевать появление воды — ведь так интересно первым увидеть это!
Однажды я занялась стиркой, и Мусе пришлось одному идти в разведку.
Я уже успела окончить стирку, развесила белье, а Мусы все не было. Я начала беспокоиться: что же такое могло случиться? Хочешь не хочешь, придется за ним сбегать.
Я забыла сказать, что колодец копали в саду, среди густых деревьев. Не успела я пройти шагов тридцать или сорок, как вдруг увидела перед собой сцепившихся мальчиков, которые катались по земле, точно заправские борцы.
Недолго думая, я бросилась их разнимать, заранее зная, что мне тоже достанется. Так и случилось: Муса, разгоряченный борьбой, так отшвырнул меня, что я катилась шагов десять, а то и больше. Лежать на земле некогда, плакать бесполезно — этим сейчас не поможешь.
Быстро вскочив на ноги, я бросила на Мусу негодующий взгляд и, протянув к ним руки, изо всех сил крикнула:
— Тише! Опомнись!
Хотя я эти слова произнесла на родном языке, однако Лал тоже, кажется, разобрался в их смысле. Оба мальчика нехотя поднялись с земли.
Я взглянула на них и невольно расхохоталась: ни дать ни взять молодые петухи!
Мой смех повлиял на них по-разному: Муса отвернулся, а Лал, молча, спотыкаясь, зашагал в сторону буровой.
Влипли в историю! Что делать? Как выпутаться из нее? Пуще всего я не хотела, чтобы они расстались врагами… Во что бы то ни стало надо задержать Лала. Догнав его, я сказала по-английски:
— Выкладывай, что случилось!
— Не девичье дело! — ответил он надменно.
— Может быть, Муса тебя обидел? — продолжала я допрашивать его. — Чего молчишь? Хоть скажи: да или нет?
— Нет.
— Так чего же вы не поделили?
Лал поднял на меня свои большие черные глаза и, не выдержав моего взгляда, опустил голову:
— Мы поссорились из-за лягушки…
Я несказанно удивилась:
— Как — из-за лягушки?
Тут и Муса включился в разговор.
— В колодец каким-то образом попала лягушка, — произнес брат. — Я стал бросать камешки, чтобы она выбралась по ним, как по лесенке. Тут откуда ни возьмись появился Лал и безо всякой причины бросился драться. Ничего не оставалось делать, как отбиваться. И сейчас не знаю, почему он первым напал.
Лал в свою защиту сказал:
— Ты мог убить ее, а нельзя убивать даже комара, не то что лягушку.
Я не согласилась с ним:
— Даже тогда, когда комар будет сосать твою кровь?
— Даже тогда.
— А если змея ужалит тебя, тоже, значит, ее не трогай?
— Тоже, — ответил он. — Это — грех!
Я хотела поспорить с ним как следует, но он, упрямый, собрался уходить. Я быстренько преградила ему дорогу и как можно строже сказала:
— Слышишь, сейчас же подай руку Мусе. Ты все перепутал, он вовсе не виноват.
Лал с сомнением покачал головой.
— Ладно, — сказала я ему. — Если не хочешь, не подавай руку. Однако подумай, кто защитит твою лягушку, если ты сбежишь с поля боя? Кто помешает бросать в нее камни? Землекопы, я думаю, тоже не станут особенно церемониться с подшефной лягушкой.
Лал, не дослушав меня, стремглав бросился к колодцу и, не раздумывая, с ходу прыгнул в зияющую яму.
А через секунду он выбросил из колодца большую лягушку. Бедняга, хлюпнувшись на спину, задергала ногами. Но стоило ей услышать наш топот, как она сразу перевернулась и, сделав большой прыжок, скрылась в густой зелени.
Теперь нам пришлось помогать самому Лалу. Хотя колодец был еще не глубок, ему без нашей помощи ни за что бы не выбраться.
Муса протянул палку, я держала Мусу. Теперь Лалу ничего не стоило подняться наверх. Тут волей-неволей ему пришлось подать Мусе руку.
Конечно, мы дома не сказали, почему у Мусы разорвана рубашка. Пришлось выдумать, что мы бежали наперегонки и он, споткнувшись, упал.
Инженер дядя Серафим
Мы с Мусой суетимся не меньше, чем взрослые. Как что, бежим на буровую. Не хочется от них отставать.
В последние дни удвоилось число рабочих. Еще две деревни нанялись возводить вал. Каждый понимает — дело неотложное!
Кажется, я уже рассказывала про слонов. К ним мы быстро привыкли. Они по-прежнему грузно топчутся на насыпи и своей тяжестью утрамбовывают земляной вал. Со стороны кажется, будто два громадных животных танцуют дикий и непонятный танец, то приседая, то разворачиваясь, то притопывая на месте.
Однажды я попросила дядю погонщика посадить меня на слона. А с погонщиком мы большие друзья: как-то я угостила его холодной водой из своего термоса.
Я не успела ахнуть, как слон опустился на оба колена. Легко, точно пушинку, он поднял меня, обхватив за талию хоботом, себе на спину. Слон стал таким послушным, потому что погонщик шепнул ему на ухо какое-то заветное слово.
Но я сама, должна признаться, была не в восторге оттого, что напросилась на такое безрассудное дело. Кататься на слоне — это все равно что плыть на лодке во время бури.
Я держалась на широкой спине слона довольно долго — почти десять минут, потом меня все-таки укачало, и я сказала погонщику, а он слону, что с меня, пожалуй, довольно.
Со слоном я тоже подружилась, иначе он не стал бы на колени. Дядя погонщик поддержал меня за руки, и я ловко спрыгнула на мягкую землю.
Если говорить откровенно, у меня теперь полным-полно друзей: и дядя Тандон, и дядя погонщик. Но самый лучший друг — инженер дядя Серафим. Наверное, потому что он тоже считает меня самым близким своим другом.
Муса, кажется, завидует этому. Он как-то проговорился, что мы оба, то есть дядя Серафим и я, будто бы отчаянные мечтатели и только поэтому, мол, подружились. Вовсе не потому.
Просто мы оба любим поговорить. Инженер дядя Серафим может рассказывать про жизнь так увлекательно, как никто. Он очень много знает, а я ничего не знаю. Поэтому он рассказывает, а я слушаю. Чему же тут завидовать?
— Я не всегда был инженером дядей Серафимом, — сознался он. — В доме, где я жил раньше, было три Серафима: толстый, скучный и длинный. Мальчишки меня-то и прозвали длинным. Так продолжалось до тех пор, пока ребята меня близко не узнали… Как-то во время отпуска я им смастерил модель самолета, которая летала по заранее заданному маршруту. Вот с тех пор я и стал инженером дядей Серафимом.
Рассказав эту историю, он рассмеялся. Я растерялась: верить или нет? Ведь обычно смеются тогда, когда хотят над кем-либо подшутить.
Я все-таки ему поверила. Сам смеется, а глаза остаются серьезными. Я поверила его глазам.
Инженер дядя Серафим однажды проговорился, что он очень богатый человек. Меня это здорово заинтересовало. «По одежде не видно, чтобы он был похож на богатого, но, может, его комната завалена драгоценностями?» — размышляла я, сгорая от любопытства.
