Лили ковырялась вилкой в салате.
— Моя позиция такова, — продолжал я, — он болен и прилагает все усилия, чтобы поправиться.
Лили подцепила вилкой анчоус, отправила его в рот, прожевала, вытерла салфеткой губы и отпила глоток чая.
— Спорить не стану, — сказала она, — однако это не делает его менее опасным.
— Он научился контролировать себя, — ответил я. — Он идет на поправку. И это очень важно. Он не пьет. У него есть работа. Он делает все необходимое для выздоровления.
— Я вижу, куда вы клоните, — кивнула Лили и улыбнулась. — Надеюсь, нам удастся выработать решение, которое поможет этим милым людям. И спасет их от них самих.
— И я на это надеюсь, — сказал я. — Возможно, нам стоит еще раз побеседовать с нашими клиентами.
— Да, — ответила она, — наверное, стоит.
— Однако переезд Клодии с детьми в Северную Каролину остается неприемлемым.
— Это я уже поняла, — сказала Лили.
В пятницу вечером, за несколько минут до семи, мы с Генри вышли из дома и присели на ступеньки крыльца. Уже загорались уличные фонари.
Через несколько минут показалась шедшая по тротуару Алекс — в кроссовках, в плотно облегавших ее ноги бриджах цвета хаки и легкой ветровке.
Я встал с крыльца, пошел ей навстречу. Генри последовал за мной.
Алекс обняла меня, чмокнула в щеку, я проделал то же самое. Она отступила на шаг, вгляделась в мое лицо и нахмурилась:
— У тебя все в порядке?
— Конечно, — ответил я. — А что у меня может быть не в порядке?
— Гасси говорит, что ты здорово разозлился на него. Во всяком случае, в объятия его не заключил.
— Знаешь, приходя домой, я стараюсь забывать о делах, — сказал я. — Пойдем. Нас ждет целый графин джина с тоником.
Мы вошли в дом, задержались на кухне, чтобы наполнить два бокала и прихватить собачью галету для Генри, а после вышли в садик.
Там мы расселись по деревянным креслам, и я протянул галету Алекс.
— Дай ее Генри. Вели ему сесть или лечь, а затем награди за это, и он решит, что следует всегда исполнять любые твои команды.
Алекс показала Генри галету:
— Ты сидеть умеешь?
Генри еще как умел. Он мгновенно сел и умильно уставился в глаза Алекс. Она засмеялась и отдала ему галету.
Я поднял перед собой бокал:
— Твое здоровье.
Алекс чокнулась со мной, мы оба отпили по глотку.
— Давай не будем сегодня говорить о Гасе, — сказала она. — Хорошо?
— Он теперь мой клиент, — уведомил ее я. — Я не мог бы говорить о нем, даже если бы захотел.
— Теоретически, — заметила она.
— Нет, — ответил я. — Практически.
Алекс положила ладонь мне на запястье.
— Что-то все-таки неладно, а, Брейди?
— Почему ты так решила?
— Когда-то я довольно хорошо знала тебя, — ответила она. — Видела тебя всякого, была рядом с тобой, когда ты расстраивался, грустил, отчаивался или злился. Я знаю, как ты умеешь держать все это в себе. И сейчас от тебя исходят именно такие флюиды.
— Ты на флюиды-то особенно не полагайся.
Алекс похлопала меня по руке.
— Ладно, это не мое дело, — согласилась она.
— Я рад, что ты пришла, — сказал я. — Просто… мне немного не по себе. Все это смахивает на свидание.
— Знаю, — кивнула она. — И у меня такое же чувство. Смахивает на первое свидание. У меня что-то подрагивает внутри, как в старые времена. И я не знаю, чего мне ожидать.
— Еды, — сказал я. — Ты можешь ожидать еды.
— Что-то с Эви?
— С Эви мы расстались окончательно, — ответил я, — но разговаривать об этом мне не хочется.
Глаза Алекс посерьезнели. Она снова кивнула, отпила джина с тоником. Потом откинула голову, взглянула на небо. Там собирались тучи, похоже, дело шло к дождю.
— Ну ладно, — сказала она. — О Гасе мы говорить не будем, об Эви тоже. О чем тебе хочется поговорить?
— Расскажи мне о своем романе, — попросил я.
— Попробую. Хотя рассказывать пока особенно нечего.
Она приступила к рассказу о персонажах, о том, каким ей на данный момент представляется роман. Я слышал в ее голосе энтузиазм, и вспоминал Алекс, которую когда-то знал и любил. В те дни ее переполняла энергия, страстность, убежденность.
И теперь я начинал понимать, что она почти не изменилась.
Когда наши стаканы опустели, мы вернулись на кухню. Я достал коробку крекеров и тарелку с паштетом. Генри тоскливо уставился на нее, и я насыпал ему в миску немного собачьей еды.
