Но беззаботное времяпровождение не могло продолжаться для Михаила Николаевича вечно. И когда в обживаемый «белыми» провинциальный Харьков прибыл «Нумизмат», штабс-капитан хлопнул по пустым карманам аглицких галифе, вздохнул – и возобновил деятельность по добыванию «средств на пропитание» из штабных и полусветских слухов.
Этот источник продолжал оставаться куда более полноводным, нежели скучная, на бухгалтерский лад, макулатура казённой документации.
Ко дню встречи с «благодетелем Платон Иванычем» у Михаила Николаевича подобралась уже целая вязанка отфильтрованных слухов, переставших быть таковыми после подтверждения лично Вадим Зиновьичем за совместным распитием коньяка.
Теперь Центр, даже в самые безрадостные для него дни, не мог нарадоваться на своего агента: информация была сущим кладом. «Невозможность Центра нарадоваться» приобретала для Михаила Николаевича столь конкретные формы, что, в конце концов, он и сам вошёл во вкус разведывательной деятельности. А со временем, окончательно утратив возможность повторной ренегации, незаметно для себя он стал «служить» пусть ещё и не идее, но уже и не только кошельку. Сам для себя он деликатно определял эту трансформацию «спортивным интересом».
Естественно, получая «оттуда» благодарности для последующей их передачи «отважному разведчику», жадноватый Платон Иваныч уже не мог отказать «герою» в возобновлении кредитной линии на льготных условиях.
…Занималось малороссийское лето девятнадцатого года…
Глава восьмая
Закон Мёрфи гласит: «Если неприятность может случиться, она случится обязательно». Жизнь ещё раз подтвердила эту истину: красные» взяли Киев. Как раз вскоре после встречи «Сёмы» и «Ксени». Атаман со своим штабом «откочевал» в Винницу, а Аксинья с мужем перебрались в новоявленную столицу Советской Украины. Чета Спиральских – по фамилии Виталий Палыча, последнего мужа Аксиньи Андревны – обосновалась в уютном особняке в самом центре города. Виталий Палыч возобновил адвокатскую практику, в каковой он весьма преуспевал до переворота, а Аксинья Андревна приняла на себя обязанности по ведению домашнего хозяйства – благо, они были не слишком обременительными.
Закончив с обустройством жилых помещений, которые сводились исключительно к даче руководящих указаний прислуге, Аксинья Андревна вспомнила о «слёзной» просьбе «головного атамана», и решила соблюсти «джентльменское соглашение».
Никаких затруднений с «внедрением» не возникло. Помимо бумажки с паролем, которую она могла «унаследовать» только от «самих Семён Васильича», немаловажное значение имело и реноме Аксиньи Спиральской – по предпоследнему мужу Осмоловской. До революции Аксинья Андревна обреталась в самых высших слоях «высшего света». О её связях и влиянии ходили легенды не только в Москве и Киеве, но и в Петербурге.
Представление же нею интересов «самостийников» никого не могло удивить. Эта женщина всегда отличалась экстравагантными поступками и экстравагантными же любовниками, каковых – и тех, и других – в её «арсенале» было великое множество. И потом, по одной из «веток» Аксинья Андревна была шляхтянкой, происходящей из старинного и знатного рода.
Поэтому, когда она появилась на пороге дома, адрес которого был указан в атамановой бумажке, встретивший её хозяин не слишком удивился паролю из уст столь известной дамы.
Зато Аксинья Андревна немало удивилась отзыву на пароль от человека, от которого она меньше всего ожидала его услышать. Ибо человеком этим оказался Аркадий Леопольдыч Пинский – бывший присяжный поверенный губернского суда, более известный другой своей деятельностью, не имеющей отношения к юриспруденции. Аркадий Леопольдыч поставлял всему «свету» – в границах киевской знати – источник телесных наслаждений. «Девочкам» он предлагал «мальчиков», а «мальчикам» – «девочек» и всё тех же «мальчиков»! Нет, он не был заурядным сутенёром: человек, «обслуживающий» «высший свет», не мог считаться таковым по определению! Просто услуги его были несколько специфического характера. Но уровень их предоставления был столь высок, что Аркадий Леопольдыч не знал отбоя от высокопоставленных клиентов и их «благодарности». «Брал» Аркадий Леопольдыч всем – разве, что только не борзыми щенками!
И вот сейчас этот человек, мило, как доброй знакомой, улыбаясь Аксинье Андревне, отзывался на пароль.
– Милости прошу, уважаемая… э…э…м…м…
– По-прежнему: Аксинья Андреевна.
