Хотя на побережье Калифорнии спруты редко бывают более пяти футов в диаметре, водолазы-глубинники иногда встречают больших спрутов, величиной от десяти до двадцати футов между концами щупалец. Как правило, даже самые большие спруты не нападают на человека, если их не трогать. Питаются они ракообразными и моллюсками. Несмотря на это, на крупных спрутов нападать не стоит. Известен случай, когда подводный пловец ударил копьем десятифутового спрута, сидевшего в своем логове. Спрут схватил его щупальцем и держал очень долго, но все же пловцу удалось вырваться. Одним щупальцем спрут схватил его за ногу, а остальными семью крепко-накрепко присосался к скале. Пловец рассказывал, что пока длилась борьба, спрут свирепо смотрел на него своими огромными, близко посаженными глазами. Другие подводные пловцы утверждают, что холодный пронзительный взгляд спрута как будто гипнотизирует их и следит за ними, предупреждая каждое движение.
Репутация злобности спрута связана не только с его внешним видом. Из всех беспозвоночных он имеет самый развитый мозг и нервную систему. По-видимому, спрут способен «мыслить» и часто проявляет злую хитрость. Временами спруты доводят рыбаков до отчаяния, опустошая их сети и ловушки. Римский естествоиспытатель Плиний Старший пишет о некоем «полипе», который выходил ночью из моря, перелезал через высокий забор и опустошал корыта с маринованной рыбой. «Огромный зверь, чье тело, — говорит Плиний, — было не меньше винной бочки, был весь покрыт солью и издавал отвратительнейшее зловоние».
Очевидно, отвратительное зловоние не мешало древним римлянам и грекам употреблять спрутов, в пищу, их мясо считалось большим деликатесом. Далее Плиний рассказывает о греке Филоксене Сиракузском, который решил устроить пир и в качестве основного блюда заказал трехфутового спрута.
Он съел его сам целиком, после чего так заболел, что, по словам врача, ему осталось всего лишь несколько часов жизни. Тогда Филоксен приказал подать ему голову спрута, оставшуюся от обеда. Съев ее, он стал покорно ждать своей участи заявив, что для него теперь на земле не осталось ничего, о чем стоило бы пожалеть.
Мы и не думали ловить спрутов, пока не прочитали в книге «Консервный ряд» Джона Стейнбека о враче, который ходил на пляж в Ла Джолла ловить маленьких осьминогов для своих опытов. Мы решили пойти по стопам Филоксена и насытиться спрутом.
Во время ближайшего отлива мы пришли на плоские камни между дамбой Ла Джолла и Девилз Слайд. Сначала мы пытались переворачивать камни, но большинство из них были слишком тяжелыми. Под более легкими камнями мы находили морских вшей, маленьких омаров и крабиков, которые стремились скрыться в расселинах. Мы уже начали терять надежду, как вдруг увидели смуглого толстяка с палкой, которой он что-то нащупывал под камнями.
— Что вы ищете? — спросили мы.
Вместо ответа он открыл мешок из грубой рогожки, в котором оказалось с полдюжины спрутов. Некоторые из них были величиной с грейпфрут, а их щупальца достигали пяти футов.
— Как вы их поймали? — спросила я.
— Сейчас я вам покажу, как это делается. Нащупайте его бамбуковой палкой, — ответил он с португальским акцентом, тыкая своей палкой во все щели скалы.
Мы немедленно бросились вверх по скалам к бамбуковой роще. Там мы срезали тонкие палочки длиной в четыре фута. Времени терять было нельзя, так как вода уже начала подниматься, и мы поспешили присоединиться к охотнику за спрутами.
Под скалами берега были пещеры, а в скалах под песком пляжа множество расселин. Мы их прощупывали своими волшебными палочками, еще не зная, что мы должны ощущать при этом.
— А как вы узнаете, что вы нащупали осьминогов? — спросили мы.
— Это очень легко узнать: он мягкий, — ответил португалец.
Я сунула палку в небольшое отверстие под большим круглым камнем и сразу же почувствовала что-то новое. Конец моей палочки как будто входил во что-то мягкое и прилипал к чему-то. Я попыталась вытащить ее, но не смогла. У меня возникло ощущение, что кто-то слегка потягивает ее с другого конца.
— Нашла! Нашла! — крикнула я. — На мой крик прибежали Барни и португалец.
— А он тянет? — спросил португалец. — Теперь ужальте его.
— Как это ужалить? — спросила я, крепко держась за палочку, которая словно ожила.
— Уксусом или хлороксом. Посмотрите, вот так, — сказал он и пустил в отверстие струйку из спрынцовки.
— А теперь оставьте его, он сам выйдет. Ему не по нутру, когда его жалят в глаза, — добавил португалец.
Я отпустила палочку, которая немного покачалась, а потом остановилась. У входа в логово сначала показалось одно змеевидное щупальце, затем второе, потом третье; после этого, работая своим «реактивным двигателем», выплыл весь осьминог и, выбросив чернильное облако, промелькнул между моими ногами.
— Хватай его! — крикнул Барни, бросившись на спрута, когда тот проплывал мимо меня. Барни схватил осьминога за туловище, а секунду спустя длинные сужающиеся к концу щупальца много раз обвились вокруг его обнаженной руки до самого плеча.
— Не упустите его, — сказал португалец. — Смотрите, он может уйти. Он очень ловок, когда хочет.
— Что же делать с ним? — спросил Барни.
— Я сейчас с ним управлюсь, — ответил португалец. Он снял спрута с руки Барни, на которой присоски уже оставили десятки красных кружочков. К нашему удивлению, португалец приблизил спрута к своему лицу, сунул нос в эту бесформенную массу и укусил его у стыка головы и тела. Извивающийся спрут сразу обмяк.
— Теперь ему не удрать, — сказал португалец, опуская спрута в мешок. — Я его приберегу для вас. А сейчас давайте ловить новых.
Ни Барни, ни мне больше спрутов поймать не удалось. Но зато мы получили высшее образование по части охоты за ними. Португалец точно распознавал логова спрутов. Кроме того, он обладал сверхъестественным чутьем при их нащупывании. Иногда он их вытаскивал трезубым крючком, насаженным на конец жерди. Обычно же выгонял их струей хлорокса и насаживал на крючок при попытке уйти. Охота продолжалась до тех пор, пока прилив не затопил камни.
Когда мы вернулись домой с трофейным спрутом, наш холодильник уже представлял собой приятное зрелище. Стенки были покрыты калифорнийскими устрицами, которые присосались к эмали. На нижних полках лежали завернутые в бурые водоросли омары, отчаянно цепляясь за слабую искорку жизни. А теперь свисающие щупальца спрута украсили верхнюю полку. Никогда еще нам не приходилось жить среди такого изобилия.
Это была наша первая охота за спрутами. По мере того как это известие обходило наших друзей, все больше и больше людей включалось в этот вид спорта. Иногда от двадцати до тридцати человек всех возрастов одновременно шарили палочками под камнями, лежащими на плоском дне. Мы частенько вылавливали от восьми до десяти спрутов или получали наследство от тех, кто отказывался употреблять их в пищу. При ночных отливах мы охотились за ними даже при свете фонаря.
