Это была наша первая охота за спрутами. По мере того как это известие обходило наших друзей, все больше и больше людей включалось в этот вид спорта. Иногда от двадцати до тридцати человек всех возрастов одновременно шарили палочками под камнями, лежащими на плоском дне. Мы частенько вылавливали от восьми до десяти спрутов или получали наследство от тех, кто отказывался употреблять их в пищу. При ночных отливах мы охотились за ними даже при свете фонаря.
Однажды в безлунную ночь мы спустились по узкой тропе к морю. Слышался тихий шорох убывающего прибоя, набегавшего на круглую гальку на пляже; это была грустная мелодия, так как после каждой волны мириады круглых камешков уползали к морю с обратным течением, издавая заглушённый водой стон. Мы покинули покрытый галькой пляж и пошли к воде, наощупь продвигаясь по скалам и морской траве. В шепоте прибоя чувствовалось ожидание чего-то. Обратное течение отлива заглушало ритм волн и вместо нарастающего шума набегающих волн был слышен лишь беспорядочный плеск да медленные вздохи моря. Казалось, что вся жизнь океана остановлена таинственной силой луны.
Мелкие места бухты были открыты. Обнажились все знакомые нам уступы и пещеры, которые мы так часто видели днем сквозь защитные стекла наших водолазных масок. В темноте мы вошли в мелкую зыбь на границе моря и стали тыкать бамбуковыми палочками под камни. Холодный яркий свет бензинового фонаря освещал лишь небольшое пятно скользких зеленых камней, зеленой спутанной морской травы и черной воды отходящего моря. Вскоре в мелкой воде показались щупальца медленно выползающего из своего логова осьминога. Барни, как кошка, бросился на спрута, но тот столь быстро исчез в своей норе, что Барни удалось ухватиться лишь за одно из щупалец. Барни постепенно перебирал рукой вверх по щупальце, но ухватиться за тело спрута ему не удалось, так как оно засело в расселине камня. Барни сменил руку и снова потянул, но спрут не двигался. Потом что-то щелкнуло: оборвалось щупальце. В синеватом ярком свете фонаря появилась из темноты рука Барни с извивающейся ногой осьминога. Он снова сунул руку в отверстие и оторвал от камня еще одно щупальце. Мне удалось немного сдвинуть камень с места, и Барни мог засунуть в нору вторую руку, которой он ухватился еще за одно щупальце. Битва была почти выиграна. Сделав большое усилие, он вытащил всего осьминога из логова. Его щупальца имели пять футов в диаметре. Они все еще цеплялись за большой круглый камень. Мне ни разу не приходилось наблюдать более жуткого и странного зрелища, чем эта ночная битва между головоногим и человеком.
Однажды, когда отлив дошел до второй черты, обнажив длинную каменистую прибрежную полосу — обиталище осьминогов, охота на них была особенно удачной. Наш мешок из-под муки уже наполовину наполнился спрутами. Мы оставили мешок у воды под охраной нашей трехлетней дочурки Сюзи. Осматривая камни, лежащие далеко в море, мы вдруг услышали пронзительный крик. Обернувшись, мы увидели, как Сюзи подпрыгивала, непрерывно визжа. Мы бросились к ней наперегонки по скользким камням. То, что мы увидели около нее, напомнило нам о Пандоре, открывшей запретную шкатулку. Сюзи выплясывала на вершине камня, а вокруг ползали спруты, вылезшие из мешка, который она открыла из детского любопытства.
Но самым удивительным было то, что, когда мы ловили осьминогов, они все выглядели одинаковыми, а теперь оказались совершенно непохожими друг на друга. Один из спрутов, выползших на песок, принял бледную зеленовато-желтую окраску. Второй на фоне гальки был пятнисто-коричневым. Двое других, еще не сошедших с засыпанного бурыми водорослями камня, на котором стояла Сюзи, были окрашены в темные пурпурно-черные полосы, подобно высохшей морской траве. Остальные, убегавшие в лужи, оставленные отливом, были наполовину светлыми, наполовину темными. Мы, как будто в калейдоскопе, увидели волшебные свойства защитной окраски.
По всему кожному покрову спрута рассеяны звездообразные ячейки, содержащие мельчайшие сумочки с пигментом. Каждый из этих хроматофоров содержит пигмент одного цвета — красный, синий, желтый, черный или белый. И спрут по желанию может наполнять свои клетки окраской, снимать всякую окраску, так что его тело становится почти невидимым, или непрерывно менять цвет, подобно тому, как мерцают цветные волны северного сияния. Замечательная защитная окраска таких головоногих, как спруты, управляется сложной нервной системой, имеющей ответвления, ведущие к каждому хроматофору. Эта нервная система в сочетании с глазом, развитым не хуже человеческого, позволяет осьминогу мгновенно приспосабливаться к цвету дна, над которым он проплывает. Более того, она реагирует на настроение, переживаемое спрутом. Возможно, что настроение любого спрута не скрыто от его подруги и отражено в изменениях цвета присосков.
Осьминоги, бежавшие из мешка, по-видимому, больше сосредоточились на защитной окраске, чем на раскрытии своих настроений при помощи расцветки. И нам пришлось поторопиться упрятать их опять в мешок, пока они не успели слиться с окружающей средой и стать совсем невидимыми. Одного из них мы поместили в наполненную водой расселину в скалах, чтобы Сюзи могла поиграть с ним. Спрут опустился на дно и стал ползать по камням, посылая вперед щупальца для разведки, чтобы покрепче зацепиться. Потом он сложился, как зонт, и без видимого усилия скользнул реактивным движением через водоем, причем его шарообразное тело было впереди, а сужающиеся к концам щупальца сзади, подобно обтекаемому хвостовому оперению. Он плавал по водоему, всасывая воду в большое отверстие под мантией, которую после этого резким движением прижимал, закрывая отверстие и выбрасывая воду через трубообразный сифон, расположенный непосредственно над головой.
Сюзи ткнула бамбуковой палкой в осьминога, и водоем немедленно потемнел от чернильного облака, выпущенного из сифона. Вода окрасилась тем же цветом сепии, который обычно применяется как основа при изготовлении акварели. Эта «дымовая завеса» не только позволяет осьминогу скрыться от противника, но еще и поражает обонятельные нервы у таких противников осьминогов, как, например, угорь-мурена. Для людей эта краска совершенно безвредна и даже не вызывает раздражения кожных покровов. Но иногда лицо и одежда Барни становились ни на что не похожи от пятен: у нашего друга португальца он усвоил манеру кусать спрутов. Так же как и португалец, мы съедали всех осьминогов, которых нам удавалось поймать.
Сделать спрута съедобным — задача ничуть не легче, чем двенадцать задач Геркулеса. Надо найти чудовище, извлечь его из логова, убить и очистить. Чтобы сделать его мясо нежным, нужно поднять убитого осьминога над головой, потрясти им, как Персей головой Медузы, у которой вместо волос росли змеи, и бить его о каменный пол так, чтобы щупальца распластывались и ударялись о каменный настил сочным шлепком. Пришедшие к хозяевам гости, увидев такого рода подвиги, как и несчастные, нечаянно бросившие взгляд на лицо Медузы, превращались в камни (если не буквально, то эмоционально).