Спиральская не осудила Пинского за заминку: вдруг гостья пришла к нему «под псевонимом»?
– Ну, а Вы, судя по табличке на двери, всё также Пинский Аркадий Леопольдыч? Да, вот уж не ожидала увидеть Вас в роли «заговорщика»!
В голосе Аксиньи Андревны иронии было много больше, чем удивления. В ответ Пинский вполне добродушно рассмеялся.
– Это не вина моя, Аксинья Андревна, а беда! Удел всех мало-мальски известных людей. Да Вы сами убедитесь в том, что в организации собраны – именно «собраны»! – все представители бывшего «высшего общества». Разумеется, из числа ещё «не охваченных» Чека!
– Покорнейше благодарю!
– ??? – не понял хозяин.
– Насчёт «сами убедитесь»… Милейший Аркадий Леопольдыч, я отнюдь не намерена появляться в обществе Ваших соратников. Поэтому меня здесь не было, понимаете?
Неожиданный афронт гостьи озадачил Пинского.
– Но меня же будут спрашивать, пришёл ли человек от атамана?!
– А Вы отвечайте, что недоверчивый атаман решил пока воспользоваться «почтовым ящиком» взамен личного контакта. О моём же появлении у Вас в качестве его представителя никто не должен знать! Слышите меня: никто!
– Ну, раз уж Вы – «насчёт», то позвольте и мне…
В голосе хозяина появились ядовитые нотки. Аксинья Андревна насторожилась.
– Я лично, – плеснул сладчайшей улыбкой Пинский, – имею возможность рассказать о Вас только одному человеку, с которым и нахожусь на связи – руководителю «Киевского Фронта»…
Он выдержал эффектную паузу
– … Виталий Палычу Спиральскому!
– Что?!
Глаза Спиральской округлились от изумления. Но елейный голос и приторная улыбка на лице Пинского не позволили Аксинье Андревне слишком долго пребывать этом непродуктивном состоянии.
– Да-да: Вашему законному супругу, дражайшая Аксинья Андревна!
Едва ли истекая «дружелюбием», Аркадий Леопольдыч поспешил разрушить иллюзии гостьи относительно своей плохой дикции и её не менее плохого слуха.
– Но Вы не расстраивайтесь: он – тоже жертва обстоятельств. Поверьте: убеждения здесь ни при чём! Таковых у Виталий Палыча, насколько я знаю Вашего супруга, отродясь не было, ибо родился он только для того, чтобы вкусно жрать и сладко пить – миль пардон, мадам! …Впрочем, как и большинство из нас! Ну, а попался… пардон ещё раз! – попал он в организацию по слабому нутру: не смог отказаться! Вначале – от ужина за чужой счёт, а потом – от небольших услуг в возвращение долга.
Аксинья Андревна покачала головой. Ироническое выражение уже вернулось на её лицо.
– Я думаю, совсем не обязательно дополнять наши семейные отношения ещё и обменом шифровками…
– Понимаю, – осклабился Пинский. – Я – могила.
Спиральская элегантным наклоном головы поблагодарила хозяина за понимание.
– А скажите, Аркадий Леопольдыч: если Вы поддерживаете связь только с Виталием, то откуда Вам известен состав организации?
– Ну, тут не надо быть семи пядей во лбу! – хмыкнул Пинский. – Достаточно лишь взять любой список приглашённых на любой светский приём до октября семнадцатого и сопоставить с наличием контингента на сегодняшний день! Боюсь, что Чека со временем так и сделает… если уже не сделала! Ну, а, кроме того…
Он удручённо развёл руками.
…издержки нашей конспирации, если о таковой вообще может идти речь! Проще говоря: что знают двое – то знает и свинья! Ещё раз – миль пардон, мадам!
Глаза обычно сдержанной Аксиньи Андревны округлились – и не по роли.
– Чем же вы занимаетесь в своей организации?
– Ну, как же!
Аркадий Леопольдыч гордо встряхнул обоими своими подбородками.
– Мы проводим регулярные заседания за чашкой чая, иногда – даже за бутылкой коньяка. Заслушиваем мнения членов «Фронта» относительно безобразий Чека и комиссаров. Единодушно клеймим эти безобразия позором и нехорошими словами. Вносим на рассмотрение друг друга резолюции с осуждением указанных безобразий. Делимся мечтами о том, как хорошо было бы изгнать большевиков. Проводим также много другой полезной работы… Да мало ли, что!
Лицо Аркадий Леопольдыча так искусно изобразило значительность вкупе с гордостью за результаты «многотрудной деятельности», что Аксинья Андревна не смогла удержаться от смеха.
