Я перевел дух и добавил:
– Смыслы и ценности – это самое важное, поскольку они формируют человека и общество. У вас едва не сто с лишком лет выращивали бездумного потребителя, в котором нуждалась господствующая экономическая модель, и столь же бездумного исполнителя, как того требовала модель политическая, причем в этом случае к сниженному интеллекту присовокуплялась еще и изрядная доля агрессии на случай войны. В итоге вы получили требующую постоянного контроля массу не слишком разумных и довольно злобных людей, с которыми теперь сами не знаете, что и делать. Вы построили цивилизацию, которая совершенствуется в создании антивандальных устройств, но не может избавиться от вандалов; вы умножаете способы слежения и контроля, но не можете побороть преступность; чем больше вооружаетесь – тем в большей опасности оказывается мир. Потому у вас и нет субквантовых звездолетов: вы променяли право космического первородства на похлебку из гаджетов и милитаризма.
Кажется, вышло немного вычурно. А может, и нет. Егор послушал, ничего не сказал и ушел. А через несколько дней явился снова и сообщил:
– Наш историк говорит, что война – это неотъемлемый элемент политической культуры человеческой цивилизации, и без нее невозможно было бы ни общественное, ни экономическое развитие. И что война вообще присуща человеку, как виду, с того самого дня, как первая обезьяна взяла в руки палку и треснула другой по голове.
У меня, конечно, тут же мелким бесом завертелась на языке фраза, что этот историк сам недалеко ушел в развитии от доисторической обезьяны, причем именно той, которая получила по башке палкой – издержки постоянного чтения местных телеграм-каналов, увы. Но лидер-пилот Исследовательского Космофлота все же победил во мне нахватавшегося медийной агрессии старика, и я ответил иначе.
Я начал с того, что эволюция возникает из кооперативных взаимодействий индивидов и экосистемных групп и что, согласно современным научным представлениям, все живые системы – клетки, организмы, виды и экосистемы – выживают только в обширных сетях коллаборации и группового сотрудничества.
Я сказал, что человечество выжило и состоялось, как вид, исключительно благодаря способности к кооперации. Это наша база, основной код, ключевой навык. Что те самые голые обезьяны – пусть будет такое определение, если угодно – уступавшие и окружавшим их хищникам, и своей потенциальной добыче в силе, выносливости, скорости, могли противопоставить безжалостному первобытному миру только лишь свой интеллект и умение эффективно взаимодействовать, без которого и интеллект вряд ли был бы полезен. Что первые охотники и собиратели, вечные странники и бродяги, образовывали племена и союзы, чтобы вместе выживать, открывать и осваивать новую Землю. Что конфронтация погубила бы человека, как вид, еще до того, как он оставил бы хоть какой-то след своего пребывания на планете. Что самым важным отличием и преимуществом человеческого разума является способность создавать абстрактные смыслы и конструкции, помогающие объединяться все большему и большему числу людей: язык и письменность, законы и правила, системы исчислений, меры времени, экономику и календари. Что виду sapiens больше двухсот тысяч лет, на протяжении которых успели родиться мифы, искусство, ремесла, начала наук, а культуре войны, возникшей вследствие аграрной революции неолита, всего десять тысяч. А еще – что таких вот обезьян, которые готовы хоть дубиной лупить встречных и поперечных, хоть гранатой им угрожать, к огромному счастью, изначально не более 2 % во всей популяции. Они просто заметнее вследствие своей крикливости и агрессивности. Это порок, прискорбная аномалия, которую следовало бы лечить, но которая, увы, ныне преподносится как превосходство.
