Командование Юго-Западного фронта хорошо осознавало нависшую над Киевом угрозу. Устремившиеся в прорыв танки Клейста успели пройти по Житомирскому шоссе более 100 километров. Но уперлись в первую линию Киевского укрепрайона, куда были заблаговременно выдвинуты наши войска, и далее продвинуться не смогли. 5-я армия нанесла 9 июля сильный фланговый удар по растянувшимся частям противника. С.М. Штеменко отмечал: «5-я армия, возглавляемая генерал-майором М.И. Потаповым, прочно удерживала Полесье и район, к нему прилегающий. Она оказала врагу сильнейшее сопротивление и нанесла ему значительный урон. Немецко-фашистским войскам здесь не удалось быстро прорвать фронт. Дивизии Потапова сбили их с дороги Луцк — Ровно — Житомир и вынудили отказаться от немедленного удара на Киев»[49].
С юга по прорвавшимся немецким войскам нанесла контрудар армия Музыченко, усиленная подошедшим из резерва 16-м мехкорпусом. Немцы также бросали на ближние подступы к Киеву наличные резервы. В итоге на линии Коростень — Ирпень — Сквира развернулись затяжные бои с переменным успехом, продолжавшиеся почти две недели.
К исходу 19 июля войска группы армий «Юг» были вынуждены перейти к обороне. Им требовалось некоторое время для перегруппировки и восполнения значительных потерь. Командование Юго-Западного фронта смогло выиграть время для дальнейшего укрепления обороны Киева.
Утерянные возможности
Обстановка первого дня войны на Юго-Западном фронте значительно отличалась от той, которая складывалась на Северо-Западном и Западном фронтах. Противнику не удалось «срезать» львовский выступ так, как он это сделал с выступом белостокским. Войскам М.П. Кирпоноса не пришлось совершать того губительного хаотического отступления, которое в полной мере испытали на себе армии Ф.И. Кузнецова. В первый день войны на юго-западном направлении немцы смогли вбить свои танковые клинья на глубину всего лишь 15–20 километров. Поэтому у советских войск и командования было время на то, чтобы оправиться от шока, связанного с оперативной внезапностью немецкого нападения, прийти в себя, хладнокровно оценить обстановку и принять взвешенные решения.
Можно ли согласиться с утверждениями наших военачальников о неизбежности катастрофических поражений в приграничных сражениях? В своих мемуарах они называют целый ряд факторов, совокупное действие которых создавало роковую неизбежность всего произошедшего в июне — июле 1941 года. По их мнению, максимум возможностей подчиненных им войск при гипотетически более благоприятных условиях вступления в войну — это нанесение противнику потерь больших, чем он понес их в Действительности. Наглядный пример такой точки зрения можно найти в воспоминаниях Г.К. Жукова: «История действительно отвела нам слишком небольшой отрезок мирного времени для того, чтобы можно было все поставить на свое место. Многое мы начали правильно и многое не успели завершить. Сказался просчет в оценке возможного времени нападения фашистской Германии. С этим были связаны упущения в подготовке к отражению первых ударов.
Положительные факторы действовали постоянно, разворачиваясь все шире и мощнее, в течение всей войны, с первого до последнего дня, — и обусловили победу. Фактор отрицательный — просчет во времени — действовал, постепенно затухая, но крайне остро усугубил объективные преимущества врага, добавил к ним преимущества временные — и обусловил тем самым наше тяжелое положение в начале войны.
В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И.В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость проведения в жизнь срочных мероприятий, предусмотренных оперативно-мобилизационным планом.
Конечно, эти мероприятия не гарантировали бы полного успеха в отражении вражеского натиска, так как силы сторон были далеко не равными. Но наши войска могли бы вступить в бой более организованно и, следовательно, нанести противнику значительно большие потери. Это подтверждают успешные оборонительные действия частей и соединений в районах Владимира-Волынского, Равы-Русской, Перемышля и на участках Южного фронта»[50].
Все это понятно. Но 22 июня в полосе Юго-Западного фронта не произошла ничего катастрофического. Сколько времени требуется частям действующей армии для того, чтобы вступить в бой более организованно? Сутки? Двое? Неделя? Ведь на обоих южных фронтах создалась уникальная ситуация. Здесь были сосредоточены главные наши силы, а главные силы противника оказались на другом направлении. Здесь положение немецких войск являлось самым непрочным. Немцам пришлось почти 400 километров фронта отдать своим румынским и венгерским горе-союзникам. Отчего же при таком соотношении сил Красной Армии не был гарантирован успех в отражении вражеского натиска?
