Но скорее всего он даже не спал, поскольку распахнул глаза как только я зашевелилась. И тут же заявил:
— Я ни к чему не приступал! А вот ты немножко приступила.
— Нет, — стараясь выглядеть хладнокровно-спокойной, сказала я. — Тебе показалось.
— Но ты лежала на мне. А твоя рука…
— На тебе лежала не я, а моя голова, — перебила его я. — Просто приняла во сне твою грудь за подушку. А рука… Что рука?
— Она меня трогала. А потом тоже осталась на мне.
— Видишь ли, люди не могут долго находиться в одной позе, тем более во сне. Мы непроизвольно ворочаемся, ноги раскидываем, руки, головы… Я на тебя ноги закидывала?
— Нет.
— Вот видишь. Всего-навсего одну руку. Ну, голову еще. А ты прям извелся весь.
— Значит, ты это сделала не специально? — с хорошо различимой досадой в голосе спросил принц.
— Разумеется. А ты подумал, что… — договаривать я не стала, и так понятно, что он подумал. Напрасно, кстати. Или все-таки не напрасно? Фу, что за мысли опять! И я твердо заявила: — Не надо так думать. Все вышло не-про-из-воль-но. Прости, я не хотела.
— Не прощу, — сказал Гоша.
— Очень интересно, почему? — и впрямь стало мне очень интересно.
— Потому что не за что. Я не обиделся. Мне было приятно.
По правде говоря, мне тоже было приятно. И то, что он сейчас произнес, и вообще… Мне даже стало немножечко страшно — неужто и правда с ума схожу? Или это еще спросонья голова не полностью включилась? В общем, я в ответ на такое признание что-то неразборчиво хрюкнула, а потом сказала:
— Отвернись, я встаю.
— Зачем отворачиваться? Я хочу на тебя посмотреть.
— Потом посмотришь. Если захочешь.
— В кино было не «посмотришь», а «поцелуешь», — возразил находимец.
— Я тебе не донна Роза. Да и ты не старый солдат. Ишь, размечтался! А будешь подглядывать, могу ведь и стукнуть.
— Не понимаю…
— И не надо ничего понимать. Просто отвернись и лежи, пока я не скажу.
На сей раз Гоша спорить не стал, отвернулся. Вообще-то я могла бы и не выделываться — спать я все равно ложилась в халатике. Но мне почему-то сильно не хотелось, чтобы гость увидел мое заспанное лицо и растрепанную прическу. Вот приведу себя в порядок — пусть смотрит, сколько ему захочется.
После утреннего туалета и уборки постели я сварила себе кофе, заварила Гоше чай, нарезала бутербродов и позвала находимца завтракать. За столом мы оба молчали. Утро оказалось не сильно мудренее вечера, никаких новых идей не появилось. И лишь когда я помыла чашки, принц негромко спросил:
— Что мы теперь будем делать?
С языка чуть не сорвалось «снимать штаны и бегать», но ответила я нейтральное:
— Что скажешь.
— Я бы хотел отправиться домой.
— А ты придумал, как? — подняла я удивленный взгляд.
— Не придумал, — вздохнул Гоша. — А ты? Ведь утро вечера мудренее.
— Утро, может, и да. А вот я точно не умнее тебя в таких делах, как перемещение между мирами.
— Тогда все, — обреченно выдавил принц.
— Застрял? — вырвалось у меня.
— Нет, я просто отдыхаю, — цитатой из Винни-Пуха ответил он, но веселости в его голосе не ощущалось.
— Перестань киснуть, — решительно заявила я и предложила первое, что пришло в голову: — Идем в лес!
— Зачем?
— За грибами, — хмыкнула я. — Или просто посмотрим то место, где ты появился.
— На том месте ничего уже нет.
— Совсем ничего там быть не может, — возразила я.
— Но там точно нет никакого прохода в мой мир, если ты подумала об этом, — пояснил Гоша.
— Откуда такая уверенность? Ты же сам говорил, что даже свет нашего мира не такой, как у вашего. Может, и с переходом здесь по-другому? Открылась дверца, да так и осталась распахнутой.
— Это маловероятно, — покачал головой находимец.
— «Мало» — это все-таки не «не», — возможно, не особо понятно заявила я, однако Гоша понял. И обреченно кивнул:
— Давай сходим, если ты так хочешь. Но это бесполезно, вот увидишь.
— Не бесполезно, — сказала я. — Отрицательный результат — тоже результат. Это во-первых. А во-вторых, и в самом деле тогда грибов наберем — я их тебе с картошечкой пожарю. Вку-усно! Язык проглотишь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Тогда лучше не надо грибов, — замотал головой принц.