Я рассказал об исследовании человеческой способности убивать; для здешнего общества оно лет пятнадцать назад стало открытием, а потом, как водится, позабылось. Его авторы изучили военные архивы, опросили участников боевых действий; оказалось, что не более четверти пехотинцев в ситуации боя ведут огонь в сторону противника, и только 2 % из них сознательно целятся, стреляя на поражение. Более двух третей солдат – под обстрелом, под страхом смерти, под давлением командиров, под влиянием пропаганды – даже в сторону врага не стреляют, потому что физически не могут, не хотят убивать. Зато могут это делать, а главное, очень хотят, те самые 2 %: это психопаты, которые в ситуации мирного времени чаще всего оказываются за решеткой или находят себя в организациях и структурах, где ценится способность применять насилие, убивать без всяких рассуждений и угрызений, а бонусом идет возможность делать это безнаказанно. В древнем мире, заведись вдруг в племени агрессивный, склонный к насилию идиот, его выгнали бы подальше; он стал бы изгоем. Мир был общий и совершенно ничей, нечего было делить, нечего охранять и не за что драться. Но стоило человеку оказаться пожизненно связанным с клочком обрабатываемой земли, как тут же выяснилось, что земля бывает своя и чужая, что и люди тоже делятся на своих и чужих; что чужие – подозрительные и опасные, и лучше бы для защиты от них иметь у себя на содержании несколько свирепых психопатов, пусть даже они и не будут ничего делать, а только слоняться туда и сюда с дубиной в руке, потому как у чужих такие психопаты наверняка есть. Первая гонка вооружений началась с накопления не орудий убийства, а одержимых жаждой насилия маргиналов, которых может выставить на драку оседлое племя. Именно психопаты обеспечивают своим подразделениям победу и выполнение боевых задач. Один из участников упомянутого исследования, американский морской пехотинец, вспоминал, как во время десанта в Нормандии, пока их подразделение в ужасе вжималось в песок под ураганным огнем, один боец прорвался к линии укреплений, забросал гранатами пулеметный ДОТ, добил из автомата выживших, бросился ко второму, где ему – одному! – от страха сдался весь расчет, и так далее. Этот парень стал несомненным героем, в жизни же, по словам его однополчан, он был явный и несомненный безумец. Нормальный человек воевать не может, не должен, не способен. Почему-то считается, что тот, кто прошел войну, получает особую закалку и непременно становится исключительно ценным членом общества. В действительности же это не закалка, а психическая травма, пожизненная и тяжелая, иногда приводящая к непоправимым последствиям. После войны во Вьетнаме в течение двадцати лет покончили с собой несколько десятков тысяч бывших солдат, по некоторым оценкам – даже больше ста тысяч. Это почти столько же, сколько американцы потеряли в ходе боевых действий…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Я читал про такое исследование, – заметил Егор. – Но его же опровергли, кажется.
– Еще бы не опровергли! Как могли не опровергнуть то, что ставит под сомнение главную ценность традиционной культуры: культ воина и воинской доблести! Парадокс: все признают, что война – страшное бедствие, что она разрушительна и гибельна для всех сторон, в ней участвующих, но при этом не могут принять правды о том, что война вовсе не свойственна априори человеческой цивилизации, более того – совершенно противоестественна для человека! Эту правду не могут принять те, чья нравственная ущербность требует деспотичного строя, основанного на насилии; кто считает это самое насилие ответом на любой вопрос; наконец тот, кто просто не имеет моральных и интеллектуальных сил отказаться от установок, внушенных ему с детства, с самой школы, где, по словам Толстого, «разжигают в детях патриотизм историями, описывая свой народ лучшим из всех народов и всегда правым». Но главным образом, такой правды не может принять основной приобретатель выгод от всякой войны – традиционная власть.
В истоках генеалогии любой власти – небольшая группа хорошо организованных, вооруженных и очень жестоких людей, которая диктует свою волю и получает дань с другой, гораздо более многочисленной, но плохо организованной и не столь жестокой группы. Будь то династия европейских королей или череда избранных олигархическими группами демократических президентов, в самом начале ее вы увидите команду свирепых варягов, высадившихся на мирные берега; или отряд профессиональных наемников, приглашенных землепашцами для защиты и поддержания порядка, но быстро превратившихся из охраны в диктаторов; или сообщество беспощадных террористов-революционеров; или союз военных заговорщиков; или просто компанию удачливых воров и бандитов – принцип остается неизменен на протяжении десяти тысяч лет, как и типичная ролевая модель любой правящей группы: главенствующий беспринципный социопат и склонный к насилию и крайней жестокости психопат, обеспечивающий силовую поддержку.