Корни катастрофы на Юго-Западном фронте следует искать прежде всего в тех роковых решениях, которые вырабатывались советским командованием. Да, штаб Кирпоноса не мог пропустить мимо ушей спускавшиеся сверху инструкции. Да, контроль за надлежащим исполнением директив № 2 и № 3 прислан был осуществлять представитель Ставки Г.К. Жуков: «Приблизительно в 13 часов 22 июня мне позвонил И.В. Сталин и сказал:
— Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования. На Западный фронт пошлем маршала Шапошникова и маршала Кулика. Вам надо вылететь немедленно в Киев и оттуда вместе с Хрущевым выехать в штаб фронта в Тернополь.
К исходу дня я был в Киеве в ЦК КПб. У, где меня ждал Н.С. Хрущев. Он сказал, чтр дальше лететь опасно. Немецкие летчики гоняются за транспортными самолетами. Надо ехать на машинах»[51].
Но пока Жуков и Хрущев добрались из Киева в Тернополь по прифронтовым забитым дорогам, М.П. Кирпонос и его опытнейший начальник штаба генерал-лейтенант М.А. Пуркаев могли бы вполне самостоятельно заняться организацией надлежащего отпора агрессору. При этом не требовалось каких-то импровизированных решений, к которым армия и командование были бы не готовы. Приказы в таких случаях отдаются стандартные. Так как противнику удалось вывести из строя связь, ее следовало восстановить. A.M. Василевский сетовал в своих воспоминаниях: «С самого начала войны Генеральный штаб испытывал затруднения из-за постоянной потери каналов связи с фронтами и армиями. Трудно было и войскам без связи со Ставкой, Генштабом»[52]. Впрочем, судя по мемуарам Г.К. Жукова, связь с командующими армиями у штаба Юго-Западного фронта была и действовала без помех.
Наладив связь, следовало организовать взаимодействие войск фронта. Получить данные о противнике. Выяснить положение собственных сил. 22-го и даже 23-го июня это положение особых опасений не вызывало. В распоряжении М.П. Кирпоноса имелось десять подвижных артиллерийско-противотанковых бригад. Немецкие танково-механизированные части только начинали просачиваться в бреши, пробитые в стыках между укрепрайонами. Их ширина не превышала 15–20 километров. Оставалось только развернуть и поставить оборону на путях вероятного продвижения немецких танков, хотя бы по две противотанковые артбригады с приданными им одной-двумя стрелковыми дивизиями. Кроме того, было бы целесообразно выставить на таких угрожающих направлениях танковые засады, состоявшие из мощных KB и Т-34. Ведь в дальнейшем наши танкисты много раз успешно использовали тактику танковых засад. И даже если бы на проведение в жизнь всех этих мероприятий ушли целые сутки, все равно их результативность себя оправдала бы.
Понятно, что представитель Ставки Г.К. Жуков прибыл из Москвы с приказом о проведении контрнаступления. Но приказ штаба фронта перекрыть пробитые немцами бреши был в сложившейся обстановке совершенно естественным и едва ли мог вызвать возражения. Потому и не пришлось бы в такой спешке сосредотачивать для удара мехкорпуса. На какое-то время, пусть на день или два, немцы уперлись бы в нашу противотанковую оборону. А ведь главный девиз лета 1941 года был — выиграть время! Для немцев же не существовало других путей. Выбор у них был невелик: бить в стыки либо проводить фронтальные штурмы укрепрайонов. Примеры 99-й и 41-й стрелковых дивизий ясно показали, что выбор в пользу второго вариант стал бы самоубийственным.
В воспоминаниях Г.К. Жуков подчеркивает, что идея контрнаступления «вызвала резкие возражения начштаба фронта М.А. Пуркаева». Поэтому далеко не все военачальники оказались в плену шапкозакидательских настроений. Но директива № 3 содержала исчерпывающий приказ: вперед и только вперед! Тем не менее очень трудно понять, зачем понадобилось бросать в это наступление все шесть мехкорпусов. Почему не два, не три, не четыре, а все сразу? Во-первых, согласно азбуке военного дела, нельзя бросать на противника сразу все, что имеешь. Часть своих сил надо придержать на случай неизбежных на войне непредвиденных обстоятельств. В конце концов, именно для этого существует такое понятие, как «резерв». Во-вторых, никакой тактической, оперативной или стратегической необходимости бросать на танковую группу Клейста такую силищу, как шесть мехкорпусов, просто не было. Вспомним приводимый Г.К. Жуковым в мемуарах телеграфный разговор с командующим 5-й армией М.И. Потаповым. Потапов докладывает, что в полосе его армии действует около двух тысяч танков противника. Жуков в примечании дает уточнение: «Сведения о танках оказались сильно преувеличенными»[53]. Правильно. Хотя точных сведений о количестве танков в танковой группе Клейста советское командование могло и не иметь, но приблизительно точные были. Их не больше тысячи. Следовательно, трех мехкорпусов для наступления хватило бы с головой. А другие тРи надо было оставить в резерве. Решение бросить в бой против Клейста все наличные танковые силы стало непростительной ошибкой советского командования.