— Это шутка. Про язык, в смысле. Насчет грибов — правда. Во всяком случае, они многим нравятся. — О том, что они нравились моему бывшему, я говорить не стала. Опять же, не знаю почему. Может, потому, что о Валере я сейчас вспомнила как о ком-то очень далеком и глубоко мне безразличном, хотя со времени нашего расставания прошли всего сутки.
Я оделась так же, как вчера: джинсы, лонгслив, повязала ветровку на пояс, ноги сунула в кроссовки. А с Гошей снова возникла проблема. Джинсы, футболка, даже носки у него теперь имелись, а вот из обуви — только рваные домашние тапки, в таких по лесу не походишь.
— Ладно, — решила я, — зайдем в обувной, тут как раз рядом. Но куплю тебе что-нибудь самое дешевое — я сейчас временный фрилансер и сижу на мели, так что без обид.
— Ты сейчас не сидишь, а стоишь, — неуверенно возразил Гоша.
— Я и стоя умею сидеть, особенно на мели. Идем давай.
К моей огромной радости в обувном магазине принц вел себя разумно и прилично. Я купила ему кеды — дешево и сердито. К тому же, новая обувка очень понравилась самому Гоше. Кеды были красными, с белыми шнурками и подошвой, и выглядели ярко и празднично.
— Я очень тебе благодарен, — сказал принц. — Это лучшее, что было на моих ногах за всю жизнь.
— А я думала, вы там, во дворцах, сплошные драгоценности носите.
— Ага, — во все зубы улыбнулся Гоша. И голосом Семен Семеныча Горбункова добавил: — Золото и бриллианты.
— А что, не так?
— Бывает и так. Но если бы ты знала, как это тяжело и неудобно!
Мы зашли в лес, и зашагали по знакомой тропинке. Я мысленно порадовалась, что мой находимец наконец-то повеселел, а то глядя на него и мне делалось грустно. Впрочем, я уже не могла понять, из-за чего мне грустилось больше: от того, что Гоша не может вернуться домой или же наоборот, потому что боялась: вот придем сейчас в лес, а там открытый портал в иной мир. И принц мой — тю-тю. Мой, ха! Что-то частенько я стала о нем думать именно так. А какой же он мой? Хотя… Это ведь я его нашла. Значит, пока он здесь, будет моим. Пусть даже сам об этом не догадывается.
— Мы, кажется, пришли, — прервал мои мысли Гоша. И сказал вдруг: — Здравствуйте.
— Привет, — ответил кто-то насмешливым женским голосом.
Глава 4
Я очень себя потом ругала, что не насторожилась, не почуяла опасности. Вернее, опасность-то я как раз почуяла, но не ту, которую нужно. Во мне проснулся собственнический женский инстинкт: это мой мужчина, не отдам, посылай свои приветы кому-нибудь другому! И все это — еще до того, как увидела соперницу. А когда увидела, когда та вышла из-за куста, вообще обалдела: девица была мало того что ярко-рыжей, так еще и полностью обнаженной. Не знаю уж, чем меня зацепила ее рыжина — возможно тем, что я сама обладала темно-соломенной, а может, светло-каштановой, в общем, тоже почти рыжей гривой, но ее голозадость совершенно выбила из меня способность логически рассуждать. Для меня это стало лишь неопровержимым доказательством того, что девица вознамерилась отбить у меня Гошу и уже приготовилась прямо тут же, в кустах, им овладеть.
А ведь сохрани я хоть чуточку незатуманенного ревностью разума, могла бы сообразить, что раздеться в одно мгновение воображаемая соперница никак бы не успела, а самое главное, я могла бы вспомнить, что именно в таком виде на этом же месте предстал предо мною и Гоша. Ведь могла же я сложить два и два! Могла. Но не сложила. Наверное, меня сбил этот «привет», произнесенный голой рыжевлаской по-русски. Короче говоря, когда она прыгнула к оторопевшему принцу, а затем, вцепившись в него, отпрянула назад, в облако ядовито-зеленого тумана, которого тут только что не было, я все еще думала, что Гоша стал жертвой любвеобильной маньячки. Даже странный туман посчитала дымовой завесой для отвлечения моего внимания — мало ли сейчас используют всяческих спецэффектов, на той же эстраде, к примеру. Поэтому скажу сразу: то, что я без раздумий ринулась следом за воровкой в эту клубящуюся кислотную зелень, вовсе не было героизмом — я просто хотела вернуть свое. Но когда уже ныряла в туман, тот изменил вдруг цвет на оранжевый.