Алекс, присев на табурет, потягивала джин с тоником и намазывала на крекеры паштет. Я извлек из маринада куриные грудки, нарезал колечками баклажан, очистил две луковицы и пару больших картофелин, полил все это оливковым маслом, посолил, поперчил и завернул в алюминиевую фольгу.
— Если хочешь, сооруди салат, пока я буду поджаривать это, — предложил я Алекс.
А затем отнес курицу с овощами на веранду. Мне было трудно находиться с ней в доме, который я делил с Эви. И все же, жаря на веранде мясо и зная, что Алекс готовит на кухне салат, я испытывал знакомое ощущение уюта.
Ко времени, когда курица и овощи поджарились, ветер переменился. Теперь он дул с востока, неся с собой осенний холодок, и потому поесть мы решили на кухне.
Пару часов спустя, когда мы, сидя за кухонным столом, жевали печенье и потягивали кофе, в сумочке Алекс, стоявшей на полу у ее стула, заиграла музыка.
Она выудила из сумочки сотовый телефон, взглянула на его экран, нахмурилась, откинула крышку телефона и произнесла:
— Клодия?.. Привет… Конечно, не помешала. А что такое?.. Нет, не с ним. Я в гостях у друга и… Нет, со вчерашнего дня… Ну, показался нормальным — для него. А что?.. Как? Повтори еще раз.
Слушая Клодию, Алекс смотрела на меня. Потом она закрыла глаза, и я увидел, как по ее лицу растекается выражение ужаса. Послушав с минуту, она сказала:
— Я уверена, что волноваться не о чем. Я… Конечно. Я позвоню тебе… Правильно. Пока.
Алекс закрыла крышку телефона, опустила его на стол.
— Это Клодия, — сказала она. — Гас послал ей по электронной почте сообщение. Клодия получила его, только когда вернулась домой с работы. Там сказано: «Прости меня за все. Не думаю, что я смогу и дальше выдерживать это». Клодия пыталась связаться с ним. Он не отвечает ни по домашнему телефону, ни по сотовому.
Глаза ее наполнились слезами.
— Клодия очень испуганна. И я, пожалуй, тоже.
— «Не думаю, что я смогу и дальше выдерживать это». Он так написал?
Алекс кивнула.
— Клодия боится того, что может сделать Гас. И я боюсь.
— Когда он отправил сообщение?
— Клодия не сказала. Она увидела его, когда стала проверять после ужина почту. Около шести тридцати.
Я взглянул на часы. Было уже десять с минутами.
— И с того времени она пыталась дозвониться до него?
Алекс подтвердила:
— Да, и ответа не было.
— Может быть, он настроил телефон так, чтобы тот не принимал ее звонки.
Алекс схватила свой телефон, набрала несколько цифр, приложила его к уху. И прождав с минуту, покачала головой.
— В таком случае он и мои не принимает.
Я достал свой сотовый.
— Звонок от меня его телефон не распознает. Какой у него номер?
Алекс продиктовала номер, я набрал его. И после пяти или шести гудков услышал просьбу оставить сообщение.
Я взглянул на Алекс:
— Что ты собираешься делать?
Она встала.
— Не знаю, как ты, а я собираюсь найти своего брата.
— Поедем вместе, — сказал я.
Когда мы с Алекс вышли из дому, накрапывал легкий осенний дождичек. Алекс взяла меня за руку и крепко сжимала ее, пока мы шли к гаражу на Чарльз-стрит, в котором стояла моя машина.
Ко времени, когда мы пересекли в Лексингтоне 128-е шоссе, дождь прекратился, и менее чем через час после того, как мы покинули мой дом в Бикон-Хилл, я свернул с Монумент-стрит на длинную изогнутую подъездную дорожку, которая привела нас к гаражу.
Я остановился перед ним, выключил двигатель.
Свет в квартире Гаса не горел.
— Его здесь нет, — сказала Алекс.
— Пойдем проверим, — ответил я.
Мы вышли из машины и поднялись по внешней лесенке к площадке перед дверью на втором этаже. Я постучал, подождал, прислушиваясь, постучал еще раз. Ничего.
Алекс тоже с силой ударила по двери.
— Гасси! — крикнула она. — Ну перестань. Открой нам. Это всего лишь я и Брейди.
Ни звука. К двери никто не подошел.
— Я знаю, где он прячет запасной ключ, — сказала Алекс.
Она перегнулась через перила, провела ладонью по доскам, которыми был обшит гараж.
— Четыре доски от лампочки и еще четыре вниз, — сказала она. — Гас засовывает его под немного отставшую доску.
Она протянула мне ключ. Я отпер дверь и вернул ключ Алекс. Она засунула его обратно под доску.
Открыв дверь и только еще собираясь войти в квартиру, я почуял безошибочно узнаваемый запах. Запах пороховой гари.
